Амелия
Я прижимаюсь к холодной стене, чувствуя, как шершавая штукатурка впивается в ладонь. За окном продолжает лить дождь. Тяжелые капли стучат по подоконнику, словно настойчивые пальцы невидимого гостя. А он… он все еще стоит там. Неподвижный, как каменное изваяние, с дождевыми потоками, стекающими по его лицу.
Несколько шагов, и он скрывается в беседке. В той, у которой нет ни сантиметра целой крыши.
— И долго ты ещё будешь смотреть за тем, как он мерзнет на улице? — кот запрыгивает на подоконник, и его хвост бьет меня по руке.
Я вздрагиваю, но не отрываю взгляда от окна.
— Он заслужил это, — мой голос звучит резче, чем я планировала. — Мало того, что этот мерзавец предал меня, так ещё и чуть не убил собственного брата.
Но даже когда эти слова срываются с моих губ, в груди что-то щемит. Глупое, непослушное сердце, которое, кажется, совсем забыло, как он стоял в той беседке с Эммой. Его руки на ее талии. Ее смех. Их переплетенные пальцы…
Кот устало вздыхает и сворачивается клубочком на подоконнике, закрывая единственный целый глаз.
— Если бы тебе было на него наплевать, ты бы не пряталась. Да и сомневаюсь, что ты бы прогнала его из больницы, — бросает он, не глядя на меня.
Я резко отворачиваюсь, чувствуя, как по щекам разливается жар.
— Я больше не люблю его. Предательство не прощают. Тем более он сотворил это в день нашей свадьбы. С моей сестрой.
— Ох, люди, — кот зевает, демонстративно показывая острые клыки. — Вы такие смешные. Всегда говорите, а потом думаете.
— А ты, как я посмотрю, умудренный опытом? — не выдерживаю я, сжимая кулаки.
— Милая Амелия, не слушай его. Он ничего не смыслит в любви, — выплывая из стены, говорит доктор Альберт, поправляя свое вечно спадающее пенсне. — Его единственной целью в жизни всегда было сытно поесть и удобно поспать. Откуда ему знать, что ты чувствуешь? — его прозрачная рука пытается лечь мне на плечо, но проходит насквозь, и он сникает, глядя на свои бесплотные пальцы.
Я возвращаю взгляд в окно. Джонатан все еще там. Не шевелится. Дождь уже промочил его насквозь, но он словно не замечает этого. Как статуя. Как тот самый дракон из камня, что стоит в саду Ривалей.
— А вас… предавали? — неожиданно спрашиваю я, не отрывая глаз от его фигуры.
Альберт вздыхает, и его призрачное тело колеблется, как пламя свечи.
— Предавали, конечно, куда ж без этого? Жизнь — штука сложная, и никогда не знаешь, где она треснет по швам. Но тебе стоит держать свои эмоции при себе.
Я наконец отворачиваюсь от окна.
— Что вы имеете в виду?
— Эта больница, — доктор делает широкий жест рукой, — она не совсем простая. Она видела столько магии, что сама невольно стала обладать ею. А твои эмоции… она чувствует их и реагирует. Поэтому ты должна научиться их контролировать, иначе она начнет впитывать эмоции пациентов, и мы погрузимся в настоящий хаос. Кто-то должен быть сильнее остальных и держать все под контролем.
Я моргаю, пытаясь осмыслить его слова. За моей спиной кот внезапно оживляется.
— О чем вы там опять бормочете? Альберт, прекрати пугать нашу сиделку и…
— Она не сиделка. Если ты не заметил, то она не так давно спасла того бедного юношу!
— Один раз не считается. Может, это была случайность и прошу заметить, что не такой уж он и живой.
— Несносный зверь! — выкрикивает Альберт, слегка топнув ногой, но от этого движения нет никакого шума. Даже остатки пыли на полу не сдвинулись ни на сантиметр. — Лучше принеси Амелии книгу.
— Какую еще книгу⁈ Думаете, ей захотелось почитать в столь поздний час? — кот выгибает спину, и его шерсть встает дыбом.
— Ту самую.
— Ту самую⁈ — кот вдруг замирает, его единственный глаз расширяется. — Ты уверен?
Альберт кивает, и его прозрачные очки скользят по носу:
— Да. Она должна научиться ладить с больницей до того, как здесь станет многолюдно. А что-то мне подсказывает, что так и будет.
Кот исчезает в темноте коридора с неожиданной для его ленивой натуры скоростью. Я остаюсь стоять у окна, украдкой бросая взгляды на Джонатана. Он теперь прислонился к старой яблоне, скрестив руки на груди. Даже промокший до нитки, он выглядит… величественным. Как будто дождь — это просто досадная помеха, не стоящая его внимания.
— Он все еще там? — спрашивает Альберт, следуя за моим взглядом.
Я киваю, не в силах отвернуться. В груди снова возникает это глупое, щемящее чувство. Я ненавижу его. Ненавижу за то, что он сделал. За то, что он заставил меня чувствовать. Но когда вижу, как капли дождя скатываются по его щеке, мне вдруг хочется…
— Милая, — Альберт прерывает мои мысли, — ты должна понять. Любовь — это не светлячок, которого можно поймать и выпустить по желанию. Она не исчезает по команде.
Я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.
— Но он…
— Он поступил ужасно. Я с тобой согласен, но посмотри на него сейчас, — доктор указывает в окно. — Он стоит под дождем, не пытаясь укрыться, не пытаясь войти без разрешения. Разве это поведение человека, которому все равно?
Я закрываю глаза, чувствуя, как к глазам подступают предательские слезы.
— Почему это должно меня волновать?
«Потому что ты все еще любишь его», — шепчет мне сердце.
Потому что ни одна измена не может убить чувство, которое жило в тебе годами, за считанные дни.
— И вообще, он здесь только потому, что ему нужен его брат.
— Конечно-конечно. Брат, которого он мог забрать у тебя и силой, — смеется Альберт.
В этот момент возвращается кот, неся в зубах огромный фолиант в кожаном переплете. Он с грохотом бросает книгу на стол, поднимая облако пыли.
— Вот, — фыркает он. — Готов поспорить, что ты даже не сможешь ее открыть.
Я подхожу к столу и осторожно касаюсь обложки. Кожа теплая под пальцами, будто живая. На мгновение мне кажется, что книга… пульсирует.
— Что это? — спрашиваю я, чувствуя странное покалывание в кончиках пальцев.
Альберт улыбается своей призрачной улыбкой.
— Твой первый урок. И, возможно, ключ к пониманию того, что происходит между тобой и больницей.
Я бросаю последний взгляд в окно. Джонатан все еще там. И я не знаю, что страшнее. То, что он может уйти… или то, что он может остаться.