Джонатан
Тишина в подвале после его слов становится гулкой, звенящей. Она давит на уши, как перед грозой. Я медленно поднимаюсь с пола, все еще чувствуя слабость в ногах от зелья, но теперь уже не физическую. Внутри выжженная пустота, из которой медленно поднимается холодная, целенаправленная ярость. Она не слепая, как прежде. Она острая, как отточенный клинок. И направлена она на него. На моего брата.
Серафим стоит на нижней ступени, его поза расслаблена, но в глазах привычная насмешка, смешанная с чем-то еще. С усталостью? С облегчением? Сейчас мне плевать.
— Ты… — мой голос, как низкое рычание. Я делаю шаг к нему, и воздух вокруг меня начинает вибрировать от сдерживаемой силы. Призраки отплывают назад. Амелия замирает, ее глаза широко раскрыты. — Ты знал. Все это время ты знал.
Он не отступает. Его улыбка становится лишь чуть более вымученной.
— Знал что, братец? Что твою возлюбленную дурачили, как щенка? Что тебя самого подставили, как последнего простака? Да, — он кивает, и в его взгляде проскальзывает что-то похожее на жалость, что злит меня еще сильнее. — Я знал. Вернее, догадывался. Но у меня не было доказательств. Только подозрения.
— И поэтому ты решил поиграть в свои игры? — яростно выбрасываю я. — Пугать ее? Манипулировать? Говорить, что я хочу отнять ее силу? Ради чего, Серафим? Ради того, чтобы посмотреть, как мы будем страдать?
— Ради того, чтобы выжить! — его голос внезапно теряет всю иронию и обретает стальную остроту. Он выпрямляется, и его бледное лицо становится серьезным, почти жестоким. — Чтобы выжили вы оба. И чтобы выжил наш род.
Он смотрит на Амелию.
— Твоя сила, Амелия — это не просто милая игрушка. Это ключ. Ключ, который десятилетиями ждал своего часа.
Я замираю. Ярость все еще клокочет во мне, но теперь ее разбавляет ледяная струя любопытства. «Ключ».
— Что ты имеешь в виду? — тихо спрашивает Амелия. Ее голос дрожит, но в нем нет страха. Есть вызов.
Серафим переводит взгляд на меня.
— Ты ведь слышал легенды? О «Сердце Пламени».
Во рту пересыхает. Детская сказка. Миф, который нам рассказывали няни. О сердце древнего дракона, превращенное в артефакт невероятной силы. Силы, способной возвеличить или уничтожить целый род.
— Это сказки, — говорю я, но уже без прежней уверенности.
— Нет, — Серафим качает головой. — Это история. Наша с тобой история, Джонатан. Артефакт был разделен на две части много веков назад, после Великого Раскола. Одну половину хранил наш род, Ривалей. Другую… — его взгляд снова обращается к Амелии, — род Лаврейн. Род целителей и хранителей огня.
Амелия замирает, ее рука инстинктивно тянется к горлу.
— Бабушка… — шепчет она.
— Именно, — кивает Серафим. — Твоя бабушка была последней полноправной хранительницей. Она знала, что в вашем роду появилась… гниль. Скверная. Темная жилка, жаждущая силы. Она заподозрила, что кто-то из ее потомков может попытаться объединить артефакт не для созидания, а для разрушения. И она спрятала свою половину. Здесь, — он обводит рукой подвал. — И наложила чары. Чары, которые могла снять только истинная наследница ее крови, чья магия пробудилась бы в полную силу.
Теперь все кусочки начинают складываться в ужасающую картину.
— Эмма, — беззвучно выдыхаю я.
— Она та самая гниль, — холодно подтверждает Серафим. — Она знала семейную легенду. Она жаждала этой силы. И она понимала, что пока Амелия жива и ее магия дремлет, артефакт недосягаем. Смерть Амелии — это один из путей, чтобы достичь этой цели. Добровольный отказ от наследия… второй, маловероятный. Но есть и еще кое-что…
— Брак с драконом, — шепчу я. — Согласно легендам, если связать себя с драконом семейными узами, то связь станет еще сильнее.
— Верно подмечено, братец. Поэтому она действовала. Она пыталась разрушить свадьбу, и ей это удалось. Она хотела уничтожить Амелию морально, выставив тебя чудовищем. И почти смогла. Рассчитывала, что сломленная горем и предательством сестра либо умрет сама, либо отречется от всего. А потом… она нашла бы способ забрать силу.
Я смотрю на Амелию. Она стоит, обняв себя за плечи. Ее лицо стало совершенно бесстрастным, маской, скрывающей бурю. Но я вижу, как напряжены ее пальцы, впивающиеся в ее же руки.
— А ты? — обращаюсь я к брату. — Где был ты во всем этом? Почему не пришел ко мне?
— И что бы я тебе сказал? — в его голосе снова звучит яд. — «Дорогой брат, я подозреваю, что твоя невеста-полукровка и хранительница древнего артефакта, а ее сестра злобная интриганка, жаждущая власти?» Ты бы меня высмеял. Или, что еще более вероятно, ты, ослепленный своей виной и жалостью, попытался бы «защитить» их обеих и лишь все испортил. Ты был нестабилен, Джонатан. После той ночи особенно.
Его слова бьют точно в цель. Он прав. Я был слеп. Я был одержим своим позором и болью.
— Мне нужны были доказательства, — продолжает Серафим, и его тон становится почти деловым. — И мне нужна была сильная Амелия. Сильная настолько, чтобы защитить себя и раскрыть тайну больницы. Ее магия спала. Ее нужно было разбудить. Страх… ярость… отчаяние… это лучшие катализаторы для пробуждения силы. Я видел это в старых записях. Я спровоцировал ее. Я сказал ей, что ты хочешь использовать ее силу. Я видел, как ее глаза загорались ненавистью, и как в следующую секунду ее руки вспыхивали светом. Это сработало. Жестоко? Да. Но я не видел иного пути.
Он смотрит прямо на Амелию, и в его взгляде нет ни капли раскаяния. Только холодная уверенность в своей правоте.
— Ты использовал меня, — говорит она тихо. В ее голосе нет обвинения. Есть констатация факта.
— Я дал тебе оружие, — парирует он. — Оружие, чтобы выжить. И чтобы спасти нас всех. Потому что если Эмма получит «Сердце Пламени»… она не остановится на нашем роде. Она сожжет все, до чего сможет дотянуться.
В подвале воцаряется тишина. Я смотрю на призраков. Альберт выглядит серьезным, кивая, словно слышит подтверждение своим давним подозрениям. Кот вылизывает лапу с видом полного безразличия, но его ухо подергивается, выдавая внимание.
Я отвожу взгляд от брата и смотрю на Амелию. На ту, кого я чуть не потерял из-за лжи, в которой был замешан и мой собственный брат. Но теперь эта ложь обрела форму. Стала осязаемым врагом. И у нас появилась цель.
— Хорошо, — говорю я, и мой голос снова обретает твердость правителя. Того, кто принимает решения. — Значит, так. Эмма хочет артефакт, но мы найдем его первыми.
Серафим улыбается. На этот раз в его улыбке нет яда. Есть усталое удовлетворение.
— И, кстати, похищение Амелии… — начинает он, ритмично постукивая по стене. — Я допросил тех, кого ты отправил в темницу и узнал, что за всем этим стоит…
— Эмма, — договариваю за него, и мои кулаки сжимаются.
— Ты уже знаешь?
— А сам как думаешь? Я сразу это понял. У Амелии больше нет врагов, кто хотел бы причинить ей вред.
— И почему же ты тогда сам не стал их допрашивать?
— Я и так знал, кто стоит за этим всем. Так к чему тратить на них свои силы? Пусть остаются в темнице. Им там самое место.
— Наконец-то, братец, ты заговорил как настоящий Риваль. Я так понимаю, что нам пора начать поиски «Сердца Пламени»?