Страсть и надежда

Глава 20

Когда в кабинет к следователю Бочарникову вошла Кармелита, тот совсем не удивился. Он бы, скорее, удивился, если бы этого не произошло. Максим, Кармелита… Сюда бы еще Игоря Носкова да старушку Рубину — и вся старая компания в сборе!

— А-а! Здрасьте. Вот и вы! Как же, как же, помню! Вас зовут Кармелита — это раз!.. — привычно начал Андрей Александрович.

И тут остановился, сплюнув. Правильно этот Максим подметил! Надо кончать с этими книжно-киношными фандоринскими глупостями, насчет "раз-два-три".

Вон, когда коллега его, Сережка Ипатов, пытался работать под "мента" Дукалиса, он над ним издевался, а теперь сам влип в такую же ерунду.

— Ведь, правильно я запомнил ваше имя?

— Здравствуйте! Да — память у вас профессиональная.

— Так с чем пожаловали, Кармелита?

— Я насчет свидания с Максимом Орловым…

— Да-да! Будет, все будет! Будет вам свидание! Только… Да вы присаживайтесь!.. Дорогая Кармелита, вы должны помочь следствию!

— Чем? Я ничего не успела заметить… Все произошло так быстро и страшно…

— Что прошло, то прошло… Тем более что все, в общем, в порядке. И с вами, и с парнями этими. Один в больнице, а не на кладбище. И второй не на кладбище, где тоже, согласитесь, мог оказаться, если б отец ваш толпу не остановил. Так что, согласитесь?

Но язык у Кармелиты не повернулся сказать, что все в порядке. Она лишь неопределенно кивнула головой. Мол, понимайте, как хотите.

И Бочарников понял, как хотел.

— Вот, вы согласны. Тогда второй вопрос: вы цыганский язык знаете?

— Да, конечно…

— Отлично! Тогда вот, прочтите, пожалуйста! Что здесь написано?

Следователь протянул Кармелите листок с заветной надписью: "Мандар ханцы катар о Дел май бут".

Девушка уже вдохнула воздух, что перевести надпись. Да тут же и выдохнула впустую. А стоит ли говорить следователю, что это за надпись.

Вдруг она этим кого-то подставит, принесет кому-то горе?!

Бочарников хорошо понимал, о чем сейчас думает девушка. И догадывался, к какому выводу она придет, спустя несколько секунд.

"Да нет, — одернула сама себя Кармелита. — Кого же я подставлю. Это обычная, традиционная надпись. Ничего в ней нету особого, указывающего на кого-то. Да и к тому же, у них в милиции полно народу, который и без меня переведет. Так что можно говорить".

— Это пожелание… надпись на чьем-то подарке. Тут написано: "От меня — немного, от Бога — больше". Эти слова обычно на свадьбу произносят, когда подарок дарят…

— То есть, если эти слова написаны на ружье, то значит, ружье это — свадебный подарок?

— Да.

— Отлично.

Конечно, Андрей Александрович мог обратиться к кому угодно за переводом.

Он хотел, чтобы его сделала именно Кармелита. Именно так между следователем и свидетелем устанавливается особое чувство доверия, которое только укрепится, если сейчас дать цыганке свидание с подозреваемым.

Как же вовремя случилась вся эта катавасия с неудавшимся убийством.

Форс, почувствовавший, что ситуация совсем уходит из-под контроля, вновь оказался на коне. Он был уверен, что теперь, когда криминал, причем самый банальный, напрямую коснулся Баро и косвенно — Астахова (который всегда симпатизировал Максиму), без него, без Форса, ни тот, ни другой обойтись не смогут.

Ну действительно, не станут же они сейчас, когда ситуация развивается так быстро — только успевай следить — искать другого юриста. Прежде всего, Форс позвонил Астахову. С отрепетированной дрожью в голосе поведал о печальной судьбе Максима. Расчет его оказался верным, Астахов тут же начал играть в благородство и сказал, что будет оплачивать адвокату Леониду Форсу защиту Орлова.

Так, очень хорошо. Один уже на крючке. Теперь на очереди — Баро!

Леонид Вячеславович ехал к Зарецкому с легкостью необычайной, в голове прокручивая юридически мудрые и житейские возвышенные слова о том, что закон суров, но это — пустяки (для тех, кто умеет им пользоваться), что старая дружба не ржавеет и т. д. и т. п.

Однако у ворот Зарецкого его встретило препятствие повышенной сложности.

Рыч, старый знакомый Рыч, со спокойной бандитской улыбкой всегда неторопливо открывавший ему ворота, на этот раз хмуро бросил:

— Нельзя…

— Как нельзя. Рыч, дружище, ты, наверно, не признал меня?

— Признал… Не положено.

Форс немного растерялся, чего с ним не бывало довольно давно. Что же происходит на свете. То Баро и Астахов его футболили, теперь Рыч. Этак его скоро и пьянчужки подзаборные шпынять начнут…

Так, прекратить пораженческие настроения. Форс сжал руль в руках так, что побелечи костяшки:

— И все-таки, Рыч, тебе придется меня пропустить!

— Да? — нагло скривил рожу охранник. — А кто меня заставит?

— Жизнь заставит, жизнь. У меня очень срочное дело к твоему хозяину!

Очевидно, приведенный аргумент показался крайне несерьезным, потому как речь Рыча стала еще наглее:

— Ну что за человек, блин. Сказано же, нельзя!

— А я требую позвать господина Зарецкого! — Форс чувствовал, что горячится, причем не сурово, а глупо, мелко, смешно и оттого горячился еще больше. — Я приказываю!

— Нет, уж извините, тут хозяин приказывает! А он мне сказал: ни одного гаджо в дом не пускать!

— Да что за бред! Я не гаджо, я — адвокат! Ты же знаешь, я работаю на твоего хозяина. Пропусти!

— Не могу.

— Если ты сейчас не позовешь хозяина — он тебе голову оторвет!

И только тут на пороге дома показался Зарецкий:

— Эй, Рыч! Пусти его! Хочу узнать, за что это я должен тебе голову оторвать.

"Вот, паскуда, — внутренне возмутился Форс. — Он же все это видел и только сейчас соизволил выйти".

Но внешне доблестный юрист никак не проявил своего возмущения.

— Что ты хочешь мне сказать? — промолвил, наконец, Баро, плотно прикрыв дверь кабинета.

— Да много чего. Но начну с главного. В данный момент я представляю интересы моего клиента… Орлова Максима.

Баро вспыхнул как спичка.

— У тебя, Леонид, плохие клиенты. До свидания! Форс улыбнулся. Это хорошо, когда собеседник грубит и нервничает.

— Я ждал такой реакции… — сказал Форс. — Но не торопитесь! Дело в том, что мои услуги, услуги адвоката, оплачивает Астахов…

— Астахов?! Астахов…

Тут уж Баро задумался. Интересно получается, а что если его смутная догадка была правильной. И за всем этим делом все же стоит Астахов, тот самый, что совсем недавно так активно и радушно предлагал сотрудничество?..

— Баро, я понимаю вас. Вы почти уже полностью поверили своему будущему компаньону, а тут такая история. Странное покушение, странное беспокойство Астахова за судьбу Максима, которого он уволил. Якобы… Признаться, я теперь даже и в этом не уверен… Конечно, мне не очень интересно заниматься этим… — Форс гадливо скривился. — Этим человеком. Но вы же понимаете, что я взялся за это дело только ради вас!

— Да? А не ради гонорара? — попытался иронизировать Зарецкий.

— Баро! Вы же знаете мой уровень. Я без работы не останусь. Зря я что ли по всей области… да что там — по всей Волге мотаюсь! Нет, это дело мне интересно по другой причине. Астахов не верит или делает вид, что не верит в вину Максима…

— Но его вина уже доказана!

— Пока так не сказал суд, вина не доказана. И Астахов очень хочет, чтобы Орлов был признан невиновным, похоже, он что-то обещал этому пареньку.

Мне показалось, вам будут интересны те шаги, которые предпримет Астахов, чтобы доказать его невиновность…

— Ты хочешь сказать, что будешь держать меня в курсе всех действий?

— Естественно.

— То есть, кто старое помянет…

— Именно! — подвел итог Форс, шутовски прикрывая ладонью правый глаз.

Лязгнул замок. В камеру вошел следователь Бочарников, а вслед за ним…

Кармелита! Максим подскочил чуть не до потолка.

— Я знал! Знал, что ты придешь, — и, как будто не веря, что это действительно Кармелита, коснулся ее плеча.

— Стоп, назад, — жестко сказал Бочарников. — Физические контакты запрещаются! Орлов, отойдите! А то ваше свидание закончится прямо сейчас!

— Да, конечно! Простите…

— Максим, я нормально к тебе отношусь, видишь, даже сам привел на свидание твою… ну, знакомую. Только и ты будь мужиком, а не… не… кисейной барышней. А то — вскочил, набросился!.. Ну ты понял?

— Понял, Андрей Александрович. Вы правы.

— Ну вот. Общайтесь.

— Я ждал этой встречи… — взволнованно сказал Максим, говорить спокойно никак не получалось.

— Я тоже, — холодно ответила Кармелита.

— Но если ты пришла… Значит, ты веришь, что я невиновен?!

— Кто тебе сказал?

— Что?

— Что я верю в твою невиновность?

— А ты не веришь?

— Нет!

— Зачем ты тогда пришла?

Опытным ментовским взглядом Бочарников сразу оценил ситуацию. Парочка зациклилась, сейчас будут выяснять свои отношения. Если им, конечно, не мешать. Сейчас, пожалуй, стоит оставить их одних. Условно говоря, одних. В соседней подсобке, через вытяжку хорошо слышно, о чем тут говорят.

— Ладно. Я вас оставлю, — благодушно сказал следователь. — Только без фокусов… Да, Максим?

Максим кивнул и Бочарников вышел. Вот и остались они наедине. Максим и Кармелита. Только говорить почему-то им было очень трудно.

— Ты специально при следователе сказала, что не веришь мне…

— Ну почему же "специально"? Я действительно думаю, что стрелял ты.

— Ты шутишь? Ты считаешь, что я способен на убийство?!

— Да. Ты же следил за нами с Миро… Скажешь, не было такого?!

— Было…

— А в кустах с ружьем не тебя нашли?

Максим опустил голову.

— Но если ты мне не веришь, зачем пришла?

— Я хочу знать, зачем ты все это сделал?

— Я не стрелял в Миро…

— Тогда почему на ружье нашли твои отпечатки пальцев?

— Зачем спрашивать, если ты знаешь… Потому что я поднял ружье с земли… Я не мог стрелять в Миро, хотя бы потому, что я его уважаю. И я уважаю твой выбор… Да, у меня нет доказательств моей невиновности! Но они будут! Они обязательно будут!

— А почему ты вообще оказался возле моего дома? Зачем ты следил за нами?

— Я хотел увидеть тебя… Поговорить с тобой…

— В день моего сватовства? — Да…

— Это что, мазохизм по отношению к себе? Или садизм по отношению ко мне?

— Просто я не мог пережить этого, мне нужно было объясниться с тобой…

— Максим, я не могу больше… Мне очень больно. Мне ужасно больно. Я хочу тебе верить. Но как? Как тебе можно поверить. Ты все время оправдываешься. Сначала эта история с кладбищем, в которой ты не виноват…

Потом — история с похищением, о котором ты тоже ничего не знал… Теперь попытка убить моего жениха… И опять… опять ты ни при чем…

Максим промолчал.

— Тебе не кажется, что слишком много совпадений? То машина Антона, как рояль в кустах. А теперь еще ружье в кустах!.. Понимаешь, Максим, в чистой любви так много "в кустах" не бывает.

Мысли совсем смешались в Максимовой голове. Они сталкивались одна с другой, вытекали одна из другой, съедали одна другую…

— Кармелита, ты говоришь о случайных совпадениях… А тебе не кажется, что меня просто хотят оболгать, подставить?!

— Ха-ха. Кому это нужно?

— Ну, цыганам, например… Вашим, слободским, зубчановским, или таборным!

— Зачем?!

— А я тебе сейчас объясню, зачем, — наконец-то в голове чуток прояснилось. — Для того чтобы ты — такая замечательная и очаровательная девочка, дочь цыганского барона — не сбежала с гаджо! Только во второй раз успешно. У вас же это позор, да?

— Я жалею, что пришла к тебе. Ты хочешь поссорить меня с моими.

— "С моими"? А я для тебя уже чужой?!

— Да, чужой! — громко отчетливо сказала Кармелита и постучала в дверь камеры.

Люди, люди, что вы знаете о лошадях? Вас хватает только на то, чтобы вставлять им в пасть ужасные, болезненные железки. Или чтобы хлестать плеткой, втыкать шпоры в бок. На скачках, глядя, как их лупцуют легкие весом, но тяжелые на руку жокеи, разве вы их жалеете? Нет, только свои деньги, с дрожью в пальцах поставленные на фаворита. Разве ужаснула кого-нибудь из вас небрежная фраза из книжки: "Он добрался до Дижона, загнав двух-трех лошадей"? И как вы не подавитесь лошадиной колбасой, твердой, как ваши сердца?..

Торнадо страдал без Миро. Нет, его, конечно, кормили, поили, но от дерева не отвязывали. И тогда Торнадо решил перегрызть привязь. Только сделать это нужно было так, чтобы никто не заметил и не поменял ее на новую, более прочную. Торнадо быстро нашел нужно место, где кожа привязи перекрутилась и была, как говорят люди, "пожеванной". Вот тут никто не заметит следов его зубов.

Тут конь, конечно, был слишком осторожным. Потому что в таборе не было никого, кто мог бы сравниться во внимательности с конюхом Сашкой.

Наконец привязь была перегрызена, и Торнадо уже ничего не держало, но он не стал торопиться. Привлечешь внимание — еще, того гляди, бросятся в погоню (а железные лошади у нынешних цыган очень быстрые). Торнадо, медленно перебирая ногами, начал уходить вглубь леса. И лишь когда понял, что его никто не видит, пустился вскачь.

По лесу бежал вольно, радостно. У асфальтированных человечьих дорог тормозил, смотрел, не едет ли какая железка? Когда оказался на окраине Управска, ненадолго задумался, куда бежать? Нутряной, животный инстинкт тут же подсказал — вон туда к большому кирпичному белому зданию, вокруг которого деловито снуют люди в белых халатах. Там твой друг! Там!

Миро очнулся. Он плохо помнил, что с ним произошло. Осталось только ощущение близкого счастья: он рядом с Кармелитой. Теперь уже навсегда! А потом всплыла и надолго задержалась обжигающая боль в груди.

В него стреляли! Но кто?

Да какая разница кто? Главное — где Кармелита, не попали ли в нее???

И тут накатило самое страшное воспоминание — чувство страха за любимого человека. Ведь и тогда в саду, принимая эту боль, он широко раскинул руки, закрывая от неизвестного убийцы свою невесту.

Где Кармелита?

Нужно позвать врачей, медсестер, нужно выйти к ним, они скажут.

И тут же посмеялся над своей наивностью — врачи никогда не говорят правду больным. У них это называется — беречь больного. Скажут: "Да что вы, не волнуйтесь с ней все в порядке. Пока вы были без сознания, сто раз прибегала. А теперь уехала куда-то".

Где же Кармелита???

Эх, твою мать! Сейчас бы вскочить на Торнадо и умчаться к Кармелите узнать, что с ней. Увидеть ее, обнять…

Торнадо, мой Торнадо, где ты сейчас травку пощипываешь?

И тут Миро показалось, что он услышал знакомое ржанье.

Не может быть, наверно, послышалось.

Но ржанье стало громче. Его уже ни с кем не спутаешь — это Торнадо! Миро встал с кровати. Встать было тяжело — но ведь он мужчина, должен терпеть.

Подошел к окну. Да, верный хвостатый друг был здесь, сразу за невысоким забором, окружавшим больницу.

Миро вернулся к кровати. На тумбочке у изголовья лежал блокнотик и ручка. Четким детским почерком Миро вывел: "Спасибо".

Коротко получилось, неуважительно. Отписка какая-то. Люди ему все-таки жизнь спасли.

"…большое", — дописал Миро. Потом перечитал все сначала. "Спасибо большое". Тоже как-то неправильно получается. Смотря с какой интонацией читать — еще, чего доброго, можно принять за издевательство.

Надо как-то объяснить свой побег. Ну, не скажешь ведь, что поехал Кармелиту искать!

Эх, ладно — думать некогда. Торнадо ждет. Да и врачи-медсестры скоро прийти могут.

"Поехал долечиваться к своим. Миро", — быстро накарябал цыган.

Еще раз прочитал все:

"Спасибо большое.

Поехал долечиваться к своим.

Миро"

Все понятно, но только как-то по-детски получилось. Чтобы добавить серьезности, приписал к имени отчество: "Бейбутович".

Потом открыл окно, порадовался, что палата на первом этаже. И что у окна кусты — никто не заметит. Аккуратно спрыгнул на землю. После этого стало так больно, что чуть опять не потерял сознание. Посидел натравке, отдохнул, пошел к забору. Нашел в нем доску с проржавевшим гвоздем. Сильно ударил по ней. И уже через мгновение был на свободе.

Торнадо, увидев раненого друга, сел перед ним. И после того как Миро взобрался на хребет, аккуратно встал и пошел к табору, бережно, чтоб не растрясти больного.

Миро, увидев, что его везут не туда, куда он хотел, скомандовал:

— Куда ты, Торнадо? Хороший мой, нам в слободу надо, в Зубчановку. К Баро, к Зарецкому. Мы Кармелиту ищем.

Но конь не стал его слушать. Что взять с больного человека? Сам не знает, что ему нужно. Какая Кармелита? Там в Зубчановке злой Сашко, злой Баро. Их дом в таборе, что у леса. На свободе!