Соболиная Вершина

34. ВЕРА

Будильник на тумбочке Матео светился голубым. Пять двадцать три утра. Я уже больше часа наблюдала, как он спит.

Сдерживаться, чтобы не прикоснуться к нему, было непросто. Не провести кончиком пальца по прямой линии его носа. Не положить ладонь на его скулу, чтобы почувствовать грубую щетину на своей коже. Не коснуться его мягких губ своими.

Его волосы были растрепаны, темные пряди беспорядочно лежали на белой подушке. Грудь мерно поднималась и опускалась с каждым сонным вздохом. Одна рука была протянута и лежала на моей талии, удерживая меня рядом.

Всю эту неделю я просыпалась до рассвета и проводила ранние часы, запоминая его лицо. Спать было сложно, почти невозможно, с тех пор как мы вернулись с кемпинга. Мозг не мог отключиться. Поделиться с Матео правдой стало одновременно облегчением и пыткой.

Та коробка, что так глубоко во мне была заперта, теперь пуста. Крышка распахнулась, и все то, что я с таким трудом хранила взаперти, вырвалось на свободу. Но эти воспоминания не исчезли, не растворились где-то далеко. Они зависли рядом, жужжа у меня в ушах. Сколько бы я ни отмахивалась, прогнать их не получалось.

По крайней мере, теперь я отмахивалась не одна.

Матео теперь был хранителем моей правды. Как бы сильно я ни пыталась сдержать ее в себе, было правильно, что он узнал. Мы больше об этом не говорили. Я еще не была готова. Раны были слишком свежи. Но если — когда — настанет время, он будет рядом.

Семья Иденов, особенно Харрисон, ужасно переживала из-за того кемпинга. Никто не предполагал, что озеро всколыхнет те воспоминания.

Ни Матео.

Ни Вэнс или Лайла.

Даже я сама.

За те годы, что мы с отцом провели в бегах, мы ни разу не были на озере. Ни разу. Когда нужно было помыться, мы делали это в ручьях или реках. Отец четыре года держал меня подальше от озер.

Потому что знал, что я не справлюсь.

Или потому что сам не мог.

Но увидеть Алли в той воде…

Это стало катализатором. Или, может, время просто вышло, и неважно, были бы мы тогда у озера, у бассейна или посреди центра Куинси, где не было ни капли воды, — это все равно был бы момент, когда я сломалась.

К счастью, рядом были люди, которые меня любили.

В первую ночь после переезда на ранчо атмосфера была неловкой. Все старались двигаться вперед, улыбаться мне как можно ярче, но я была слишком разбита и опустошена, чтобы это оценить. Поэтому просто сидела в кресле с Алли на руках, пока она не заснула. Потом мы ушли в палатку.

Но на следующее утро, после ночи в объятиях Матео в нашем спальном мешке, я выбралась наружу раньше него.

Энн уже не спала — она сидела с чашкой кофе в руках. Увидев меня, она притянула меня к себе и поцеловала в макушку. Сказала, что любит меня. И обняла крепко-крепко.

Это были материнские объятия.

Своих я лишилась. Поэтому теперь я берегла объятия Матео для себя.

С началом нового дня кемпинг стал настоящим удовольствием. Мы играли в корнхол и подковы. Ходили в поход с детьми и позволяли Алли собирать полевые цветы. Мы смеялись у костра и рассказывали друг другу истории часами напролет.

А потом вернулись домой. Вернулись к обычной жизни.

К новой обычной жизни.

Груз на моем сердце стал легче. Он не исчез, но теперь его часть нес на себе Матео.

Я должна была спать спокойно, должна была отдохнуть. Но что-то продолжало беспокоить меня. Что-то недосказанное. И только этим утром, пока я наблюдала, как спит Матео, я наконец поняла, что должна сделать.

Прошло еще двадцать минут, прежде чем он зашевелился. Его глаза медленно открылись, и, когда он встретился со мной взглядом, на его лице появилась ленивая улыбка. Рука, что лежала на мне, притянула меня ближе, и наши тела слились воедино.

— Доброе утро, Персик, — пробормотал он, уткнувшись носом в мои волосы. Его рука скользнула вниз по моему боку, а затем подняла мою ногу, перекинув её через свою, так что мы запутались в простынях.

Я прижалась к его груди, вдыхая пряный запах его кожи.

— Матео?

Он ответил глухим «ммм».

— Мне нужно кое-что сделать сегодня.

Он отстранился и взглянул на меня сверху вниз:

— Что именно?

Я глубоко вдохнула, собираясь с духом, потому что ему это точно не понравится.

— Подняться на Соболиную вершину.

Он заморгал, удивленный, а затем его челюсть сжалась.

— Нет.

— Подожди, — я обхватила его шею, когда он попытался встать. — Пожалуйста, выслушай меня.

— Вера, — прорычал он, но все же остановился.

— Мы с папой никогда об этом не говорили. Я не могла. Но сейчас… есть вещи, которые я хочу ему сказать. Вещи, которые нужно сказать. Но я не могу его найти. Не знаю, увижу ли я его снова. Но должна попытаться. Последний раз.

Глаза Матео смягчились, и он тяжело вздохнул: — Он не хочет, чтобы его нашли.

— Возможно. Но если я сдамся сейчас, я всегда буду жалеть об этом, — этот поход был нужен мне больше для того, чтобы отпустить боль.

— Он винит себя, — добавила я, глядя на Матео. — Когда я подслушивала разговор папы с Вэнсом и Лайлой, он винил себя за то, что не заметил, как она катится вниз, снова начала употреблять и пить. Думаю, часть меня тоже винила его. Не знаю.

Должен ли он был заметить? Я не меньше его несла вину за то, что не рассказала ему о её пьянстве. А он — за то, что любил её так слепо.

— Это не его вина, — прошептала я. — И не моя тоже.

— Нет, не твоя, — Матео провёл рукой по моему лицу, убирая волосы с виска.

— Знаю, что это не моя вина, но чувство вины останется. Я всегда буду хотеть, чтобы всё закончилось по-другому. Разговор с тобой помог. А у него ведь никого нет.

— Мы искали его, сколько могли.

— Мы не ездили к тому озеру.

Матео приподнялся на локте: — Думаешь, он там?

— Может быть? Не знаю. Но за все те годы, что мы прятались в горах, он ни разу не брал меня к озеру. Я даже не замечала этого. Если вспомнить… он избегал их. Как будто знал, что это может меня сломать.

— Хм, — пробормотал он, падая обратно на подушку и глядя в потолок, пока тёр подбородок.

Мне не нужно было разрешение Матео. Но я любила его достаточно, чтобы позволить ему участвовать в моём решении.

— А если его там не будет? — спросил он.

— Значит, всё, — ради своего сердца и ради спокойствия Матео это нужно было закончить.

Он нахмурился, сдёрнул с себя простыни, поднялся с кровати и взял телефон с прикроватной тумбы. Провёл пальцем по экрану и приложил трубку к уху: — Мам, не могла бы ты сегодня присмотреть за Алли?

Я не просила его ехать со мной. Но знала, что он всё равно поедет.

Когда он взглянул на меня, я села и одними губами сказала: — Я люблю тебя.

Он подмигнул мне, а потом стал одеваться, чтобы мы успели выехать пораньше.

Я быстро продвигалась по десятимильной тропе к Соболиной вершине, а Матео держался прямо за мной. Сегодня мы придерживались маршрута, и, поскольку не приходилось пробираться сквозь заросли и петлять между деревьями, до озера мы доберёмся быстро.

Мои мышцы уже разогрелись, и с каждым вдохом чистого воздуха, который я втягивала в лёгкие, я чувствовала себя всё более умиротворённой в своём решении.

Сегодня был последний день, когда я поднималась на Соболиную вершину. Найдём мы отца или нет, я больше сюда не вернусь.

Мы с Матео найдём другие места для прогулок. Будем исследовать горы вокруг нашего домика или открывать для себя уголки на ранчо. Но с Соболиной вершиной я прощаюсь навсегда. Я не вернусь и в то место, где мы с отцом жили.

Пришло время двигаться дальше. Вместе с Матео и Алли.

— Вера?

Я обернулась и увидела его совсем рядом.

— Что?

— Какими они были? Твои сёстры?

— Хэдли и Элси, — до сих пор было непривычно произносить их имена. Это всё ещё причиняло боль. Но я больше не хотела их скрывать. Особенно от Матео.

— Они были очень красивыми. Их волосы были чуть темнее моих, но глаза у нас были одинаковые. Они были так похожи, что их трудно было различить, если только не знать их. Они часто разыгрывали людей просто ради смеха. Когда Вэнс стал напарником отца и начал приходить к нам на ужин, они несколько месяцев его обманывали, пока он не понял, кто из них Хэдли, а кто Элси.

— Как он разобрался?

— По прозвищам, — я сбавила шаг и посмотрела на Матео. — Отец подыгрывал им, но всегда звал их правильными прозвищами. Элси он называл Росток. А Хэдли…

— Мармеладка.

Я кивнула.

— Вера, — он остановился. — Ты не сказала мне о прозвищах. Я бы выбрал другое.

— Знаю, — я грустно улыбнулась. — Но мне нравится, что ты зовёшь Алли Ростком. И мне показалось правильным, что я могу звать её Мармеладкой.

Он сократил расстояние между нами и, заглядывая на меня из-под козырька бейсболки, замер. Сегодня он надел простую серую футболку, ткань которой плотно обтягивала его широкую грудь.

Я обняла его за талию, спрятав руки в задние карманы его джинсов.

— Моим сестрам ты бы понравился. Они были остроумные, шумные, милые и саркастичные. Элси наверняка захотела бы огромную пряжку на ремне, как у тебя, и ковбойские сапоги, чтобы называться ковбойшей. А Хэдли попросила бы научить её ездить верхом. Они обе бы умоляли отца купить им лошадей.

Матео чуть потянул меня за конец хвоста.

— Что ещё?

— Хэдли мечтала стать актрисой. Элси хотела написать книгу про всадников на драконах. У них было невероятное воображение. Всё для них превращалось в драму. Они всегда были вместе. И они так и не научились стучать в дверь, — я усмехнулась. — Это сводило меня с ума. Я закрывала дверь в свою комнату, а через две секунды они уже врывались, чтобы рассказать историю, посплетничать или ограбить мой шкаф для их очередного костюма.

Я всё ещё помнила их лица, но уже не могла вспомнить голоса.

— Я скучаю по их шуму.

— Мне жаль.

Я почувствовала, как нос начинает щипать, но быстро вдохнула, прогоняя угрозу слёз.

— Мы слишком долго избегали разговоров о них.

— Я рядом, — мягко ответил Матео. — В любое время.

Может быть, если я буду говорить о сестрах чаще, то снова услышу их смех. Может быть, если перестану прятаться от воспоминаний, они станут ярче, а не угаснут.

— Вэнс кремировал их и развеял прах на лугу. Когда мы вернулись в Айдахо после того, как я ушла от отца, там было слишком снежно, чтобы туда сходить. Но, думаю, я бы хотела это сделать, — я знала, что он ответит, но всё равно спросила: — Ты поедешь со мной?

— Конечно.

— Спасибо.

— Тебе не нужно меня благодарить, Персик. Мы всегда вместе. Отсюда до Айдахо и хоть на край света.

Как он всегда знает, что сказать? Сегодня мы не шли на край света, всего лишь к озеру. Я взяла его за руку, переплела наши пальцы, и мы продолжили подниматься по тропе.

На подъём к вершине горы у нас ушло два часа. Ещё миля узкой тропой через лес — и мы были у озера.

Тропа становилась всё менее заметной, и в одном месте упавшее дерево перекрыло путь, нам пришлось его обойти. Но вскоре привычный запах хвои сменился свежим и лёгким ароматом.

Тропа привела нас прямо к берегу. Озеро было размером с футбольное поле, его длина втрое превышала ширину. Вода была кристально чистой и гладкой, как стекло. Лёгкий ветерок едва рябил её поверхность.

Оно было завораживающе красивым. Пугающим, но прекрасным.

Мое сердце заколотилось, страх начал сковывать меня, но тут Матео крепко схватил меня за локоть.

Я привалилась к нему, черпая силы из его уверенности.

— Все в порядке.

— Вера, — резкость в его голосе заставила меня выпрямиться.

— Что? — я проследила за его взглядом.

На другом берегу озера стоял человек.

Папа.

Я ахнула.

Неужели это действительно он? Если бы не хватка Матео, я бы подумала, что он привиделся мне.

Но это не было иллюзией. Его борода была такой же растрепанной, рыжеватой.

Мы нашли его. Наконец-то. Я нашла его.

Он был жив.

Папа стоял, пораженный, смотря на нас. Даже с этого расстояния я видела, как его лицо побледнело. Шрам на щеке казался слишком розовым, волосы — слишком седыми, фигура — слишком худой. Таким же он был в тот день, когда я мельком увидела его несколько недель назад.

Он знал, что я искала его. Видел, как я иду за ним.

И все равно ушел.

Я сделала шаг вперед, к воде.

Мое движение словно выдернуло его из оцепенения. Он прижал руку к сердцу, его лицо исказила боль.

Он снова собирался уйти.

— Нет, — мой голос, твердый и громкий, разнесся над водой. — Не смей убегать от меня.

— Уходи, Вера. Забудь обо мне, — ответил он, и его голос дрогнул. Но, Боже, как же было хорошо снова его услышать. Увидеть его.

Он был жив.

Два года страха и сомнений улетучились. Он был жив.

И он снова покидал меня.

Папа развернулся к лесу.

— Стой!

Его плечи опустились. Он остановился. Но не обернулся.

Четыре года я следовала за ним по дикой природе, и он всегда был с рюкзаком. Сейчас его не было, и это делало его уязвимым. Меньше. Слабее.

Но все еще достаточно сильным, чтобы уйти.

— Не уходи, — закричала я. — Пожалуйста, папа.

Он повернул голову, его профиль обернулся ко мне. На лице застыла печальная, безнадежная улыбка.

— Живи своей жизнью, Вера. Перестань искать меня.

— Ни за что.

Он развернулся ко мне чуть больше, бросая последний, долгий взгляд на свою дочь.

Мы не успеем догнать его. Если он войдет в лес, я больше никогда его не увижу. Он уйдет быстрее, чем мы обойдем озеро. И даже если я уговорю Матео вернуться сюда, это не поможет. Папа покинет Монтану навсегда.

Я шагнула к воде. Потом еще раз.

— Вера, — Матео оказался рядом, его рука крепко сжала мой локоть.

— Он уходит от меня.

Взгляд Матео был сокрушительным. Он был полон боли — моей боли. Потому что он понимал: папа уходит. И это наше последнее прощание.

Если только…

Я не позволила себе задуматься. Не позволила страху взять верх. Если папа все-таки уйдет, был только один способ догнать его.

Одним движением я выскользнула из хватки Матео и сбросила рюкзак на землю. Вода брызнула на край моих джинсов, когда я сделала первый шаг в ледяное озеро. Второй шаг — и вода уже доходила до колен.

Холодно. Боже, как же холодно.

— Вера! — папин испуганный голос раскатился эхом по деревьям.

Я поймала его взгляд и увидела на его лице тот же страх, что наверняка был написан на моем.

Может, он держал меня подальше от озер. Может, он сам мог выносить их, только когда был один.

Но увидеть свою дочь в этой воде?

Он застыл.

Слезы застилали мне глаза, струились по щекам. Сердце так бешено колотилось в груди, что я не могла дышать. Но все же смогла вдохнуть.

И нырнула.

Вода была ледяной, одежда тут же промокла и начала тянуть меня вниз, на мель.

Я забила ногами, сделала два мощных гребка руками.

Плыви, Вера. Плыви.

Все повторялось снова. Та ночь. Я била ногами сильнее, руками гребла быстрее.

Плыви. Плыви. Плыви.

Теперь не было волн. Не было лодки. Озеро было мелким, и не было никакой бури. Но паника снова охватила меня. Она сдавила горло, не давая вдохнуть. Я оступилась, чуть ушла под воду и захлебнулась глотком воды.

Паника овладела моими движениями, сделав их бешеными и дикими. Боже, о чем я только думала? Я не могла плыть, не могла находиться в этом озере.

— Плыви, Вера!

Это был не мой голос. Это был голос Матео.

Его рука обхватила мое плечо, вытягивая меня вверх. Он плыл рядом, не отпуская.

Я судорожно вдохнула, впуская в легкие воздух. Схватилась за его руку, чтобы стабилизировать свои движения.

— Плыви, — приказал он.

И я поплыла. Мы поплыли вместе к отцу, который стоял по пояс в воде на противоположном берегу, готовый броситься в озеро, чтобы спасти свою дочь.

Как только мои ноги нашли опору на скользких камнях, он бросился ко мне, вытаскивая из воды.

— Вера, — он откинул мокрые пряди с моего лица. — Боже, Вера, о чем ты думала?

Слезы хлынули потоком, рыдания вырвались наружу.

— Не оставляй меня.

Он прижал меня к своей груди так крепко, что стало трудно дышать.

— Это не мой выбор.

— Но ей это нужно, — вмешался Матео, стоя рядом и тяжело дыша. Вода стекала с его джинсов. — А это главное.

Отец немного отстранил меня, но не отпустил.

Матео протянул руку: — Матео Иден.

Отец посмотрел на меня, переводя взгляд между нами. Затем медленно выдохнул — казалось, этот вздох копился два года — и пожал Матео руку: — Кормак Галлагер.