Редактируя любовь

Глава 16 Чтение позволяет нам быть одновременно детьми и взрослыми

Ближе к вечеру Брин переслал мне уже готовую вступительную часть к сцене визита к родителям, и я использую оставшееся до встречи время, чтобы просмотреть изменения. Нет лучшего способа отвлечься, чем погрузиться в текст.

– Насколько оскорбительным все это здесь будет? – спросила Вайолет.

– Оскорбительным? – Я вытащил ключ зажигания и незаметно вытер мокрые от пота руки о свои темные джинсы.

– Ну как, мы просто позволим им предположить, что между нами что-то есть, или точно дадим им это понять?

– Я просто размышляю, как будет лучше! – поспешно пояснил я.

Если что-то и может еще больше осложнить эту ситуацию, так это старания Вайолет дать моим родителям конкретный повод для подозрений, что мы с ней вместе.

– Ной, ради всего святого, пожалуйста, расслабься! Это ужасно.

Расслабиться не так просто, когда тебе нужна помощь человека, в которого ты когда-то был влюблен, чтобы восстановить свой имидж в собственной семье доверие родителей. Тем более если этот человек совершенно непредсказуем.

Вайолет опустила солнцезащитный козырек, чтобы еще раз взглянуть в маленькое зеркальце на нем и убедиться, что выглядит потрясающе. В чем она и убедилась.

Сегодня она распустила темно-русые волосы и надела серьги из белого жемчуга. На ее лице привлекали внимание своевольный, слегка вздернутый нос и изогнутые в вызывающей улыбке губы. Но главным в ней были глаза. Этого непостижимого серо-голубого цвета…

– Прекрати пускать слюни и наконец выйди.

– Еще будут инструкции? – спросил я, наполовину раздраженный, наполовину развеселившийся, и толкнул дверь.

Мой родительский дом обманчиво мирно располагался за зеленым забором, и я точно знал, что за его стенами меня ждут десятки подозрительных вопросов, недоверие, посеянное Дэймоном, и разочарование от непонимания.

Я не был здесь более трех месяцев, и мой последний звонок сюда был почти так же давно.

В щелканье замка позади нас было что-то окончательное. Больше уже не спрятаться – ни в машине, ни где-либо еще.

По пути к входной двери Вайолет взяла меня под руку. И я не был уверен, оказалось ли движение занавески на кухонном окне единственной причиной, по которой я позволил ей это сделать, или стало главной.

Именно она нажала на кнопку звонка.

У меня бы ушло, наверное, минут десять, чтобы решиться на это. Поэтому я был не совсем готов, когда мой отец открыл дверь и посмотрел на нас со смесью неуверенности и интереса.

– Ной.

– Папа.

– И Вайолет, какая красивая. Мы давно не виделись.

         Она высвободила руку, будто отняла у меня поддерживающий костыль.
         

Они пожали друг другу руки.

То, что моя мама ждала внутри, а не вышла нам навстречу, говорило о многом.

Но я старался не позволять себе воспринимать это слишком остро.

Я принимаю его вариант и помещаю сцену в готовый текст.

Брин совершил немыслимое: теперь я почти рада встрече с Чертом, потому что она отвлечет меня от книги. Особенно от того факта, что недавно добавленное описание внешности Вайолет точно соответствует моей фотографии в профиле LinkedIn.

– Я Хилдьярд, у вас должен быть зарезервирован столик на двоих.

Официантка, встретившая меня у входа, кивает и улыбается:

– Он уже там. Это ваш отец, не так ли? Вы безумно на него похожи. – И тут же выражение ее лица меняется. – Ох, извините, я не хотела нарушить ваши личные границы!

– Нет, нет, все в порядке

Ну и лицо у меня, наверное, было, раз это вызвало такую реакцию. Хорошо, что я сама себя не видела.

– Это на самом деле мой отец. – Я заставляю себя улыбнуться.

Она улыбается в ответ и указывает на ряд столиков у окна:

– Там, в самом конце.

Я благодарю ее и по пути разглядываю обитые красивой тканью стулья и стойки с растениями, половина которых живописно вьется вдоль балок. Смотрю на множество зелени на подоконниках; на людей, от которых исходит ровный, приглушенный гул голосов. Только на человека, с которым я собираюсь встретиться – после всех этих лет, всех событий, всех чувств, – я не смотрю. Я вижу его, лишь когда подхожу к столику, за которым он ждет. Он выбрал место на коричневато-оранжевом диванчике, оставив для меня простой деревянный стул напротив.

– Ты действительно пришла, – приветствует он меня.

Он даже встает и протягивает мне руку, которую я игнорирую.

К сожалению, я не подумала, с каких слов начну встречу, и теперь растерялась. Как мне его называть?

У меня больше нет для него имени. Во всяком случае, такого, какое можно при нем произнести.

– Привет, – просто говорю я и наконец заставляю себя как следует на него посмотреть.

Это правда – у нас похожие черты лица. Теперь, когда у него такие же темно-русые волосы, как у меня, не средней длины, а короткие, это заметно еще больше. У меня его форма лица, его подбородок, его глаза.

– Мы начнем так…

Я первая отвожу взгляд, но только для того, чтобы достать из сумки две головоломки, ради которых я утром перевернула вверх дном всю свою комнату. Когда-то я закопала их очень глубоко, как и все связанное с Чертом, и они лежали на дне коробки с некоторыми школьными учебниками, которые я сохранила.

Я кладу на стол кубики-змейки – одну перед ним, другую перед собой:

– Тот, кто первым соберет, может начинать говорить… И не смеяться!

Он снова садится:

– Согласен.

Хорошо, что я полностью сосредоточилась на этом деревянном кубике-змейке. Задача – сложить из этой змейки куб.

Пока мы занимаемся головоломками, к нам подходит встретившая меня официантка и принимает заказ.

Я беру булочки со взбитыми сливками и клубникой, чай и бокал шампанского. Да, я серьезно, оно мне сейчас нужно. Но только после того, как я расправлюсь с кубиком.

– Ха, я готов!

Я не поднимаю глаз, когда Черт громко это сообщает, и всего через несколько секунд тоже добиваюсь успеха.

– Чуть-чуть опоздала, – говорю я. – Ты наверняка помнил, как это делается.

Сколько раз мы сидели вместе с этими двумя кубиками на ступеньках перед домом, или за кухонным столом, или у моей кровати. Он доставал их всякий раз, когда я приходила к нему с какой-нибудь проблемой – какой бы маленькой или большой она мне ни казалась. А потом он оставил меня вместе с кубиками и всеми моими нынешними и будущими проблемами.

– Ты выглядишь так, будто тебе есть что мне сказать, – замечает он.

– Чтобы это услышать, придется подождать. Твоя очередь говорить.

У него появляется немного времени на обдумывание, потому что нам приносят чай.

– Я действительно переписывался с Мелли? – спрашивает он. – По телефону я говорил явно не с ней. Если только у вас не одинаковые голоса.

Если он думал этим меня смутить, у него не получилось. Я не стыжусь этого момента слабости.

– Я хотела создать себе что-то вроде буфера, и Мелли мне немного в этом помогла. К тому же это была проверка. Которую ты не прошел, ты меня не узнал. Так что? Ты снова осознал, насколько я для тебя важна? И пытаешься подкупить меня шампанским, чтобы я позволила тебе снова сделать маму несчастной, потому что ты не смог охмурить никого другого?

У него хватает наглости улыбаться и слегка постукивать кубиком по столу.

– Я думал, сейчас была моя очередь говорить. И кстати, шампанское ты заказала себе сама.

– Наверное, для тебя это странно. Когда ты видел меня в последний раз, я была не в том возрасте, чтобы пить что-то алкогольное.

Выражение его лица не меняется, пожалуй, только в глазах что-то блеснуло. Но хотя я не так хорошо знаю его теперешнего, я понимаю, что это всего лишь фасад. Внутри он нервный, раздражительный и, возможно, даже очень ранимый.

Я знаю это наверняка – все говорят, что мы похожи, и, к сожалению, они правы. И при этом мы оба привыкли притворяться перед другими и собой, что мы гораздо более неуязвимы, чем на самом деле.

– В чем-то ты совсем не изменилась, – произносит он нарочито спокойно, но так судорожно сжимает чашку, что костяшки его пальцев белеют. – И я рад, что ты так сильно злишься, – продолжает он. – Терпеть не могу равнодушия, а это… я понимаю.

Ну вот, жаль, что до сих пор я на самом деле чувствовала себя вполне комфортно со своим гневом. Но если ему это нравится… хм.

– Мы все принимаем в жизни решения, которые…

– Говори за себя, – прерываю я его решительно, но не агрессивно. Эмоционального всплеска он от меня не дождется. По крайней мере, я сделаю все, чтобы его не допустить. – Не нужно превращать этот разговор в обтекаемые, пустые фразы. Я редактор и понимаю, имеют слова вес или нет.

Он обороняющимся жестом поднимает руки, будто рассчитывает, что я на него наброшусь.

– Ладно, сейчас.

Нахмурившись, он задумывается.

– Знаю, что на тебя не подействуют никакие извинения в мире. Да и извинений тут быть не может. Но есть хотя бы несколько истинных фактов. Сожалею ли я о том, как сложилась моя жизнь? В чем-то да, и даже очень. Сожалею ли я о том, как мои решения повлияли на нашу семью? Да, сожалею.

Он опускает чашку, откидывается на спинку кресла и скрещивает руки, и в этот момент я замечаю, как он и Кейден похожи.

– Ты хочешь, чтобы я объяснил тебе причину своего поведения? Тогда давай сделаем это коротко и безболезненно.

Он пристально смотрит на меня, и я отвечаю ему таким же взглядом, потому что мне тоже нужно показать себя твердой.

– Я просто облажался, Клио.

У него взгляд как у собаки из какого-нибудь фильма. И собака, возможно, его бы поняла, но не я.

– Выбранное тобой слово подходит для плохой отметки или неудачного свидания. Но для описания твоей неудачи как отца оно мне кажется неуместным.

– Хорошо, тогда я действительно потерпел неудачу.

Я кладу в рот ложку взбитых сливок, не заедая их булочкой. Что происходит? Неужели это мама заставила его приползти ко мне в таком раскаянии?

– Почему ты просто не оставил все как есть? – спрашиваю я. – Тебе обязательно нужно было снова у нас появиться?

Он медленно кивает:

– Я вернулся в этот район по работе. Мы с твоей мамой не общались много лет, но все это время между нами оставалось много нерешенного. Во всяком случае, так я думал, когда однажды вечером вдруг преодолел полчаса пути до ее дома и позвонил в дверь.

– И снова ворвался в ее жизнь с фальшивыми извинениями и лицемерными жестами.

– Не совсем так. Мы проговорили весь вечер и половину ночи. И когда я уходил, пожелав ей всего хорошего, она попросила меня встретиться еще раз.

Я должна была догадаться. Возможно, он действительно ушел бы тогда, но мама очень чувствительна, и у нее опять все проснулось.

– Ты же ее знаешь, – говорю я, хотя это правда лишь отчасти, потому что иначе все вышло бы по-другому. – Она никого не может прогнать. И насколько я понимаю, ты излишне усложняешь ей жизнь. Опять.

Он толкает кубик так, что тот катится ко мне.

– Извини, но ты об этом никакого понятия не имеешь. Ты почти ничего не знаешь о том, что было или есть сейчас между твоей матерью и мной.

– Тогда расскажи мне вашу историю, и я посмотрю, убедят ли меня твои тезисы.

– Мои что?

– Просто возьми и расскажи.

Удивительно, но он так и делает. Пока я притворяюсь, что спокойно поедаю свои булочки, хотя каждый кусок грозит застрять у меня в горле, он рассказывает. О том, как сильно мое рождение спутало их планы. Как они поселились в Ньюбери, сначала на верхнем этаже дома маминых родителей, а потом уже в собственном доме. О двенадцати годах их совместной жизни, полных взлетов и падений. Он отвлекается на разные воспоминания о нашей семье, но я его не прерываю. Почти до боли приятно слышать, как он это рассказывает. Я очень долго не позволяла себе вспоминать ничего, что было с ним связано. Но, конечно, все это осталось у меня в памяти.

Я снова вижу, как мне четыре года, и он ведет меня за руку в детский сад; мне семь, и он делает со мной в мастерской домашнее задание; в одиннадцать я помогаю ему чинить старый мотоцикл…

– В то время я медленно, но верно скатывался к кризису чувств, – говорит Джош после того, как мы некоторое время молчали, задумавшись. – Я начал винить себя и Морган за то, что чувствую какое-то беспокойство, и мне казалось, что я слишком многим пожертвовал ради нас четверых. Года за два до моего отъезда эти мысли начали мучить меня все сильнее. А потом я получил предложение о работе, которого никогда в жизни не ожидал, – от дублинской архитектурной фирмы. Твоя мама сразу сказала «нет» и не хотела менять свое мнение.

Я не поняла, зачем он вообще просил ее переехать вместе с ним. Насколько мне известно, своей карьерой и поисками себя он занимался, не обращая внимания на семью.

– Я твердо верил, что смогу ее убедить. Но в то время отношения у нас испортились, и она не желала это обсуждать. Так что я согласился переехать, не поговорив с ней.

И семья развалилась.

– Прекрасно. Но в чем виноваты мы с Кейденом? Ты даже не попрощался как следует, и, в отличие от других детей, после развода у нас вообще ничего не было – ни «папиных» выходных, ни поздравлений с днем рождения, ничего.

Вместо того чтобы просто взять последний блинчик с дальнего края своей тарелки, он начинает эту тарелку вертеть.

– Так было лучше, – говорит он. – В то время я был бы для вас как яд. Но я жалею, что не понимал того, что знаю сейчас: когда ты перестаешь быть рядом с теми, кого любишь, это только еще больше тебя разрушает. И никакие причины, чтобы оставить любимых людей, не могут быть достаточно вескими.

У меня выступают слезы, без которых я собиралась обойтись. У меня от них щиплет в глазах, и мне приходится моргать, чтобы снова ясно видеть.

Для меня было ядом то, что он меня оставил. Несколько месяцев я винила во всем маму. То сомневалась, любил ли он меня так, как я всегда считала, то была твердо уверена в его любви. Прошло много времени, пока мама, Кейден и я смогли стать настоящей семьей – без него. И пока я не обнаружила, что испытываю к нему тот гнев, который не утих до сих пор.

– Ты значила для меня все, Клио, но я рад, что ты не видела человека, которым я был все эти годы.

Я не могу продолжать об этом думать. Нужно срочно перевести разговор с меня на него и маму.

– Но ты думаешь, что теперь сможешь снова полюбить маму? Ведь это или есть, или нет. У вас же этого уже не было.

И тут я вижу такой взгляд, который бросают старшие, когда считают, что ты еще мало знаешь о жизни. Ненавижу такие взгляды.

– Любовь во многом зависит от времени, когда ты способен или не способен любить.

Ерунда какая.

– А я всегда думала, что все дело в ответственности и единстве. И в уверенности в том, что человек, который тебя любит, никогда тебя не подведет.

Для Джоша это, конечно, был удар, и ему потребовалось поразительно много времени, чтобы что-то сказать в ответ.

– И в этом тоже.

Больше мне нечего сказать.

Наконец Джош спрашивает:

– Скажи… Какие книги «Сюжетного поворота» обязательно нужно прочитать?

Это явное предложение мира. Очень шаткого… и пока очень искусственного. Что-то во мне продолжает сопротивляться, но я не обращаю внимания.

Я пересиливаю себя и улыбаюсь отцу – впервые с тех пор, как была ребенком. Это тоже все пока очень шатко и искусственно, и я не знаю, что будет дальше, но сейчас между нами все в порядке.

– У тебя хватит на это свободного времени?