Страсть и надежда

Глава 26

Земфира крепко разозлилась на Баро. Настолько, что бросила работу по дому и уехала в табор. До чего же он дошел — ее сильный и умный Рамир. Мало того, что решил сподличать, так еще и рассказал об этом ей. Ну конечно, самому-то на сердце трудно держать такое…

В таборе Земфира первым делом пошла в свою палатку — давно дочку не видела.

— Мамочка! — бросилась ей навстречу Люцита. — Я так соскучилась по тебе!

— Здравствуй, здравствуй, доченька…

— Совсем про меня забыла.

— Что ты, дочка. Все время помню.

— Ага. Приходишь только, когда что-то происходит. Что на этот раз?

— Так, ничего, — Земфира постаралась уйти от вопроса.

— Нет, говори. Что не так? Говори.

— Понимаешь, там у Баро неприятности. И у Кармелиты горе, — неосторожно сказала мать.

Лицо Люциты окаменело, она отстранилась от матери.

— Ах, вот как. Получается, Кармелита у меня не только Миро отняла, но и родную мать… — с горечью выговорила Люцита.

— Не правда. Ты — моя дочь и навсегда ею останешься. Но Кармелите сейчас очень тяжело. Ей нужна поддержка.

— Конечно. У Кармелиты горе. Кармелите тяжело. Кармелите нужна поддержка. А где Люцита, мам? Где? У меня, значит, счастье, мне легко. И поддержка мне не нужна. А Миро сейчас вообще лучше всех. Он еле выжил. А где его дорогая невеста? Почему не она днем и ночью у его постели?

— Даже если она не рядом с Миро, она все равно за него переживает…

— Да, сидит у себя в Зубчановке, во дворце, льет крокодиловы слезы. Нет чтобы, здесь, в таборе, около раненого. И ведь все равно он по ней сохнет…

Люцита скривила лицо, как обычно бывает перед большими слезами.

Но сдержалась, не заплакала, обняла мать., - Мама, не обижайся на меня, просто я плачу, потому что мне обидно, ты совсем про меня забыла. И из-за Миро тоже, ну ты понимаешь.

Земфира погладила ее волосы.

— Я не забыла тебя, доченька. Я пришла к тебе с новостью…

— С какой?

И тут Земфира вспомнила, как Баро просил ее молчать насчет свидетеля.

Что же делать: сказать об этом Люците или нет?..

Эта девчонка поддерживает Максима в его глупом упрямстве. Ну что ж, тем хуже для них! Форс вошел в кабинет Баро, уже хорошо зная, что будет говорить и как представит ему всю ситуацию.

— Ну как дела с Орловым, Леонид?

— Баро! Для вас все отлично.

— Ну расскажи. Я так отвык от хороших новостей, что просто жажду послушать, что же там — "отлично"?

— Парень идет в несознанку. Поэтому ему вполне могут дать лет десять.

— Постой, — удивился Зарецкий. — Я думал — ты адвокат. И в твоих интересах защищать своего клиента.

— Так я ведь, Баро, и о ваших интересах не забываю.

"Да, — подумалось Зарецкому, — Хорошие же люди меня окружают. Один видел, что стрелял совсем не тот, кого он обвинил, причем сделал это для меня. Второй защищает парня так, чтобы ему дали побольше. Славная компания!"

— Да, Форс. Если что, я теперь десять раз подумаю, прежде чем нанимать тебя своим адвокатом на суде.

— Уверяю вас, — рассмеялся юрист. — Если я буду представлять ваши интересы — до суда дело не дойдет.

— Скажи, Форс, а если найдется свидетель, который сможет предоставить алиби Орлову, чем все закончится?

Форс насторожился.

— Ну есть разные сопутствующие факторы…

— А скорее всего, что будет?

— Скорее всего, парня отпустят, а дело отправят на доследование.

— Что, совсем отпустят?

— Под подписку о невыезде. Орлов был на месте преступления и, вполне возможно, является соучастником… А у вас что, есть такой свидетель?

— Нет, — ответил Баро не раздумывая. — Так, просто спросил. Считай, что этого разговора не было.

Земфира твердо решила не нарушать слово, данное Зарецкому, но Люцита так жалобно на нее смотрела… И материнское сердце не выдержало.

— Знаешь, дочка, очень может быть, что Кармелита все же вернется к своему Максиму.

— Как это? Ведь он же в тюрьме.

— Пока в тюрьме. Но… Послушай, дочь, поклянись памятью умершего папы, что ты никому не расскажешь.

— Клянусь, — сходу сказала Люцита.

— Так вот, у Баро есть свидетель, который может подтвердить невиновность Максима.

Но Люцита отреагировала совсем не так, как ждала Земфира. Она почему-то испугалась:

— Кто-то видел, как стреляли в Миро? — Да.

— Кто?!

— Не знаю. Баро не говорит кто. Ну а ты-то что так волнуешься?

— Мама, неужели ты не понимаешь. Если решат, что гаджо невиновен, то следователь опять начнет приставать со своими дурацкими вопросами… Насчет нашего ружья.

Тут уж Земфира переполошилась:

— Какой следователь? Он что, уже разведал, что это наше ружье?

— Так ты ничего не знаешь?

— Нет.

И Люцита поведала матери о том, как приезжал следователь Бочарников, о том, что спрашивал.

— И что с того, что ружье наше? — сказала Земфира. — Его кто угодно мог взять. Ведь так?

— Да, конечно…

— Хотя, как ни крути, неприятно все это. Из нашего ружья — и в Миро.

Ведь это же подарок самого Бейбута. Получается, что из отцовского подарка могли застрелить сына…

Земфира опять надолго задумалась.

— Мама, мам! — окликнула ее Люцита. — Так что же насчет этого свидетеля.

— Да все то же, дочка. Сама додумай. Максима выпустят из тюрьмы.

Кармелита опять беситься начнет, того гляди, от свадьбы откажется. И Миро будет свободен.

— Знаю я эту Кармелиту, она снова и Миро, и своему гаджо будет голову морочить.

— Зря ты о ней так. Она сама страшно от всего этого мучается.

— А я тут, мама, жизни радуюсь!

— Успокойся, Люцита. Я в том доме живу. Я вижу, как ей больно. Она не сможет правду скрывать, сама Миро обо всем расскажет. Если уже не рассказала.

Сразу же от Зарецкого Форс, посмеиваясь своему цинизму, поехал к Астахову. По дороге оценивал ситуацию, раскладывал мысленные пасьянсы.

Интересно, что это у Баро за история со свидетелем. В самом деле есть такой.

Или так — пустые слова. А может быть, Зарецкий просто зачем-то прощупывает своего верного (или неверного) Форса.

Дорога пролетела незаметно. Вот и кабинет Астахова.

— Здравствуйте, Николай Андреевич.

— Привет, Леонид, проходи. Был тут на выставке твоей дочери.

— Я тоже имел удовольствие посетить. Ну и как? Только откровенно, без экивоков.

— Ну… В целом, так — неплохо…

— А по-моему, — прервал его Форс. — Ужасно!

— Ну, почему, смело, смело…

— Что именно?

— Хотя бы то, что она решилась открыть эту выставку.

Форс улыбнулся, оценивая дипломатические способности своего шефа, заказчика и коллеги в одном лице.

— Эх, Николай Андреич, так ведь и в этом ее заслуги нет. Это все ваш Антон организовал.

Тут уж Астахов улыбнулся. Не так уж часто хвалят его сына. Хотя, честно говоря, в последнее время все чаще. Впрочем, хватит почивать на отцовских лаврах.

— Ладно, давай к делу. Что с Максимом?

— Ничего нового… Ему светит большой срок. Но он упорствует и ни в чем не признается.

— А что ты предпринимаешь?

— Я предлагаю ему признать свою вину, а потом списать все на состояние аффекта.

— То есть ты хочешь, чтобы он признался, что стрелял. То есть совершил преступление.

— Да, но согласитесь, это сейчас единственный выход. Все складывается против него: улики, показания свидетелей…

— Рискованно, черт возьми. Рискованно. А если этот твой гениальный "аффект" не сработает. И ему впаяют на всю катушку. Что тогда? А?

— Ну, Николай Андреич… Абсолютные гарантии давал только Госстрах. И то лишь до 91-го года. Но шансы, что все получится, высоки.

— Страшно так рисковать, Леонид. Страшновато. Загубим парня. Потеряем.

Форс, ты же классный адвокат. Постарайся сработать надежно. Найди улики, показания свидетелей, ошибки следствия, все что угодно, но вытащи Максима!

Денег не жалей. Понял?

— Понял. Особенно мне последний пункт понравился.

На прощанье оба рассмеялись.

Признаться, последнее время Тамара сама себе стала противна. После той истории с блузкой все у нее пошло наперекосяк. И отношения с Игорем, и с мужем. Да тут еще эта Олеся под ногами путается.

Казалось бы, вся фиктивная история с походом Игоря и Олеси в ресторан прошла на ура. Так нет же. Глупому женскому сердцу опять было неспокойно.

Тамара подробно представляла, как Олеся и Игорь идут в ресторан. Пьют, танцуют. Затем он везет ее к себе домой. А потом… Тут Тамара начинала скрипеть зубами от злости и ревности.

Пыталась удержать в себе эту ревность, но никак не получалось. Как только Олеся попадалась на глаза, мерзкие сцены опять всплывали перед глазами. И бороться с этим было невозможно.

В конце концов, не сдержалась, пристала к Олесе, отчего та вызывающе ведет себя с Игорем, вечно глазки ему строит. Девушка долго отмалчивалась.

А потом отмахнулась:

— Да отстаньте вы со своим Игорем! Если хотите знать, ваш Игорь тут как-то между делом предлагал мне более близкие отношения.

— Что? — зашлась в гневе Тамара и не нашла ничего лучшего, чем просто привычно нахамить. — А ты в зеркало на себя давно смотрела?

— Причем здесь это. Вы лучше подумайте, зачем мне лгать.

— Уходи, — только и смогла сказать Тамара.

Грохот — на весь дом. Работать — невозможно. А тут — срочная встреча с Зарецким. Астахов выскочил в гостиную. И не знал радоваться или огорчаться той картине, которую увидел. Антон откуда-то далеко из семейных запасников достал дрель и что есть силы долбил стенку. Стенка не сдавалась так просто.

Но и Антон старался.

— Сынок! — позвал Астахов.

В сверлильном шуме работник его не услышал. Тогда Николай Андреевич подошел поближе и похлопал по плечу.

Антон развернулся:

— Что, папа?

— На кого работаешь, сынок?

— На тебя, отец, только на тебя! Вот, хочу украсить твою гостиную картинами молодой талантливой художницы, — Антон махнул рукой в сторону картин, в ожидании лучшей участи прислоненных к стене.

Астахов критически посмотрел на холсты в рамках. Нет, Света — замечательная девушка, но живопись ее… Мягко скажем, пока еще далека от совершенства. Детская бравада, выпендреж, претензии на глубину и ничего больше. Души нет, боли, силы… Кроме того, не хватает и школы, мастерства.

В итоге получается один большой разноцветный пшик.

Антон же работал на редкость ловко, быстро. И уже вворачивал шурупы.

— Сынок, я надеюсь, это здесь ненадолго? — забеспокоился Астахов.

— Папа, ну… на месяц. Астахов скривился.

— На недельку.

Отец отрицательно покачал головой.

— Па! Ну что ж ты меня без ножа режешь! Будь милосердным. Один день.

Николай Андреевич кивнул головой. И невольно залюбовался тем, как ловко и воодушевленно работает Антон:

— Да, сынок, я смотрю, Светлана произвела на тебя сильное впечатление.

Давно я не видел, чтоб ты так старался.

— Брось ты, папа. По-моему, очень даже неплохие картины.

— Ну, значит, я ничего не понимаю в живописи. Антон остановился. И очень серьезно спросил:

— А что, папа, настолько плохо?

— Картины замечательные. Только гостиную они уродуют. А если серьезно… Понимаешь, сынок, они даже не плохие…

— Ну вот, — воодушевился Антон. — А неплохие — это значит, хорошие!

— Нет, ты недослушал. Они даже не плохие, они просто никакие.

Понимаешь. Их, этих картин, как акта искусства просто нет. И все. Так что не нужно обманывать себя и свою знакомую. Светлане посоветуй заняться чем-то другим. Она девочка вроде неплохая. То есть хорошая. И только время зря тратит. К тому же больней потом будет разочаровываться.

Антон сник:

— Ладно, папа. Ну денек пускай повисят.

— Денек — пожалуйста. Но не больше. Это было бы кощунством по отношению к висящим здесь Шишкину и Врубелю. Я пошел. Из-за тебя, правда, не успел подготовиться к деловой беседе.

— С кем?

— С Зарецким.

— О! Отлично! Передавай ему привет от Антона Астахова.

— Хорошо, передам, — улыбнулся Николай Андреевич. — Кстати, Антон Астахов? А не слишком ли ты увлекся выставкой Светланы. Как там с моими поручениями? Что там с автосервисом?

Антон стушевался, второй раз за разговор:

— Папа, честное слово, делается. Доделывается. В общем, я все сделаю.

Обещаю!

Тамара почти успокоилась, пока добралась до автосервиса. На каждом перекрестке ей хотелось развернуться и вернуться домой. Но она понимала, что так будет больнее. И все же приехала к Игорю.

Он был в грязной спецовке — возился с какой-то машиной. Обрадовался ее приезду, попытался обнять. Тамара шарахнулась от него.

— Осторожно! Ты грязный.

— Брезгуешь, — обиделся Игорь. — Типа рабочий класс не годится в любовники…

— Не говори ерунды, Игорь.

— А что же говорить, Тамарочка, если ты скоро об меня ноги вытирать начнешь. Я, извини, молчать не привык!

— Ага, То-то я и гляжу, что ты слишком много болтаешь. Скажи, только честно. Ты предлагал Олесе близкие отношения?!

— Тома, я не узнаю, что за бездушный стиль: "близкие отношения". Есть столько прекрасных русских слов: любовь, секс…

— Прекрати! — взвизгнула Тамара. — Перестань! Я тебя серьезно спрашиваю. Предлагал?

— Ничего я ей не предлагал! Я с ней вообще общаюсь исключительно по твоему наущению. И говорю первое, что приходит в голову.

— А ты, я смотрю, наглеешь.

— Нет, это ты наглеешь. Тебе плевать на то, в какой я ситуации остался.

Когда был нужен, "Игорек, Игорек". А теперь? Может, наш с тобой роман затянулся?

— Так ты решил завести новый?

— Ничего я не решил. Но это пока. Хотя ты правильно заметила, быть женихом Олеси мне даже понравилось.

— Что-о-о? Ах ты, скотина.

— Это я скотина? Да святее меня не найти. По первому зову прибегаю. Как только у тебя что-то где-то зазудит.

— А я к тебе не прибегаю?

— А ты не сравнивай нас, не сравнивай.

— Почему это?

— Да потому! Ты всегда в выигрыше — 2:1. У тебя два мужика, а у меня только ты, одна. Ты каждую ночь спишь рядом с мужем!

— Я не хочу с ним спать! Он мне противен!..

— Да вы все так говорите. И все же спите, А я, бывает, ночью, как вспомню тебя — стенку грызть хочется…

— Ага, поэтому вместо стенки ты решил погрызть немного Олесю.

— Очень может быть. Очень! Ты даже не представляешь, как мне приятно обнимать ее. Молодое, упругое сладкое тело…

Тамара замахнулась, чтобы влепить ему пощечину. Но Игорь перехватил ее руку.

— Тихо. Тихо. Испачкаешься же. Хотя, признаться, мне приятно, что ты ревнуешь.

— Я не ревную. Нет, ты мне противен.

— За что я всегда любил женщин, так это за постоянство. Ты же только что говорила, что тебе муж противен.

Ссора выветрилась, как шампанское…

— Игорь, — сказала Тамара с укором. — Зачем ты так. Тебе что, плохо со мной?

— А что, Тамара, разве я с тобой? Она с удивлением посмотрела на него.

— Понимаешь, каждый чувствует только свою боль. Ты ночью героически спишь с Астаховым и не представляешь, как мне тяжело. А я… Я не с тобой. С тобой — Астахов. А я так — на подхвате… Надоело. Слушай, может, мне действительно жениться…

Тамара с удивлением посмотрела на любовника двадцатилетней выдержки.

— А что? Женюсь. Женюсь. Какие могут быть игрушки? И буду счастлив я вполне. Меня будут ждать с работы. Обед готовить…

— Это тебя Олеся вдохновила. Столько лет не решался.

— И не решался, и ты мешала. А, собственно говоря, что Олеся? Это моя невеста. Между прочим, с твоей подачи. Она такая невинная… И довольно соблазнительная. Работящая. Твой муж ее ценит. Премии выплачивает. Разве это плохо?

— Ты серьезно решил на ней жениться?

— А почему бы и нет?!

Тамара почувствовала, что на этот раз он не ерничает, говорит правду, погрустнела.

— Успокойся, — утешил ее Игорь. — Изменять я ей буду только с тобой.

— Это радует.

— А что. Ты же всю жизнь изменяешь Астахову? Это я, дурак, остаюсь тебе верен… А так счет сравняется — 2:2!

— Игорь, давай перестанем нести бред.

— Нет, Томочка, это не бред. Это законный брак, законная жена. Не надо ни от кого прятаться. И чем мы не пара: автомеханик и горничная.

— Автомеханик — это временно.

— Ха-ха, я скорее поверю, что горничная — это временно.

— Игорь, ты же знаешь, я не могу сейчас говорить с Астаховым на эту тему.

— Да, как только очередь доходит до меня, так ты сразу и не можешь.

— Игорь, ну ведь с ним даже эта твоя Олеся… тьфу, то есть просто Олеся разговаривала. Астахов считает, что еще рано возвращать тебя на прежнюю должность.

— Нет, все же "моя Олеся". Так, знаешь что, Тамара… — Что?

— Иди-ка ты… То есть, езжай-ка ты отсюда к своему мужу… Пока моя невеста нас не застукала.

— Игорь!

— Да-да. Давай-давай…

— Ну, Игорь…

— Давай, давай. Кстати, может быть, застукаешь его с моей невестой.

— О! Это было бы замечательно! Уж тогда бы я точно поговорила с Астаховым о тебе!

— Вперед! Удачи!