Страсть и надежда

Глава 17

Форс очень верил в линию. В избранную линию. Если твердо идти по намеченному пути, не боясь небольших, периодических отступлений и поворотов, то в конце концов цели достигнешь. А еще Форс очень верил в статистику.

Прежде всего, потому что это помогало не расстраиваться из-за временных отступлений. Ведь не может, просто физически, все всегда быть хорошо.

Но ведь, с другой стороны, и не может все всегда быть плохо, как сегодня. Поэтому Форс долго колебался, что ему сейчас делать. Посчитать рабочий день на сегодня законченным и уехать на вертолетную горку, любоваться широким разливом реки, посидеть в своей любимой "Волге", заказать что-нибудь этакое, типа "Сом, фаршированный гусиным паштетом, запеченный с ананасами". Такая штуковина не может быть невкусной. И далеко по обе стороны Волги прогремит слава нового блюда "Сом по-форсовски". Или нет, лучше "Сом с Форсом". Нет, это как-то по-людоедски получается и неверно идеологически: вроде как съели Форса вместе с сомом. Вот как назовем: "Форсовый сом"…

Но это если сразу поехать на Волгу. А второй вариант заключался в том, чтобы какое-то полезное дело сегодня все же провернуть. Ну не может же такая невезуха длиться целый день. А значит, напоследок удача улыбнется. Вот только какой объект для этой улыбки выбрать?

Сегодня, ха-ха, уже от всех от ворот поворот получил. Зарецкий! Надо с ним поговорить, наплести про какие-нибудь таинственные материалы, полученные из заслуживающих доверие источников. Он всегда, конечно, спрашивает, что за источник. Но после сказанной таинственным голосом фразы: "Это совершеннейший конфиденц! Но человечек проверенный, можете мне верить" — всегда успокаивается.

Итак, Баро!

Форс набрал телефон и… тут же его сбросил. Всплыла неожиданная мысль — а что, если и Баро нач-нет все на диктофон записывать? А потом все Астахов ву доложит, если у него с ним "муси-пуеи" наладится?

Нет, нет, не может быть! Форс вытряхнул это наваждение из головы.

Диктофон, интриги, двойная игра — не стиль Зарецкого. Быть такого не может!

И он снова набрал номер.

— Алло, Баро! Это Форс.

— Что хотел? Говори коротко! Мне не до тебя. Форс онемел. Только на мгновение, но онемел.

Хорошенькое начало для разговора, ничего не скажешь. Просто отличное.

Сколько он помнил их совместную деятельность, такого еще не было, чтоб Зарецкий так с ним разговаривал. Надо говорить как-то поаккуратнее.

— Баро, вы уже рассмотрели предложения Астахова?

— Нет еще! — отрезал барон.

Вот это уже получше. Непонятно, конечно, от чего Зарецкий так разнервничался. Но хотелось бы верить, что именно из-за Астаховских деловых авансов.

— И правильно. Очень мудро с вашей стороны. У меня есть информация, что он может кинуть вас, как с кладбищем.

— Не думаю, — неожиданно ответил Баро. — Меня как раз убедили его извинения!

Форс почувствовал, как последняя опора уходит из-под ног. Да что ж это такое происходит? Самое обидное, он не мог понять, как следует реагировать на такое настроение Баро. А потому продолжил прежнюю линию, всегда приносившую ему успех:

— Астахов лицемерит.

— Послушай, Леонид, — совсем уж нехорошим тоном сказал Баро. — Ты должен был быть на переговорах. Однако не был. А потом объявляешься и снова начинаешь вести свои беседы не по делу. Хватит!

— Я не смог прийти. Я все объясню…

— Объяснишь. Обязательно объяснишь, но не сейчас. Я занят. Поэтому как-нибудь потом. Но учти сотрудничать с Астаховым я буду. А ты, если пренебрежешь моим приглашением еще раз, будешь уволен… Понимаешь, вычеркнут. И из платежной ведомости, и из списка друзей.

Баро бросил телефонную трубку на рычаг. А Форс с досадой слушал короткие гудки. А потом все же нашел в себе силы посмеяться над собой:

— А ну ее, эту статистику! Сегодня не мой день. Самый не мой день за всю мою жизнь. В "Волгу", только в "Волгу", творить "Сома по-форсовски"…

Но ничего-ничего, мы еще посмотрим, кто кого. По крайней мере, "Сома с Форсом" никому не едать!

Земфира сразу узнала ружье. Мудрено его было не узнать, когда столько лет оно в ее тюках пролежало. В табор ехала сама не своя. Хорошо, что Люциты в палатке не было. Земфира перерыла все немудреные пожитки, но ружья так и не нашла.

А жаль! Где-то в глубине души все же была надежда, что это не то ружье, другое, просто очень похожее. Но нет, теперь уж точно нет сомнений. Это именно оно. Но как, почему ружье оказалось в руках Максима?

Земфира присела на матрас, стала ждать дочку.

Та пришла нескоро. Земфира совсем истомилась в тревожном ожидании, потому встретила не совсем приветливо:

— Где ж вы были, Люцита Мирчуевна?

Люцита приняла необычную материнскую фразу за шутку. И приняла тот же тон.

— Мы гуляли.

Но Земфира отреагировала неожиданно, пристально посмотрев в глаза дочке.

— Не обманывай меня.

— Мама, ты чего? Я правда гуляла, — по-детски беззащитно сказала Люцита.

— А ты не подходила к дому Баро?

— Я же тебе сказала, что не хочу смотреть на чужое торжество.

— И у тебя не возникло желания отомстить Миро?

— Вот еще! Пусть веселиться со своей Кармелитой.

— Где ружье? — в упор спросила, как выстрелила, Земфира.

— Какое ружье?

— Отцовское! Здесь, — Земфира открыла старинный сундучок. — Всегда лежало ружье. Теперь его нет. Где оно?

— Мам, ну откуда я знаю?

— Это ружье всегда было с нами. Его подарили твоему отцу в день нашей свадьбы… И никто бы из посторонних не посмел бы к нему прикоснуться.

— Да знаю я все это. Сто раз слышала. Только я его не брала!

— Не обманывай меня, Люцита.

— Да с какой стати я буду тебя обманывать? Если я не знаю, где оно, то так и говорю, что не знаю.

Люцита спокойно выдержала пристальный взгляд матери. И тогда Земфира решилась сказать самую страшную правду.

— Знаешь, где я сегодня видела это ружье?

Люцита фыркнула, мол, не знаю и знать не хочу.

— В доме Баро.

Люцита еще раз фыркнула: мол, а я здесь причем?

— Из него стреляли в Миро.

— Что??? В кого?!! — в ужасе вскричала Люцита. — Мама! Мама! Как же это? Он что… Умер?

— Нет, жив. В больницу отвезли.

— А он выживет?

— Ранение тяжелое… Рубина говорит, что теперь только врачи смогут его спасти… В него стрелял этот гаджо, его уже в милицию свезли…

— Кто? Кто стрелял? — удивилась Люцита.

— Гаджо, который тут все время крутится…

— Ах, понятно! Кармелитин воздыхатель! Это она во всем виновата!

— Доченька, Кармелита тут не при чем, она стояла рядом, в нее могли попасть так же, как и в Миро.

— Подожди, мама… Гаджо стрелял в Миро, когда тот приехал свататься?

Значит, сватовства все же не было? И Кармелита с Миро теперь не жених и невеста?!

— О чем ты думаешь, Люцита? Миро еще между жизнью и смертью. А ты — все о сватовстве… Было оно. В Миро выстрелили позже, и теперь он жених Кармелиты…

Люцита расплакалась. И Земфире стало стыдно, что ж она с дочерью по-прокурорски. Ее кровинушка так мучается, пропади пропадом весь этот мир!

А когда стыдно, то слезы сами наружу просятся. И женщины разревелись на два голоса.

А когда чуть успокоились, Люцита сказала:

— Мама, честное слово, я не понимаю, как наше ружье могло оказаться у гаджо? Может, он украл его?

— Но он же ни разу не был у нас дома…

— Это мы так думаем. В табор-то он приходил, дорогу сюда хорошо знает…

— Да-а… Смешно получается: гаджо таборных обокрал! Кто ж в это поверит? Пришла беда — отворяй ворота… Теперь и нас с тобой в милицию потащат!

— За что? Никто же не знает, что ружье — наше…

— Я знаю… Убийца знает… И на ружье — гравировка. Надпись по-цыгански. И имя твоего отца…

— Тогда нужно сказать правду. Что у нас была такая семейная реликвия, и ее украли…

— Кто?

— Ясно кто. Максим и украл, — очень убедительно сказала Люцита. — Хотел, чтобы подозрения пали на ромалэ. Чтобы все подумали, будто это цыганские разборки… Он же не ожидал, что его так быстро схватят.

— Да, дочь. Может быть, и так…

Но тут Люцита будто чего-то застеснялась, вдруг в миг утеряла всю свою решительность.

— Ну да. Много как быть может. Мы-то давно вглубь сундука не заглядывали. Вдруг это ружье раньше украли. И тогда кто угодно, хоть Максим, хоть не Максим, мог купить его на рынке. Не наше это дело… Пусть милиция гаджовская разбирается.

Земфира согласно кивнула головой и прилегла на матрас.

А Люцита быстро собралась и уехала в больницу, узнать, как там ее — не ее — Миро. Жив ли?

А Кармелита была уже там, в больнице. На этот раз Баро не стал ей перечить, сам отпустил из Зубчановки. И Рычу велел не следить больше за дочкой.

Кармелита ехала не просто так, в руке крепко сжимала амулет, накрученный вокруг золотой монетки цыганки Ляли. Нелегкая судьба у этого амулета.

Сколько он уже пережил за эти дни. Сколько хозяев поменял. И каждого верно охранял. И не его вина, если хозяин оказывался недостойным амулета…

В больнице Кармелите сказали, что операция прошла успешно, и больного уже перевели в палату. "Ну и хорошо, — отметила про себя девушка. — Для цыгана палатка — дело привычное!"

— Вы куда? — остановил Кармелиту врач, показавшийся ей уже знакомым.

— А я к… — цыганка запнулась, она не сразу вспомнила какая у Миро фамилия; ну, Миро и Миро, а тут законы гаджовские — по фамилии называть нужно. — Я к Миро Милехину.

— К нему нельзя… — строго ответил врач.

— Мне очень нужно… Я только посмотрю на него…

— Да поймите, ему только сегодня операцию сделали. Он сейчас без сознания.

— Я же ненадолго, только на минуточку.

— Я сказал: нельзя. Тем более — посторонним…

— Я не посторонняя! Миро Милехин — мой жених. Врач тоже помнил, что где-то и когда-то видел эту девушку, но никак не мог вспомнить, где и когда. А тут — прострелило! Он с хитрым прищуром посмотрел на Кармелиту.

— Ага, понятно, опять жених. Что-то мне помнится, не так давно вы сдавали кровь для совсем другого "жениха".

Кармелита опустила глаза — ответить нечего. Зато просить есть о чем.

— Пустите меня к жениху, пожалуйста! Я ему сейчас очень нужна!

— То, что вы ему очень нужны, я не сомневаюсь. Только сейчас ему покой больше нужен… Хотя, если без криков и истерик… Обещаете?

Кармелита с готовностью кивнула головой.

— Если так, то я могу вас ненадолго пустить к нему. В нынешнем состоянии бывает полезно, если рядом посидит близкий человек. Только чтоб точно — без истерик. Договорились? Пойдемте.

Миро лежал совсем слабый, побледневший, спал крепко. Иногда по лицу пробегала какая-то тень. И тогда Кармелита шептала: "Улетай! Улетай, плохая дума!". А когда лицо разглаживалось, становилось спокойным, она говорила: "Здоровье пришло да по телу расходится! Здоровье пришло да по телу расходится!"

А перед самым уходом положила на подушку амулет. Потом остановилась.

Нет, нельзя такую вещь — на видное место. Глаза завистливые, глаза любопытствующие, силу охранительную отобрать могут. И ведь не на дело, не на пользу, а так просто, в природе ее рассеют…

Кармелита положила оберег под одеяло, под правую руку Миро.