Редактируя любовь

Глава 24 Чтение – это как прикосновение

Посреди ночи я просыпаюсь. Кровать рядом со мной пуста, и в голове сразу возникает водоворот мыслей: он ушел? Что, если я больше его не увижу? И никогда не узнаю, кто он такой? Можно ли было заметить какие-нибудь признаки того, что он собирался исчезнуть?

После возвращения из Линмута мы провели весь день сидя на террасе и занимаясь рукописью, потом похолодало, мы перебрались в ресторан отеля и еще немного поработали. Затем, как и в первый вечер, мы по очереди сходили в ванную комнату, после чего выключили светильники и почти официальным тоном пожелали друг другу спокойной ночи.

В следующий момент мой ищущий взгляд падает на фигуру у окна.

Брин стоит ко мне спиной. Опираясь на подоконник сжатыми кулаками, он вглядывается в темноту, которая здесь, в сельской местности, чернее самой ночи. Наверное, уже далеко за полночь, освещение в отеле выключено.

Что-то в его позе заставляет меня спустить ноги с кровати, встать и подойти к нему.

Хотя он наверняка слышит мои шаги, он не двигается с места.

– Брин…

Я хочу поднять руку и положить ее ему на плечо, но в этот самый момент он резко поворачивается ко мне, и пальцы попадают ему в живот. Большим пальцем я ощущаю теплую кожу между поясом шортов и рубашкой.

«Ты хотела спросить его, все ли с ним в порядке. Так сделай это! И еще убери, черт возьми, свою руку – прямо сейчас!»

Меня охватывает дрожь, которая проникает в мой голос и в эту странную просьбу:

– Вернись в постель.

О нет. О нет-нет-нет! Будто я имею право так говорить. Отвлекать его от раздумий, потому что ему явно что-то не дает уснуть.

«Возвращайся в постель, дорогой».

Кажется, я покачнула первую костяшку домино. Если она упадет, то собьет все, и это будет не остановить.

Домино? Разве этого не было в рукописи? В сцене поцелуя?

Брин берет меня за запястье и мягко, но решительно убирает мою руку с живота:

– Ладно. Нам действительно пора снова прилечь.

– Хорошая мысль.

Это действительно так. Хотя у меня самой сейчас в голове совсем не хорошие мысли. Нет ни одной хорошей. Только очень, очень плохие.

Брин возвращается к своей половине кровати, а я к своей. И думаю, стоит ли мне вообще снова накрываться одеялом.

Потому что от моих плохих мыслей мне ужасно жарко. И все же я натягиваю одеяло до самой шеи, понятия не имея зачем, просто это как-то безопаснее.

От Брина ни звука. Я даже не слышу, как он дышит.

Наверное, минуты три или четыре я напряженно вслушиваюсь в темноту, потом как можно тише поворачиваюсь к нему и вздрагиваю от неожиданности. Он лежит лицом ко мне, гораздо ближе, чем я предполагала, и смотрит на меня.

Это уже чересчур. Не задумываясь, я придвигаюсь к нему… немного, а потом еще немного. Я уже представляю, как Брин сейчас тоже прижмется ко мне, и почти ощущаю это горячее прикосновение…

– Клио.

Он пытается оттолкнуть меня, и я вдруг чувствую его руки на задней стороне моих бедер, там, где заканчиваются мои короткие пижамные штаны.

У меня вырывается негромкий протяжный стон, которого я еще никогда от себя не слышала. Этот звук будто говорит: «Внимание, я теряю над собой контроль».

– Думаю, мне лучше выйти в коридор, – бормочет Брин, но каждое его слово говорит о том, что он этого не хочет.

Он хочет остаться.

И я хочу, чтобы он остался.

Наши желания совпадают.

Когда я сильнее к нему прижимаюсь, он резко втягивает воздух.

– Клио, – снова произносит он, словно я – это все, о чем он может говорить и думать. Будто для него сейчас ничего больше не существует. – Мы… – начинает он, и я целую его в губы, а затем чуть отстраняюсь, чтобы понять, хочет ли он чего-то большего.

Брин наклоняет подбородок и возвращает мне поцелуй, очень короткий, почти как легкое касание ртом, а потом опять целует, только на этот раз уже не сдерживается. Он сжимает меня сильнее, не намного, но ровно настолько, чтобы у меня вырвался еще один умоляющий стон. И все же я не позволяю Брину перехватить инициативу. Потому что хочу, чтобы он испытывал такое же желание, как и я, – и даже не просто желание, а и все эти другие чувства, которые можно и нельзя описать словами.

Я запускаю правую руку ему под рубашку и провожу вверх, прямо до сердца, чтобы мы точно не могли остановиться.

И как же оно у него колотится!

Я чувствую, что свожу его с ума, и это сводит меня с ума тоже… у меня никогда такого ни с кем не было.

– Это невозможно, – прерывисто выдыхает Брин.

Конечно, невозможно, но именно это сейчас и происходит.

Я провожу губами по его подбородку:

– Не станешь же ты меня прогонять, когда твои руки лежат у меня на попе.

– Ничего подобного, – возражает он и улыбается.

И в его улыбке опасность. Я даже не вижу ее, только чувствую. И мне нравится эта опасность, я немедленно хочу в нее попасть, целиком.

Брин немного сдвигает руки выше, под мои пижамные штаны:

– Вот теперь правильно.

– Ты слишком буквально меня понял.

Одним движением я прижимаюсь к нему нижней частью тела, и он с тихим стоном сжимает меня еще крепче. А потом отпускает – но только чтобы сразу схватить за плечи.

– Это неподходящий момент, чтобы это сообщить, но у меня с собой нет ни одного…

– Сейчас.

Я подползаю к краю кровати, наклоняюсь, роюсь в боковом отделении сумки Кайры и нащупываю чуть похрустывающую упаковку из фольги. На мою соседку по комнате можно положиться. Две штуки. Теперь он подумает, что я захватила их специально из-за него? Хотя мне плевать.

И я уже снова рядом с ним:

– Вот.

И тут я вижу, как исчезнувшие после поцелуев колебания к нему вернулись.

– Просто я занимался этим… давно, – говорит он, когда замечает мой немой вопрос. – И всегда это была только она.

Сначала я растерялась. Но очень ненадолго.

– Значит, пришло время, чтобы это была я.

– Тоже так думаю.

Брин снова наклоняется, чтобы поцеловать меня.

И проводит рукой по моему животу – выше, к сердцу, делая то же самое, что и я раньше. Он делает это медленнее, но не менее целеустремленно. Нерешительно, будто пробуя, обхватывает мою грудь и издает нечто среднее между вздохом и хрипом, а потом кладет руку там, где стук сердца чувствуется сильнее всего. А потом приближает губы мне к уху.

– Адриан, – шепчет он.

– Что?

– Мы не можем заниматься этим, если ты не знаешь, как меня зовут.

Похоже, он способен придумать еще несколько причин, но я не оставляю ему такой возможности.

– Все, теперь я знаю.

Он тихо смеется, и от этого смеха меня охватывает дрожь, и через два слоя тонкой ткани мгновение спустя я чувствую, как его пальцы приблизились к моей самой чувствительной точке и почти ее нашли. Тяжело дыша, я предпринимаю отвлекающий маневр с помощью еще более глубокого поцелуя – потому что я не хочу превращаться в воск у него в руках, пока он сам не превратится в воск в моих.

Требуется всего несколько прикосновений, и мы раздеваем друг друга. Кровать поскрипывает, и каждый звук словно говорит нам, что все правильно. Мое тело раньше уже трогали и исследовали – но никогда так, как сейчас. Никогда каждое прикосновение, даже мимолетное, не было так похоже на обещание и каждое дыхание на моей коже не звучало как признание: «Я хочу только тебя».

– У нас не получится история любви, – шепчет Брин. Адриан.

– Это мы еще посмотрим, – хрипло отвечаю я.

Ему не хватает дыхания, чтобы возразить. Я над ним, он опирается на мягкое изголовье, и его руки помогают мне добраться именно туда, куда он хочет. И где я сама любой ценой хочу оказаться. Медленно, хотя у меня еле хватает терпения, я позволяю себе принять его. Настолько глубоко, насколько это возможно. Пока мы не оказываемся близки так, что это стирает все, что должно было нас остановить.