Страсть и надежда

Глава 12

Олеся делала уборку. Протирала мебель, статуи, картины. Ничего не скажешь, получалось это у нее довольно ловко. Да и вообще, Тамара как женщина не могла не отметить, что Олеся скроена довольно ладно. Конечно, мужчине нелегко сдержаться, когда целый день перед тобой вертится такая симпатяшка.

— Тебе нравиться работать горничной? — сочувствующе спросила Тамара. — Тяжелая, наверно, работа.

— Любая работа в какой-то мере тяжелая, — ответила Олеся, вспомнив свои бухгалтерские проводки в конце года.

— В принципе, ты права… Но убирать в чужих домах — это вообще… — Тамара поняла, что не знает, как гладко закончить фразу, и решила спрямить дорогу. — Муженек мой не пристает?

Олеся на мгновение остановилась. И опять продолжила работу.

— Что вы, Николай Андреевич — такой человек…

— Он тебе нравится?

Да что же это такое, что за вопросы? Олеся не знала, как ответить.

— Так тебе нравится Астахов?

— Вы, наверно, что-то не так поняли. Я хотела сказать, Николай Андреевич — такой человек… Очень порядочный, благородный, он не может ко мне приставать.

"Ага, — мысленно усмехнулась Тамара. — Как же, помню, как он меня лет 25 назад в больнице тискал!"

— Говоришь, не может. А, наверно, хотелось бы? А?

— Тамара Александровна! Я же сказала, что между мной и вашим мужем ничего нет и не было.

— Не надо мне морочить голову. Я же чувствую, что тебе очень нравится Астахов. Признайся! Скажи.

Олеся молчала.

— Впрочем, говорить — не обязательно, и так все видно. Но ты знаешь, я — не против!

Тут горничная остановилась, прекратив работу:

— Что значит, не против?

— Я хочу, чтобы ты переспала с моим мужем. Олеся широко раскрыла глаза.

— Да что ты так на меня смотришь? Я действительно хочу, чтобы ты переспала с моим мужем.

— Но зачем?

— А вот это не твое дело.

— Я вас не понимаю.

— А не надо меня понимать. Если тебе нужны деньги, я готова заплатить.

— Я не могу.

— Почему же? Он же интересный мужчина.

— Я не могу так!

— Перестань. Ты — нормальная баба, которой нравится успешный, женатый, породистый мужик. И жена его сдает тебе в прокат. Не будь же дурой. Извини, но тут только полная идиотка откажется.

Олесе хотелось сказать: "Значит, я и есть полная идиотка", но она промолчала.

— Так что, молчание — знак согласия?

— Нет.

— Это твое последнее слово?

— Да.

— И правильно. Молодец! — сказала Тамара, как будто именно такого ответа и ожидала.

Потом провела указательным пальцем по статуэтке. И тут же указала:

— А вот пыль тщательнее вытирай, а то в гостиной грязь повсюду.

Тамара ушла.

Олеся со всех сторон осмотрела статуэтку. На ней не было ни пылинки.

Вот уж правда: "Минуй нас, пуще всех печалей, и барский гнев, и барская любовь".

Особенно, когда гнев — от барыни, а любовь — от барина.

Пока Баро вел переговоры, Бейбут выпил пару стаканчиков вина (со словами: "Эх, елки-палки, пью в одиночку, как алкоголик"). Вино действительно оказалось красным-прекрасным.

Вскоре к нему присоединился Баро. И переговоры о сватовстве пошли куда успешнее, чем раньше.

— За счастье наших детей, — предложил тост Баро. Выпили.

— За мир и согласие в семье, — не остался в долгу Бейбут.

Опять выпили.

— За тихий сон наших предков, да будет земля им пухом!

И, конечно же, снова выпили.

После чего сделали небольшой перерыв для беседы.

— Спасибо, Баро, что ты так быстро с этими… как их… Астахами разобрался. А то, понимаешь, вино такое вкусное. Я пью и думаю: "Эх, елки-палки, пью в одиночку, как алкоголик".

— Не клевещи на себя, Бейбут. У алкоголиков не бывает таких прекрасных сыновей, как твой Миро! Вот породнимся, и будет у меня достойный преемник.

— Да, и мне тоже преемник нужен. Сейчас вот ему буду дела свои передавать.

— Слушай, Бейбут, ты только не обижайся, но я тебе одну умную вещь скажу. У тебя прекрасный сын, негоже ему ножики бросать… Особенно, в Кармелиту.

— Да боге ними, с этими ножиками. Я им с Кармелитой другой номер придумал. Ты не представляешь себе, какой это будет красивый номер!

Настоящий цыганский номер, степной…

— Ты хочешь сказать, что моя дочь будет кочевать в таборе с твоим театром.

— Ну конечно, куда муж — туда и жена. А как же? — вино заставило Бейбута забыть, что он хотел осесть. И табор весь хотел осесть. И Миро хотел осесть, особенно, если с Кармелитой. И театр ремонтировать начали…

— Моя дочь не создана для кочевой жизни. Она уже забыла ее.

— Но ты пойми Миро. Пойми его. Он вырос свободным, привык к свободе, к ветру, к шуму дождя.

— Бейбут, у меня такие лошади, что они вместе с Сашкой-конюхом заменят Миро все: и дождь, и ветер. Ты видел, какими глазами он на них смотрел.

— Так ты что, хочешь у меня сына украсть?! — грозно нахмурился Бейбут.

— Конечно хочу, — еще более грозно насупился Баро. — Непременно украсть! Ведь я же цыган. Забыл, что ли?

И оба рассмеялись, довольные такой смешной шуткой.

— Видели бы нас наши дети! Так мы об их свадьбе никогда не договоримся.

— И то верно. Пока вино не кончится, никак не договоримся.

— А вино у меня никогда не кончается. В общем, давай так, Бейбут. Пусть наши дети сами решают, какой жизнью жить.

— Не слишком ли много воли?

— Бейбут! Ты ли это говоришь: слишком много воли? А кто только что воспевал волю, ветер, шум дождя.

— Подло… Подло… — Бейбут дважды не вовремя икнул. — Подловил ты меня, Баро. Да уж, наши детки оба упрямы.

— И есть в кого, Бейбут.

— Так кто из нас уступит?

— Вижу, что никто. Этак наши дети до самой нашей смерти не поженятся.

— И то верно.

— Пусть, как решат, так и будет.

— Правильно. Там пускай и живут.

— Но только свадьбу будем справлять в моем доме.

— Хорошо. Засылать сватов?

— Как говорит Сашка…

И оба дуэтом выкрикнули: — А то!!!

Астаховы ходили по офису в возбуждении, предшествующем началу любого крупного проекта. Только вот Николай Андреевич иногда хмурился и махал рукой как будто отгонял надоедливую муху.

— Па, я тебя не понимаю, — не выдержал, в конце концов, Антон. — Ты получил такого мощного партнера и еще чем-то недоволен.

— Что тут непонятного, пострадал невинный человек.

— Невинный? Ты в этом уверен?

— Максим — добросовестный работник, а я его предал.

— Ничего, он у нас молодой, энергичный, найдет себе другую работу.

— Он-то найдет. А я потеряю ценного сотрудника в его лице.

— Ты бы потерял гораздо больше, если бы отказался от сотрудничества с Баро.

— Это еще неизвестно.

— Известно, папа. Известно. И ты сам это прекрасно понимаешь, ты ведь потому согласился. Да не нервничай ты так. Если бы я оказался на месте Макса и вынужден был уйти из дела — я бы ушел, не задумываясь.

Раздался телефонный звонок. Астахов снял трубку.

— Астахов слушает. Да, Максим? Хорошо, приходи… Ну вот, легок на помине.

— Макс?.. Па… — услышал хорошо знакомые и ненавистные ему капризные нотки.

— Не лезь, Антон. Я знаю, что ему сказать. А ты, будь любезен, перечитай наши документы с пометками Зарецкого в соседнем кабинете.

Максим вошел смело, свободно, легко, глаз не прятал. Вот эта его естественность и уверенность всегда подкупала Астахова.

— Здравствуйте, Николай Андреевич! Простите, что я вас отрываю. Нужно поговорить.

— Здравствуй, Максим! Пожали руки.

— Проходи, садись. Слушаю тебя. Максим открыл рот, но ничего не сказал.

Потом повторил попытку:

— Короче говоря. Я никуда не уезжаю…

— Что-то случилось?

— Это долгая история. Зачем вам мои проблемы. У вас и своих достаточно.

— Это зря, ты мне не чужой…

— Николай Андреевич, скажите, ваше вчерашнее предложение… оно осталось в силе?

— Какое?

— Если я остаюсь в городе, то могу вернуться к вам на работу?

— Видишь ли, Максим… Обстоятельства так сложились, что я не могу вернуть тебя на фирму.

— Странно получается. Вчера вы хотели, чтобы я на вас работал, а сегодня уже нет? Почему?

— К сожалению, этого требуют интересы бизнеса. Ты первоклассный специалист, очень перспективный менеджер. Будь моя воля, я бы, конечно, никогда с тобой не расстался, но… Извини…

— Нет, это вы меня извините, просто как-то сразу все навалилось. Вчера у меня все было — а сегодня все пропало. Вы меня извините, если я что-то сделал не так. С вами приятно было работать. До свидания, Николай Андреевич.

Я пошел.

Почему когда люди прощаются, на лице у них появляется какая-то грустная и неловкая улыбка?.. Уже в дверях Максим столкнулся с Антоном. Антон прошел в кабинет, как будто не заметил его.

И тут же, пока Максим не ушел, сказал:

— Да, отец, чуть не забыл. Есть новость, пока ты опаздывал на переговоры, Зарецкий договорился о свадьбе своей дочки.

Максим вышел из кабинета. И уже закрыв дверь, сказал:

— Вот теперь действительно все пропало…

Вместе с Бейбутом к Баро приехала Рубина. Кармелита утащила ее к себе в спальню и сразу же начала плакаться.

— Бабушка, мне жить не хочется.

— Да что ж вы, девочки, — всплеснула руками Рубина. — То Люцита, то ты?

Никогда, слышишь, никогда так не говори, доченька!

— Рубина! Человек, которому я верила, которому я все была готова отдать, оказался лжецом, подлецом… Как же можно после этого верить кому-то?..

— Говори, говори, рассказывай, внученька. Все что на сердце камнем лежит, все рассказывай. Тебе нужно выговориться. Чтобы ничего плохого в душе не осталось.

— Бабушка, ну ты мне скажи, что, любовь всегда только одни страдания приносит?

— Любовь, внучка, разная: бывает любовь жестокая, от нее одна болезнь.

А есть добрая, звонкая, от которой летать хочется.

— Нет, нет. Я уже отлеталась. Это все не для меня. Для меня все кончено.

— Ну какая же ты у меня еще маленькая. Рубина обняла внучку, погладила ее по волосам.

— Все у тебя будет хорошо. И Миро подарит тебе любовь, добрую, звонкую.

Все у вас будет хорошо.

— Нет. Миро — это совсем другое. Он мне друг. Понимаешь?

— Что, только друг? Как в детстве?

— Да. Знаешь, я иногда думаю: бабушка, вдруг Миро меня поцелует, а мне неприятно будет?

— А я-то думала, ты изменилась… Как же ты собралась замуж, если не любишь Миро?

— Но он же любит. Так будет лучше для всех. И отец успокоится.

— А ты, ты сама?

— А что я? Что? Я устала, бабушка, я сама во всем виновата и хочу все это исправить.

— Бедный Миро. Как тяжело ему будет пережить все это.

— Мне самой очень тяжело, но я постараюсь быть для Миро хорошей женой.

Хотя, если честно… Если честно, я очень боюсь этой свадьбы. Ой, бабушка!

Кармелита положила голову на колени Рубине. И та ее гладила, как ребенка.

Издалека раздалось пение. Бейбут и Баро затянули на два голоса что-то удалое. Пение становилось все громче, и вот, наконец, открылась дверь в спальню Кармелиты.

— Поздравляю, — весело сказал Баро. — Мы с Бейбутом договорились о вашей свадьбе.

— Как? Уже?

— А чего тянуть Звездочку за хвост? — находчиво заметил Бейбут. — Так что собирайся, доченька.

Когда закрылась дверь, Кармелита посмотрела прямо в глаза Рубине.

— Как быстро… Все получилось еще быстрее, чем я ожидала.

— Ты боишься предстоящей свадьбы? Или совместной жизни, что будет после нее?

— Я себя боюсь. Не знаю, чего я хочу.

— Не изводи себя так. Успокойся, тогда и страх пройдет. Слушай сердце, доченька, слушай сердце.

— Я уже слушала его, а оно обмануло.

— Но может быть, это не сердце твое обмануло, а кто-то другой?

— Не знаю, — Кармелита опять улеглась на колени старушки.

Если уложить голову на бабушкины колени; ничего нестрашно.

Максим и Света договорились встретиться в кафе "Том и ко", открывшемся недавно в Управске. Хоть кафе и было детским, но взрослые сюда тоже с удовольствием заходили. Все и вкусно, и быстро. И стулья со столами взрослые. А цены — детские. Немногим позже на встречу со Светой сюда обещал прийти и Антон.

Макс был настроен по-боевому. Пригубливая молочный коктейль с клубничным сиропом, он требовал прижать этого Антона, как следует. Во-первых, хватит ему юлить, пора отвечать прямо, по делу. А во-вторых, пусть, наконец, этот Антон признается Кармелите, что он наврал ей про Максима.

— Пойми ты, Антон поступил так, чтобы ты не испортил свою жизнь! — в сотый раз убеждала Максима и саму себя Света; при этом она не забывала налегать на куриный шашлычок.

— Ты думаешь, его так волнует моя жизнь, — усмехался Макс. — Знаешь, я уверен, что это был его очередной приступ пьяного авантюризма. Вспомни, ты ему ничего не говорила, кроме того, что мы с Кармелитой убегаем на Ивана Купала?

— Ничего! Точно, — совершенно искренне отвечала Света, она ведь действительно была абсолютно уверена в этом; разве художник помнит о том, что делает, когда вдохновение накатило?..

— Хорошо, тогда давай я сейчас попробую пофантазировать. Восстановлю все, что делал этот, по твоим словам, добрый спаситель. Итак, начали. Он знает, что мы должны бежать. Другой машины, кроме твоей, для этого дела у нас нет. Поэтому он прокалывает шину.

— Макс, ну что же ты из него какого-то монстра делаешь?..

— Подожди, не мешай…

— Я ж тебе рассказывала. Я, дура такая, сзади в машине оставила журнал со спартаковским капитаном; Вот ребятки — болельщики другой команды — шину и прокололи. И даже на машине что-то выцарапали!

— А ты не можешь предположить, что все это Антон сделал, чтобы следы замести?

Света не на шутку разозлилась:

— Прекрати, Максим! Он бывает глупым, капризным, буйным, даже трусливым, но таким…таким хладнокровно подлым он никогда не был!

— Ну, ладно, ладно, успокойся. Я, пожалуй, и вправду перегнул палку.

Учел твою критику и продолжаю фантазировать. Итак, Антон едет в ресторан "Волга", отпраздновать свое повышение. Чуть выпил — крышу снесло, захотелось приключений. Вспомнил о нашем побеге. А побег — это ведь романтика, приключения, авантюра. Уезжает он из ресторана и колесит по дорогам вокруг табора. И, в конце концов, натыкается на Кармелиту…

— Ха! Вот ты и влип. Нестыковочка получается. Кармелита его ненавидит.

Что ж она к нему сама в машину села? Нет, тут наверняка что-то посложнее…

— Да, тут ерунда какая-то получается. Не представляю, как она могла сесть к нему в машину. Может, это были какие-то хитрые комбинации старшего Астахова?

— Точно! — крикнула Света. — Вот! Вот поэтому он и не может нам всего сказать. Нельзя же выдавать тайны своего отца!

— Это да. Антон сейчас, чтоб заработать лишние баллы у отца, что хочешь сделает.

— Нет, Макс, ты несправедлив к нему. Антон сорвал ваш побег, но главное, ради чего он это сделал?

— Интересно, ради чего?

— Ради того! Отец Кармелиты никогда бы не простил человека, который украл его единственную любимую дочь. Он бы догнал и убил бы тебя!

— Не знаю, Света, не знаю. Мне трудно, поверить, что Антон заботился обо мне. В последнее время он сильно изменился. К тому же, если бы он заботился обо мне, зачем было наговаривать Кармелите всю эту чушь про меня.

Додуматься до такого! Что весь этот побег устраивался для Антона!

— Макс, ты же знаешь его. Когда Антона несет, он теряет чувство меры, чувство реальности. Наплетет с три короба, а потом сам жалеет…

— Если жалеет, то пусть во всем признается, скажет правду Кармелите…

— Я уверена, что он и признается!

— А я уверен, что нет! Он не сделает этого, потому что иначе все поймут, какой он…

— Признается. Точно! А если нет, то я его заставлю. Вот увидишь, все будет хорошо. Понимаешь, Антон не такой плохой, каким хочет казаться…

Максим допил коктейль и собрался уходить.

— Постой! — остановила его Света.

— Что? Хочешь, чтобы я остался на встречу с Антоном?

— Нет, боже упаси. Я боюсь, что ты его прибьешь. Усики…

— Какие усики?

— Усики сотри. От коктейля, — Света рассмеялась.

Она еще в детстве заметила, что у мальчишек всегда остаются усы от коктейлей и густых соков. И они никогда их не вытирают, если не напомнить…

Антон пришел на встречу. Но был сегодня совсем чужим. Света не могла поверить, что это тот самый человек, который еще совсем недавно был таким родным и близким. Разговора не получилось — Антон в ответ на ее вопросы выдавал односложные отговорки.

Света выбежала из кафе, сказав напоследок: "Да, Максим был прав. Ты все это делал для себя. А ты действительно, ты… ну сам понимаешь, кто…"

Ей, конечно же, хотелось сказать погрубее. Но Света удержалась, все же детское кафе.