Сбежавшая невеста Дракона. Вернуть истинную

Глава 20

Амелия

Воздух не только густой и влажный, но и пропитанный запахом влажной земли, гниющих листьев и горьковатой полыни. Холодный ветерок щиплет кожу, но я лишь злее впиваюсь пальцами в колючие стебли сорняков. Каждый вырванный с корнем репейник, каждый срезанный пырей для меня как маленькая победа над хаосом, что царит вокруг и внутри меня.

Физическая боль проще, понятнее душевной. Руки давно онемели от напряжения и колючек, спина ноет, но я не останавливаюсь. Это мой бунт. Мой способ доказать самой себе, что я всё еще что-то могу контролировать в этой безумной жизни.

Внезапно моей спины касается что-то невероятно теплое и мягкое. Я вздрагиваю, оборачиваюсь, уже ожидая увидеть Марту с ее вечным ворчанием и заботой.

Но надо мной нависает он.

Джонатан.

Он стоит сзади, накидывая на мои окоченевшие плечи тяжелый шерстяной плед. Его пальцы — такие большие, такие неожиданно нежные — на мгновение задерживаются на моей напряженной спине, и это простое прикосновение отзывается странным теплом где-то глубоко внутри, заставляя сердце бешено стучать вопреки моей воле.

— Вечера уже холодные, — произносит он глуховато, отводя взгляд, словно пойманный на чем-то запретном. — Ты простудишься.

Рукава его рубахи закатаны до локтя, и я замечаю, как его руки слегка дрожат от холода. Без лишних слов он склоняется над зарослями лопуха, почти в мой рост, и одной мощной точной тягой вырывает его с корнем, отбросив в сторону.

Он работает молча, сосредоточенно, мышцы на его спине и плечах играют под тонкой тканью рубашки. Он сражается с сорняками так же яростно, как когда-то сражался на турнирах. Как сражался когда-то за меня с моей гордостью и неуверенностью в своем выборе. С тем же сосредоточенным напряжением, той же безжалостной эффективностью.

Тишина между нами становится густой, тяжелой, наполненной всем тем, что осталось невысказанным. Звук нашего дыхания, шелест листьев под ногами, далекий крик ночной птицы — всё это лишь подчеркивает напряженное молчание.

Наконец он нарушает его, не поднимая глаз, продолжая выдергивать сорняки с какой-то одержимостью.

— Прости, — его голос низкий, хриплый от напряжения. — За сегодня. За то, что накричал. Я был неправ.

Я не отвечаю, продолжая механически дергать осот, но ярость уже покидает меня, сменяясь странной, щемящей усталостью. Джонатан. Собственной персоной. Извинился? Я не ослушалась? Или прямо сейчас на нас упадет небо?

— Перемирие? — предлагает он после долгой паузы, и в его голосе впервые звучит неуверенность. — Хотя бы… на время. Пока Серафим не встанет на ноги.

Я останавливаюсь, выпрямляю спину, чувствуя, как ноют мышцы. Смотрю на него. Лунный свет серебрит его профиль, делая резкие, гордые черты лица менее суровыми, а тени под глазами более глубокими.

— Не думай, что если я согласна, то это значит, что я тебе всё простила, — предупреждаю я, и мой голос звучит хрипло от холода и усталости. — Не думай, что я забыла. Небольшое перемирие. Только пока твой брат не поправится. Всего пару дней. Не больше.

Он кивает, и в его глазах мелькает что-то похожее на болезненное облегчение.

— Хорошо. Пара дней, — он делает еще несколько мощных движений, очищая землю. — Позволь мне помочь тебе здесь. Взамен… поговори со мной. Хотя бы выслушай. Есть вещи, которые ты должна знать.

Он молчит. Я вижу, как он старательно подбирает слова, и по спине внезапно пробегают мурашки.

Он собирается сказать что-то важное. Что-то, что долго скрывал. Он поворачивается ко мне, его глаза в сумерках кажутся почти черными, бездонными, и в них читается такая мука, что мне становится физически больно.

— Амелия, я… в тот день… — начинает он снова, и его голос дрожит. — Я никогда бы не… я бы скорее…

— Амелия! Ты должна это увидеть! Немедленно! — в наш разговор с перепуганными глазами вмешивается Альберт. Он возникает буквально из ниоткуда. Встает между нами. Его прозрачная грудь ходит ходуном.

Мое сердце ухает в пятки. Серафим? С ним что-то случилось? Я бросаю взгляд на Джонатана. На его лице застыла смесь досады, разочарования и тревоги. Что-то важное обрывается, не успев начаться. Я срываюсь с места и бегу вслед за Альбертом, небрежно натягивая на плечи сползающий плед, чувствуя, как за спиной тяжелый взгляд Джонатана жжет меня.

Мы несемся по темным, холодным коридорам, наши шаги гулко отдаются под сводами. Альберт останавливается у одной из дальних палат. В той части больницы, где я еще даже не начинала уборку, где все еще царят пыль и забвение. Он распахивает скрипучую дверь и отступает в сторону, жестом приглашая меня войти.

— И что? — выдыхаю я, заглядывая внутрь. Палата пуста, если не считать слоя пыли, паутины и разбросанного медицинского хлама. — Альберт, я устала, это не время для шуток.

— Смотри внимательнее, — шепчет он, и в его голосе звучит благоговейное восхищение. — Смотри!

И я вижу. В воздухе, в лучах лунного света, падающего из разбитого окна, танцуют крошечные искорки. Серебристые, голубоватые, они вьются в причудливом вальсе, вспыхивая и затухая, словно живые существа.

Я делаю шаг внутрь.

Они струятся, переливаются, наполняя пространство тихим, мелодичным гудением. И тянутся ко мне, окружая, притягиваясь, как железные опилки к магниту.

Я медленно поднимаю руку, и искры собираются вокруг ладони, образуя сияющее, пульсирующее облако. От него исходит легкое покалывание, похожее на статическое электричество, но в тысячу раз приятнее и живее.

Это… магия. Чистая, необузданная, дикая. И я чувствую, потому что я стала ее эпицентром. Она рождается из меня, из моего дыхания, из биения моего сердца, из самой моей сущности. Она часть меня, которую я никогда не знала.

За моей спиной слышится тяжелый, почти болезненный вздох. Я не оборачиваюсь, но знаю — это Джонатан. Я чувствую его присутствие каждой клеточкой своей кожи.

— Амелия, — звучит его низкий, напряженный голос. В нем слышится тревога, страх и что-то еще… боль? — Тебе еще рано. Это… опасно.

Что-то внутри меня начинает бунтовать против этих слов, против этого тона. Тона, которым он вновь пытается меня остановить. Контролировать. Гнев, обида, разочарование — всё это смешивается в один клубок и рвется наружу. Резко развернувшись, я бросаю в его сторону весь клубок эмоций — и тот самый сияющий шар энергии, что вился у моей ладони, вырывается вперед со свистящим звуком, оставляя за собой светящийся шлейф.

Время замедляется. Я успеваю заметить, как глаза Джонатана расширяются от шока и… чего-то еще. Его рука взмывает быстрее молнии, и он ловко ловит летящий в его лицо сгусток магии буквально в сантиметре от своего носа.

Энергия трепещет в его сжатой ладони, как пойманная птица, освещая его напряженное, бледное лицо мерцающим синим светом, и с глухим шипением гаснет, словно он поглотил ее, впитал в себя.

Я застываю, с ужасом глядя на свою руку, потом на него. Я едва не покалечила его… силой, о которой даже не подозревала… я могла…

Тишину разрывает довольный, бархатный смех кота.

— У-у-у, — муркает он, и его зеленый глаз сверкает в полумраке. — Вот теперь-то и начнется самое интересное. Поздравляю, моя дорогая. Похоже, ты проснулась. И у кого-то появились очень большие проблемы.

Он бросает многозначительный взгляд на Джонатана, который всё ещё стоит, сжимая и разжимая онемевшую ладонь, с невыразимым взглядом, устремленным на меня.