Страсть и надежда

Глава 25

Баро не знал, как распорядиться новостью, неожиданно свалившейся на него. До сих пор он был абсолютно уверен в том, что стрелял Максим. Но теперь…

Рыч видел только то, что Максим схватил брошенное ружье. А может он, Максим, сам его бросил, а потом поднял. Нет — ерунда. Если убийца бросает ружье, он тут же убегает. Так мог поступить только бестолковый случайный свидетель.

Что ж, Максим — не убийца. И что это меняет? Его выпустят на свободу, и он опять будет путаться под ногами. Сбивать с толку его девочку, его Кармелиту. Максим Орлов — это просто какое-то горе семьи Зарецких. С ним нужно как-то бороться. Но как? Трудно честно победить человека без чести…

И тут Баро пришел к выводу, столь же простому, сколь и очевидному. С человеком без чести, нужно и бороться бесчестно. Максим сам загнал себя в эту тюремную ловушку. И раз он в ней оказался, глупо дать ему безболезненно выбраться оттуда.

В кабинет зашла прибраться Земфира. Баро остановил ее, посадил напротив себя, поделился своими мыслями (очень ему нужна была сейчас поддержка). Но женщина не поддержала Рамира. Тогда Зарецкий разозлился, велел ей уходить в свою комнату.

И еще раз проговорил сам с собой все свои мысли. Найдя их безошибочными, позвал Кармелиту.

Разговор с ней начал аккуратно, можно даже сказать — добродушно.

— Как дела, дочка! Была в таборе?

— Да, папа.

— Виделась с Миро? Как он?

— Ничего, уже лучше. Бабушка сказала, что он скоро ходить сможет.

Баро подмигнул заговорщицки:

— Хорошая новость! Значит, скоро быть свадьбе? А? Дочка?

Кармелита не сразу ответила. Да и ответила невпопад:

— Пап, знаешь, я тут одну важную вещь поняла…

— Говори! — напрягся Баро.

— Я была на свидании у Максима.

— Ну и?.. — напрягся Баро еще больше.

— Я поняла, что он действительно ни в чем не виноват. Он не стрелял в Миро! Ты что хочешь со мной делай, но я ему верю!

— Это все? — выжидающе спросил Зарецкий.

— Нет, папа. Нет…

Чувствовалось, что Кармелите трудно произнести то, что она хочет сказать.

— Понимаешь, папа… Еще я поняла, что… Что я не люблю Миро настолько, чтобы стать его женой…

Вот! Приблизительно этого Баро и ждал. Все возвращается на круги своя.

Снова дочь не хочет прислушиваться к своему рассудку, и в который раз готова выставить себя и его, Зарецкого, на посмешище.

Нет!

Этого больше не будет.

Хватит жалости, хватит отцовской мягкотелости. Отец — это не только отец. Отец — прежде всего мужчина!

— Я знаю, дочка. — Что?

— Я знаю, что стрелял не Максим.

— Так ты знаешь, что он не виновен? — Да.

— Давно?

— Недавно.

— Папа… ну так пошли быстрее в отделение милиции. Надо следователю рассказать! Ну пойдем… Я с тобой!

— Подожди, дочка.

— Пап, ну чего ждать? Чем скорее мы расскажем, тем быстрее Максима отпустят.

— Кармелита! Успокойся. Успокойся и послушай меня. Есть свидетель, который видел, что Максим подошел к ружью и схватил его уже после выстрела.

— Хорошо. Еще лучше.

— Я готов предоставить следствию свидетеля, но не ради этого…

Максима, а ради тебя.

— Подожди… Я что-то не понимаю, что ты имеешь в виду…

— Этот свидетель выступит только в том случае, если ты выполнишь одно мое условие…

— Какое… условие?.. — растерянно спросила Кармелита.

— Светка, танцуй! — сказал Антон, найдя Свету в скверике возле театра.

— Что такое?

— Что-что? Едет главный ценитель живописи города Управска.

— Кто?

— Николай Андреич Астахов в пальто!

— Что, правда? — Света очень обрадовалась.

В городе все хорошо знали, что картины — пунктик Астахова. И его дом до сих пор не ограбили только потому, что боялись связываться.

Но тут же Света подозрительно спросила:

— Это, небось, ты упросил его приехать.

Антон промолчал. По большому счету, именно так все и было. Отец, в кои-то годы выбравшийся с мамой в ресторан, совсем не горел желанием быстро сворачивать ужин и мчаться на какую-то сомнительную выставку. Но что поделаешь, когда сын так упрашивает!

— А вот и папа! — гордо сказал Антон. — Все, хватит ныть, пошли встречать.

— Не нужно встречать.

— Что, боишься?

— Нет, просто пусть он сначала походит, посмотрит… А потом уж мы поговорим.

Антон прикинул и решил, что так, действительно, будет лучше.

Света наблюдала за Астаховым издалека, вздрагивала от каждого его жеста.

У Антона сердце сжималось от жалости. И, в конце концов, он предложил прекратить эту пытку, пойти к Астахову и прямо спросить о его впечатлениях.

Подошли. Николай Андреевич, заложив руки за спину, стоял твердо, как скала. Парочка не решалась отвлечь его от созерцания. Ждали, пока сам развернется.

И вот Астахов наконец повернулся. Увидев Свету, чуть смутился, но быстро взял себя в руки:

— Благодарю вас, Светлана, я получил истинное удовольствие.

— Да, правда? Вам действительно что-то понравилось?

— М-м-м. Знаете, довольно зрелые работы. Я рад, что у нас в Управске появился художник, который отважился на персональную выставку.

— Вы знаете, я бы сама не отважилась. Это все ваш сын — Антон. Это он отважился. Он все сделал.

— Что ж ребята, я рад за вас. А теперь я прошу прощения, мне пора. До свидания!

— До свидания! — сказала Света.

— Пока! — крикнул вдогонку Антон. Света состроила недовольную мину.

— Ты чего? — удивился Антон. — Ему же понравилось!

— Знаешь, Антон! Я думаю, если бы ему понравилось, он бы сразу что-нибудь взял. А он ничего не купил.

Антон чуть не взвыл от усталости, надо же, никогда не думал, что делать добро так трудно.

— Подожди, не суетись. Я же вижу, ему понравились несколько картин…

Только ему нужно время, чтобы подумать. Понимаешь, коллекционеры так сходу ничего не покупают. Тем более, молодых, неизвестных авторов.

— Ты думаешь? — с надеждой спросила Света.

— Уверен. Жди меня вечером в своей студии.

Баро было трудно ответить. Ему вообще тяжело разговаривать с дочерью на эту трудную для всех тему. Но другого выхода он не видел.

— Я не выставлю своего свидетеля в защиту Максима до тех пор, пока ты мне кое-что не пообещаешь.

— Что?

— Ты должна дать мне слово, поклясться именем матери, что когда Максима выпустят на свободу, ты никогда его не увидишь.

— Как?

— Очень просто. Ты выйдешь замуж за Миро и своего гаджо забудешь навсегда.

Кармелита с удивлением посмотрела на отца.

— Папа, ты шутишь?

— Нет, Кармелита, я говорю серьезно.

— Ты не можешь со мной так поступить… Ставить такие условия.

— Почему?

— Потому что это бесчеловечно!

— Я делаю это для твоей пользы. Я должен защитить тебя от тебя же самой… Так ты даешь мне слово? Ты принимаешь мои условия?

— Да какие условия! Ты должен безо всяких условий пойти и сказать на суде, что у тебя есть свидетель в защиту Максима!

— Да?! И как только его отпустят, ты опять начнешь бегать к нему в гостиницу?!

— Папа! Неужели не понятно? Я сейчас говорю о другом.

— О чем же?

— Если Максим не виновен, то тот, кто стрелял в Миро, сейчас на свободе. И почему за этого другого должен отвечать именно Максим?

— Для меня это не имеет сейчас никакого значения. Мне важна твоя репутация. И я ради этого сделаю все.

— Даже пойдешь против собственной совести?

Баро промолчал, но молчание это было утвердительным.

— Папа! Ты же всегда говорил, что надо действовать по справедливости.

— Хватит, Кармелита. Ты готова принять мое условие?

— А если я откажусь?

— Что ж, это будет твой выбор! И еще — не смей никому говорить о том, что я тебе сейчас сказал. Учти, я откажусь от всего, и ты просто опять выставишь себя на всеобщее посмешище.

Антон приехал совсем быстро. И очень вовремя. Света уже была в полной боевой готовности, вертела в руках нож, решая с какой своей картины начать художественную резню.

— Светка, пляши! Да не так, как в прошлый раз, теперь по-настоящему!

Света с сомнением повертела нож в руках.

— Да, да, — почти серьезно продолжил Антон. — Давай, танец с саблями!

Антон напел мелодию Хачатуряна. И Света сделала в такт несколько движений (довольно соблазнительных).

Лишь после этого Антон вытащил из-за спины бутылку шампанского и торжественно провозгласил:

— Светка! Я же тебе говорил, что наша возьмет! Папа запал на твои картины.

— Правда, что ли? Подожди, ему правда понравилось?

— Да не то слово, понравилось? Он просто в восторге! Мало того, он никак не мог выбрать, метался между двух картин.

— И что?

— И в итоге купил обе! — крикнул Антон, открывая шампанское.

— Две?! Мои? Астахов?!

Антон утвердительно кивнул головой.

— Антошка! Подожди, а какие? Какие? Тут Антон чуть сплоховал, замешкался.

— Ну те помнишь, которые висели на кухне. Как же они называются, не помню.

— "Оранжевая буря" и "Галлюциногенный сон космического туриста"!

— Точно!

— Ее! Классный выбор! Потрясающе. Вот что значит, коллекционер. Это же мои любимые работы! Понимаешь?

— Еще бы! Тащи бокалы. Это дело надо отметить. Бокалы были быстро найдены, быстро наполнены. И еще быстрее опустошены.

— А теперь — второй акт! — сказал Антон. — И швырнул на диван стопку денег.

— Это что?

— Это за прекрасную ночь, проведенную с тобой! — с ухмылкой сказал Антон.

Светка открыла рот, да так и не нашла, что сказать.

Антон бросился ее обнимать:

— Светка, дурочка. Ты что, шуток не понимаешь? Это же за две твои картины. Как там… "Оранжевый галлюциногенный сон космического туриста во время бури".

— Да, Антоша, извини. Я чего-то с этой выставкой совсем…

— Вот и я говорю: "Совсем!" Я ей деньги за картины принес, а она "За что?". Тоже мне — Таис Афинская…

— Антон, брось трепаться. Мне не нравятся шутки в этом направлении.

— Договорились. Давай шутить в правильном направлении.

— Нет, давай серьезно. Как ты думаешь, а куда он их повесит?

— Кого?

— Не кого, а что! Картины!

— Я думаю, в гостиной. Чтобы, когда люди входят, они сразу могли их увидеть.

— Слушай, а можно будет… ну, хоть один разочек на них посмотреть. Я никогда не видела свои картины…

— Ни разу?

— Антон! — Света обиженно надула губы. — Правда, ни разу не видела, как они висят где-то еще, кроме моего дома.

Антон прикинул про себя: придется еще немного посуетиться и убедить кое в чем папочку. Но ничего — получится, дожмем.

— Об чем речь? Конечно, посмотрим!

А Света тем временем думала о чем-то своем. Наконец она набралась решимости и спросила.

— Антон, а… папа у вас иногда бывает?

— Мой папа, — шутливо переспросил Антон. — Почти всегда бывает!

— Да брось ты шутки свои дурацкие. Я о своем папе спрашиваю.

— Хм-м. Ну конечно бывает. И частенько. Света заискрилась от радости:

— Дважды — ее! Значит, он увидит мои картины и поймет, что я — настоящий художник!

А Форс в это время был совсем в другом доме — доме Зарецкого. Вел свою адвокатскую работу. Для себя он совершенно четко разделил эту поездку на две части.

Часть первая — разговор с Кармелитой.

Часть вторая — с Баро.

"На ловца и зверь бежит", — подумал Форс, увидев Кармелиту в гостиной Зарецкого.

— Здравствуй, Кармелита, я как раз хотел с тобой поговорить.

— Здесь?

— Нет. Ты знаешь, разговор конфиденциальный. А в большой гостиной — всегда большие уши.

— Хорошо, пойдемте в мою комнату, — предложила Кармелита тоном заговорщика.

И Форс понял, что начало разговора он выбрал верное.

Кармелита плотно закрыла дверь и шепотом спросила.

— Вы видели Максима?

— Да, я с ним все время вижусь.

— Как он?

— К сожалению, ничего утешительного сказать не могу..

— Почему?

— Все улики против него.

— А он не виновен. Теперь я точно знаю. Он невиновен, — твердо сказала Кармелита.

— Откуда ты знаешь? — казалось, Форс принял стойку ищейки. — У тебя есть доказательства?

Кармелита сникла. Что она может сказать? Что в невиновности Максима ее убедили его глаза и признание в любви? Или что у отца есть свидетель защиты, которым он ее шантажирует?..

— Нет… Доказательств у меня нет. Но я так чувствую!

Форс сменил стойку ищейки на расслабленность персидского кота.

— Чувства, Кармелитушка, это не доказательства. Знаешь, прежде чем встретиться с твоим отцом, я решил поговорить с тобой. Скажи, ты хочешь помочь Максиму?

— Конечно же хочу. Только как?

— Я собираюсь строить защиту на том, что он находился в состоянии аффекта.

— А Максим? — с тревогой спросила Кармелита.

— Максим упирается, не хочет признать, что он стрелял.

Кармелита вздохнула с облегчением. Форс зло на нее посмотрел.

— Мне трудно понять, почему ты так радуешься его упрямству. Вместо того, чтобы получить минимальный срок, он может загреметь на полную катушку.

— А я что могу сделать?

— Поговорить с ним, убедить его признаться, что он стрелял. Тогда я спишу все на состояние аффекта. Но он же не хочет идти на это. Из-за тебя, между прочим!

— Из-за меня?

— Вот именно! В благородство играет. Боится плохо выглядеть в твоих глазах. Но ведь ты же его… Ты же к нему хорошо относишься. Ты должна переубедить его.

— Нет, я не буду заставлять Максима лгать! Потому что он невиновен!

— Но это единственный выход! Как вы оба не можете этого понять?!

Как трудно делать выбор. А может быть, действительно убедить Максима пойти на ложь в надежде получить маленький срок. Но ведь он невиновен, совсем невиновен, и тому есть свидетели. Как все запутано!

— Леонид Вячеславович, я очень хочу помочь Максиму! Очень! Но я не хочу заставлять его лгать.

— Деточка, — тоном педагога сказал Форс. — Это плоское и мелкое чистоплюйство. А в жизни иногда ложь — единственный способ добиться цели. Ты это поймешь, но позже, когда будет уже поздно…