Словно дикий, необузданный поток ледяной воды уносит меня в комнату. Я тону в этой бездне и не могу выбраться. С первым всхлипом первая слеза скатывается по щеке…
Я выдержала его рассказ о любовнице. Выдержала и смогла, как я думала, дать отпор. Дойти до точки в разговоре. Не разрушиться на его глазах. Я даже смогла открыть эту горькую правду дочери. Но ребенок…
У него ребенок. От другой женщины.
Это слишком. Это просто… слишком.
– Господи, – будто захлебываясь, хватаюсь одной рукой за горло, где все разрывается от боли, второй за боковушку коляски и проваливаюсь.
Стиснув зубы до скрежета, я рыдаю.
Если до этого я позволяла парочке слезинок оставить след на коже, то сейчас я не могу сдержаться. Я не могу.
Я готовилась к разводу. Думала, что готова. Но как же я ошибалась.
Стук в дверь заставляет вздрогнуть.
– Уходи, – ломким как стекло голосом прошу его. Он не может проситься войти. Не сейчас.
Только не сейчас.
– Мам? – голос дочери заставляет захлебнуться новым потоком слез.
– Я не могу, – отвечаю совсем тихо, так как голос будто пропал.
– Мам, – продолжает она. – Папа ушел. Я попросила его уйти. Мам, пожалуйста.
Как могу, стираю со щек слезы. Не пытаясь наивно их скрыть. А чтобы… попытаться попросить ее ненадолго оставить одну.
Дрожащей рукой, щелкаю замком, и Лена тут же вваливается в комнату.
– Мам, – слезно смотрит на меня, разрывая и без того раненое сердце.
– Все…
Но она не дает договорить. Она обнимает меня и плачет вместе со мной.
Мой ребенок, на которого я только что скинула бомбу.
– Прости, солнышко. Я не должна была…
Глажу ее по спине, прижимая к себе крепче.
– Прости, пожалуйста.
– Ты не виновата. Ты не виновата, мам…
С трудом оторвав ее от своего плеча, вытираю ее мокрое лицо. Хотела бы улыбнуться, но не могу. Никак не получается.
– Мне нужно прилечь, дочь, – смотрю на нее, поджав губы.
– Хорошо. Но я с тобой останусь, можно?
– Конечно.
Неловко забираюсь на кровать и ложусь на свою подушку, положив ее повыше. Лена забирается ко мне и тут же попадает в мои объятия.
Мы молча лежим какое-то время. Я глажу ее по плечу, заботливо обнимая. Боясь потревожить эти минуты.
– Так… значит, вы разводитесь? Ты знала о ней?
– Знала. Какое-то время знала. Но молчала и не поднимала этот вопрос.
– Из-за брата?
– Да. Экзамены – это хлопотно и ответственно.
– Понимаю.
– Пожалуйста, не говори ему пока что.
– Думаешь, он не узнает?
– Нет. Потом я скажу ему сама.
– Ладно. Но что нам делать?
– Если честно… Я сейчас и думать не могу. Это… тяжело, понимаешь?
Она отстраняется и поднимает голову.
– Ты его любишь, да?
– Да, – перевожу взгляд в сторону. – Хотела разлюбить. Каждый раз думала, что этот день, когда он опоздал на ужин, когда уехал раньше, – последний. И наконец-то смогу. Но… Возможно, эта новость образумит.
Из глаз снова вытекают предательские слезы, но Лена уже легла на мое плечо и не видит их.
Столько счастливых лет уместились в одно слово, разрушающее их слово «измена». И теперь их будто не было. Словно воспоминанием остались. Их нет.
– Не хочу… – врывается в мои мысли голос Лены.
– Что? – снова начинаю гладить ее по плечу.
– Чтобы вы разводились, не хочу. Это странно.
– Я понимаю, но… – она не дает договорить и перебивает возбужденным голосом:
– Как я буду жить? Артур хотя бы уехал, и ему не придется… бегать туда-сюда. А я? Ты могла подождать еще несколько лет. Почему ты не подождала, пока я не поступлю в университет и не уеду. Почему подождала только его поступления?
– Лена, – пытаюсь ее успокоить, с трудом проглатывая ее слова, но она резко садится и разворачивается ко мне лицом.
– Мам, ну, пожалуйста, – просит умоляюще, даже складывает руки в этом жесте. – Давай поговорим с папой, чтобы он бросил ту… И ребенка этого.
– Дочка, – воздух становится неожиданно ядовитым, отравляет все изнутри.
Конечно, она не знает о предательстве так много. Она растеряна и боится.
– Твой папа… Я не могу, понимаешь. Он обидел меня.
– Ну ты же сказала, что любишь его. Я скажу ему, чтобы он попросил прощения и все будет хорошо. Ну мам…
– Лена, – с горечью смотрю на нее, – это не работает так. Не все можно решить просто сказав: "Прости. Мне жаль". У него другая женщина. И она ждет от него ребенка.
– Я уже ненавижу этого ребенка, – чуть ли не кричит она.
– Господи, дочка.
– Что? – соскакивает с кровати и топает ногой. – Если бы не ребенок, ты бы простила папу и все. Я бы попросила его расстаться с ней, и ничего бы не было.
– Мы бы все равно развелись, Лена. Я сказала ему, что мы разводимся до того, как узнала о том, что его новая женщина беременна.
– Это не одно и то же.
– Милая, иди ко мне, – тыну руку, но именно сейчас ненавижу свое положение сильней всего.
Моя дочь расстроена и срывается в пропасть обиды и боли. Ей страшно, а я не могу ее даже утешить. Подойти и обнять.
– Пожалуйста, Лена…
– Нет, я пойду и все скажу папе. А потом вы поговорите.
Она открывает дверь и тут же натыкается на Никиту, стоящего на пороге комнаты.
– Вот и ты. Я против, ясно? Откажись от этого ребенка и попроси прощения у мамы. Мы семья. Я не собираюсь выбирать между вами. Мама вообще не ходит, а ты ребенка заводишь.
Муж сталкивается со мной взглядом, и я чувствую себя еще более жалкой, чем когда-либо. Словно я сама использовала бы когда-нибудь свою инвалидность для того, чтобы он остался.
– Поговори с ней, Никита. Может быть, она услышит тебя.
Он кивает и, обняв за плечи Лену, уводит ее из дома, так как я слышу, что входная дверь закрывается и наступает полнейшая тишина. Только стук моего сердца и прерывистое дыхание. Вот что осталось от женщины, которая недавно была счастлива и не подозревала, во что превратится ее жизнь в какие-то сорок пять лет.