Развод в 45. Предатель, которого я любила

Глава 23

Время до момента, как я должна была лечь в больницу, пролетело слишком быстро. Не успела я оглянуться, как на мне медицинский халат, и суета медперсонала кружит голову. Волнение возрастает до небес. Это либо победа, либо… Я не знаю, как мне быть в ином случае, если честно.

Сегодня я получила массу сообщений от родных, друзей и знакомых. Подумать только, но даже Всеволод написал с самого утра. Разумеется, я позвонила всем родителям моих учеников и предупредила об отмене занятий по понятной причине. И он единственный, кто пожелал мне удачи не только в момент разговора, а именно сегодня.

Медсестра, которая готовила меня к операции, в очередной раз повторяет с улыбкой на лице, что всё будет хорошо. Это та самая фраза, за которую я держусь всеми руками. Я отдаюсь специалистам, максимально очистив разум.

Валерий Леонидович, с которым мы не прекращаем диалог на протяжении года, – опытный нейрохирург – входит в операционную с маской на лице, но я вижу морщинки у его глаз. Он, как всегда, улыбается. Хотя, мне кажется, этот мужчина улыбается постоянно, и это почему-то заряжает позитивом.

– Ну что, Олеся Ивановна, готовы побеждать?

– Скорее побежать.

– Ну, это будет нашей общей победой. Я с вами и побегу – застоялся я тут у операционного стола, надо размяться. Как наш настрой?

– В том же направлении, Валерий Леонидович.

– Замечательно. Тогда оставляю за собой обещание сводить вас на танцы.

– А Людмила Михайловна возражать не станет? – смеюсь, спрашивая о его замечательной жене, которая уже много лет (как я успела понять) работает в этой клинике, заведуя отделением реабилитации.

– А Людмила Михайловна будет сменять вас, когда вы устанете от того, что топчусь по вашим ногам. Видите ли, танцор из меня, прямо скажем, не очень хороший.

Всю операционную заполняет смех.

– Тогда я ваше приглашение принимаю.

– Отлично. А теперь доверьтесь мне, Олеся Ивановна.

Вдох оказывается таким тяжелым, что болит грудная клетка, а внутренности стягивает в тугой узел.

У меня не получается ответить, когда я ложусь на спину, и мне на лицо надевают маску. Каждое последующее дыхание выходит с дрожью и страхом.

В голове хаос, который я успокаиваю молитвой к Богу. Я прошу здоровья, прошу дать мне сил, потому что этот путь так сложен, что я порой хочу опустить руки, но держусь. Всё ещё держусь. Я прошу не покидать меня… Я прошу, и с молитвой на губах всё превращается в белый экран, забирая все звуки и тени.

– Встретимся с вами через шесть часов, – доносится сквозь дымку голос врача, растворяясь в облаке.

Снова открывая глаза, мир искажается и вытягивается. Тени становятся похожи на ожившие страхи, и я снова прячусь, опуская веки, словно подросток, а не взрослая женщина. Страхи не имеют возраста. Они просто есть.

– Олеся Ивановна, всё хорошо. Вы выходите из-под наркоза, – мягкий и успокаивающий голос медсестры проникает в моё сознание. – Я могу дать вам попить, как только вы будете готовы, хорошо?

– Да, – сухо срывается с онемевших губ.

Она держит меня за руку и подбадривает открыть глаза, что я и делаю. Это тяжело. Голова ужасно тяжелая, а тело не чувствуется вовсе. Всё как и в прошлый раз. Я медленно моргаю и постепенно прихожу в себя, на что у меня уходит время.

Смочив губы водой, я наконец могу нормально мыслить и вспоминаю об операции. Подумать только, я и правда забыла, что несколько часов назад решалась моя судьба.

– Скажите, как всё прошло? – голос до сих пор слабый, и горло саднит.

– Врач обязательно к вам придёт, и вы обо всём поговорите. Сейчас вам следует отдохнуть.

Она проверяет капельницу, и я чувствую приступ тошноты.

– Мне плохо.

– Я рядом с вами. Только скажите, когда вам понадобится помощь.

Через время моих кратковременных провалов (то ли в сон, то ли в яму сознания) я просыпаюсь и вижу перед собой анестезиолога. Короткий разговор – и я снова хмельная, со стоном ухожу в себя.

Это длится гораздо дольше самой операции. Но утром я уже в себе и чувствую себя лучше.

– Олеся Ивановна, как вы сегодня?

– Вряд ли готова встать и побежать, – улыбаюсь уже другой медсестре. – Но гораздо лучше, чем вчера.

– Ваш юмор говорит об обратном. Сейчас будет обход, и вы сможете задать свои вопросы врачам.

– Хорошо. Спасибо.

Когда мужчины появляются в моей палате и проводят стандартный опрос, у меня появляется возможность задать свой вопрос.

– Уже можно как-то… проверить чувствительность ног?

Я смотрю на них и боюсь дышать в ожидании ответа.

– Сейчас вы под сильными обезболивающими, количество которого мы постепенно уменьшаем. В течение двух недель мы будем восстанавливаться после самой операции, а уже следующие восемь недель…

– Я знаю… Простите. Я просто хотела бы… Ну, знаете…

– Понимаю, но лучше подождём. Хотя бы до завтра.

– Хорошо.

– Поправляйтесь, Олеся Ивановна, и я сразу же закажу столик в танцевальном клубе.

Из груди рвётся смех со слезами.

– Спасибо.

Оставшись одной, я закрываю глаза и хочу проспать время реабилитации, чтобы перестать находиться в ожидании. Потому что моя усталость внезапно стала изнуряющей.

В дверь неожиданно раздаётся стук, и я нехотя смотрю туда, не понимая, зачем кому-то стучать. И когда она приоткрывается, в дверном проёме появляется голова моего сына.

– Артур?

– Привет, мам. Можно?

– О господи! – с губ срываются рыдания, и я плачу от облегчения и счастья, что вижу его перед собой.