Амелия
— Амелия, ты уверена, что не поедешь с нами? — Джонатан смотрит на меня своим непоколебимым взглядом.
— Я четко дала понять, что остаюсь, — говорю твердо, стараясь показать свою решимость, но вот сердце отчего-то сегодня взбунтовалось.
— У тебя еще есть время передумать.
— Мое решение окончательное.
— Значит, вот так?
— Именно! — скрещиваю руки на груди.
Три дня. Прошло уже три дня с того момента, как Серафим поправился, но почему-то для меня они показались как один миг.
Солнце клонится к закату. Джонатан и его брат запрыгивают на коней. Такие высокие, молчаливые, почти одинаково неловкие в этой ситуации. Джонатан больше не оборачивается. Он просто садится в седло, отдаёт четкую команду лошади и увозит с собой клубы пыли. Серафим задерживается на мгновение.
Его взгляд скользит по фасаду больницы, по мне, стоящей в дверях, и на его лице мелькает что-то похожее на… сожаление. Но он лишь кивает и поворачивает коня вслед за братом.
Цокот копыт удаляется все дальше, пока не стихает окончательно. И наступает тишина. Такая оглушительная после их присутствия.
Воздух кажется густым и пустым одновременно. Становится страшно тоскливо.
— Ну что, целительница? — раздаётся у меня за спиной бархатный голос. Кот грациозно обтирается о мои ноги. — Остались только мы с тобой. И… призрак-зануда, конечно же.
— Я не зануда! — возмущенное эхо доносится из глубины коридора. — Я интеллектуал и хранитель знаний!
Я игнорирую их обоих, возвращаясь внутрь. Нужно чем-то занять руки. Чем-то привычным. Я беру тряпку и начинаю стирать пыль с подоконника. Но пальцы сами собой вспоминают то странное ощущение — легкое покалывание, поток энергии. Я замираю, разглядывая крупицы пыли. А что, если…
Сосредотачиваюсь. Вспоминаю все, чему учил меня Серафим в эти дни и представляю, как воздух передо мной колеблется, сметая серые хлопья. Сначала ничего не происходит. А потом — лёгкое движение, едва заметная дрожь. И пыль медленно, лениво сползает с поверхности, обнажая тёмное дерево. У меня получается. Без тряпки, без воды. С помощью одной только… магии.
Это так странно. И так интересно. Я пробую еще раз. Заставляю воду в ведре замерзнуть, чтобы сделать лед для погреба. Пытаюсь зажечь свечу взглядом. Получается не сразу, не всегда. Но это отвлекает. Заставляет чувствовать себя менее одинокой.
Вечером, когда я уже почти привыкаю к тишине, дверь скрипит. На пороге возникает мужчина. Он одет довольно бедно, лицо испуганное.
— Помогите, — хрипит он. — У меня… болит.
Он не выглядит раненым. На нем ни крови, ни синяков. Но он держится за бок, и его лицо покрыто испариной.
— Проходите, — говорю я, пропуская его внутрь. — Альберт, приготовь палату!
— Он меня не видит, — жужжит над ухом невидимый доктор. — А это довольно странно. Серафим и Джонатан видели. А этот… нет.
— С кем вы говорите? — осторожно спрашивает мужчина, испуганно озираясь по сторонам.
— Говорю же, что он меня не видит! Может, у него ничего не болит? Вдруг это обычный бродяга?
— Или и того хуже, — добавляет кот. — Грабитель?
Бросаю на них предостерегающий взгляд. Будто у нас есть что брать. То же мне!
— Не смотри так. Не нравится он мне.
— Амелия, я не думал, что когда-то это скажу, но кот прав. А если он разбойник?
— Или он просто не видит призраков, — говорю так тихо, что сомневаюсь, услышат ли меня Альберт с котом, но вижу, что услышали. Альберт закатывает глаза, а кот фыркает своей привычной манере.
Я отмахиваюсь от них и усаживаю пациента на кушетку. Он стонет, описывает боли — то здесь кольнет, то там ноет. Но когда я пытаюсь осмотреть его, то не нахожу ничего. Ни опухоли, ни воспаления. Всё как будто бы и вправду в порядке.
В голову приходит мысль. Книга. Та самая, странная. Может, она подскажет?
Я приношу ее, кладу на стол. Все как и делала с Серафимом, но она не открывается. Никак. Я пытаюсь открыть ее с помощью силы, но страницы словно срослись. В отчаянии я тыкаю палец иголкой, капаю на переплёт каплю крови, но и сейчас абсолютно ничего не происходит. Книга молчит, как камень.
— Странно, — бормочу я. — Очень странно.
— Что же странного? Может, у вас и не лечебница вовсе? — стонет он, снова хватаясь за бок.
— Не переживайте. Я обязательно найду, в чем ваша проблема, и вылечу. А пока давайте вы отдохнете.
В итоге я оставляю пациента на ночь под наблюдением. Кормлю его теплым бульоном, укладываю. Он засыпает почти сразу, его дыхание выравнивается. Становится спокойным. И кажется, что его боль все-таки отступает.
— Это глупо! — не унимается кот, когда мы уже ложимся спать.
— Не глупо. Я должна помогать людям, а ему явно нужна помощь.
— Он симулянт! И пришел сюда только чтобы бесплатно поесть и выспаться на нормальной кровати.
— Даже если так, то он все равно пришел, и я должна ему помочь.
— Сумасшедшая. Твоя доброта тебя и погубит.
— Прекрати и ложись спать.
На удивление, сон приходит довольно быстро. Я засыпаю за считанные минуты, но внезапно просыпаюсь от странного шума. Как будто что-то упало. За окном уже довольно темно. Пытаюсь понять, который час, как слышу новые звуки… шаги. Тяжёлые, незнакомые. Сердце начинает колотиться быстрее. Я беру с тумбочки свечу, поджигаю и выхожу в коридор.
Темнота кажется гуще обычного. Длинные и уродливые тени пляшут на стенах, а из палаты, где лежит мужчина, доносится странный шум.
Я подхожу к двери и замираю на пороге. Свеча в моей руке дрожит, отбрасывая неровный свет.
И тут я вижу их.
Две крепкие, большие фигуры склонились над кроватью моего пациента. Кажется, что они не люди. Слишком высокие, слишком темные, будто вырезанные из самой ночи. Один поворачивает голову в мою сторону. Его глаза, словно две угольные точки, сверкают в темноте.
От ужаса пальцы разжимаются сами собой. Свеча выпадает из моей руки и с шипением гаснет на каменном полу, погружая всё в абсолютную, непроглядную тьму.