Страсть и надежда

Глава 21

Еще недавно этот театр все называли заброшенным. А теперь… Нет, всего Света не видела, но тот угол, где были вывешены ее картины — казался ей самым чудесным местом в мире.

А может быть, просто ей очень нужно было порадоваться чему-то. Ведь так не хотелось вспоминать о ссоре с Кармелитой. Так не хотелось думать о том, что Максим арестован и сидит сейчас за решеткой… Очень хотелось немного порадоваться.

Тем более что радоваться было чему. Вон как Антон расстарался. Сказал — сделал. Как же приятно, смотреть на свои картины, когда они не стоят рядами в студии-мастерской, а развешаны в общественном месте — для всех. Какое же это счастье. Понимать, что все увидят твою работу. Порадуются вместе с тобой, попереживают…

— Ух! Мне просто не верится. Антон, неужели все это для меня?

— Да! Это все для тебя.

— Здорово, и главное, по-моему, все со вкусом… И сделано, и подобрано.

— Ты знаешь, я уверен, что эта выставка пройдет на "ура!" И тебя оценят по достоинству.

— Ой, боюсь, боюсь, боюсь. Правда, страшно.

— Конечно, всегда страшновато, когда знаешь, что тебя вот-вот должна нагнать слава. Всемирная.

— Антон, Антон… Знаешь, мне кажется, что я еще не совсем готова к всеуправской славе. Не говоря уже о всемирной.

— Ну хорошо. Будем готовиться понемногу.

— Подумаем…

— Главное — больше не думать по поводу плохих друзей и хороших подруг.

Правда?

— Правда.

— Давай лучше будем думать о нас.. — Давай…

Миро в таборе аккуратно сняли с лошади, отнесли в трейлер к Бейбуту и отдали в опытные руки Рубины. А она уж в несколько секунд приготовила ему целебный отвар из ей только ведомого набора трав. Но Миро не хотел пить. Все спрашивал: "Где Кармелита? Где Кармелита? Где Кармелита?"

— Не волнуйся! — строго сказала Рубина. — С ней все хорошо. Сам-то лечись, отходи. Раненый конь за здорового не скачет!

И Миро сразу успокоился. Врачу-гаджо не поверил бы сразу. А Рубине — как не поверить?

— Молодец, молодец! Пей, пей, пей… Пей, пей, пей все до дна! Пей, пей. Пей.

Мелкими тихими глотками Миро выпил отвар До дна.

— Спасибо… — сказал шепотом.

Но Рубине его голос уже и не нужен был, она его сердцем слышала.

— Молодец! А теперь поспи… Поспи. Спи… Миро откинулся на подушку, закрыл глаза, тихо засопел.

Только тогда и Бейбут, стоявший неподалеку, решился подать голос.

— Ну что, Рубина? Что?

— Успокойся, Бейбут! Будет жить твой сын. Жить долго и счастливо, вот увидишь! Врачи сделали все, что могли. Лечение теперь — дело времени.

— Ты уверена?

— Да. Сейчас ему надо поспать, а как проснется, дело пойдет на поправку.

— А если придет кто, не пускать?

— Отчего ж не пускать! Пусть приходят. Но по чуть-чуть разговаривают.

Общение для больного — тоже лекарство. Его мелкими кусочками давать надо. А ты пока выйди, мне тут еще поработать нужно.

Бейбут вышел. Рубина помолилась на иконку да и начала лечить, приговаривая:

— Мать, мать, сыра земля, крой земли, вода, сочная трава, спелые хлеба, вольные ветры помогут тебе. Спи, спи, спи…

Миро всхрапнул, будто конь. Рубина замолчала, улыбнулась довольно и продолжила.

— Как просыпается красно солнышко, как наливается трава-лебедушка — так вернутся к тебе и жизнь, и силушка… Спи, сынок, спи, сынок, выздоравливай… Спи, сынок, выздоравливай…

После этого вышла из трейлера, пошла в лес, в глухое место, от хвори приваженной чиститься. Отдыхать, сил набираться.

А Бейбуту велела, чтоб сидел у постели сына.

Миро очнулся. Было хорошо, тепло и спокойно, боль в груди утихла. Увидел отца, сидящего рядом. Тот дремал тихонько.

— Отец, отец… — позвал. — Дай воды, пожалуйста…

Бейбут напоил сына из стакана успокаивающим отваром, оставленным Рубиной. Миро улыбнулся:

— Ну что, папа, как дела у вас? А Бейбут тут же нахмурился:

— Я выполню свой отцовский долг! Я его своими руками убью!

— Кого?

— Гаджо этого! Максима!

— Не надо, отец…

— Нет надо, надо! — Бейбут, горячая кровь, совсем забыл, что рядом с больным сидит. — И пусть потом меня посадят в тюрьму! Но я отомщу. Я отомщу…

— Ты не должен его убивать…

— Почему, сынок?

— Не он это стрелял, понимаешь? Не он…

— Ты бредишь, Миро. Как это не он? Его взяли с оружием!

Миро хотел ответить, но не смог. Накатила слабость. Дыхание в груди перехватило.

— Я знаком с Максимом. Он нормальный парень. Не способен он на убийство…

— Эх, Миро, Миро, ты честный, благородный. По себе всех меряешь… А я знаю одно: за то, что он сделал, нужно мстить.

— Нет, папа, не в этом дело! В меня же стреляли, а не в тебя!

— Так ты что видел, кто это был.

— Нет, конечно. Видел бы — сказал. Но я чувствую, что это не он.

Понимаешь, не его тень мелькнула!

Форс принялся за дело Максима Орлова всерьез. Взявшись за него, он не имел права на ошибку. Кто же поверит в его волшебную формулу: "Это я вам как юрист говорю", если он сейчас окажется не на высоте.

И чем больше он узнавал о деле, тем более безнадежным оно ему казалось.

Все, что говорит Максим, — детский лепет. Никто ему не поверит. Такие покушения бывают только в одном случае. Когда человек не контролирует себя, не может сдержаться.

Состояние аффекта.

Так это называется.

Но никакой другой правдоподобной версии, в которую поверил бы суд, здесь не придумаешь.

С этим Форс и пришел на свидание к Максиму. В его камеру.

— Итак, Максим, давай поговорим с тобой спокойно и откровенно, как адвокат с подзащитным.

Максим не ожидал этого визита. И даже не знал, радоваться ему или огорчаться. Но решил, что и то, и другое еще успеется. А пока нужно просто поговорить с этим вертким, непростым человеком:

— Леонид Вячеславович, у меня нет денег на такого дорогого адвоката, как вы.

— Не стоит беспокоиться, Максим, мир не без добрых людей.

— Да? И как же зовут этих людей?

— Тебе всех называть?

— Всех!

— Ну один добрый человек — это Николай Андреевич Астахов. Он взял все расходы на себя…

— То есть он верит в мою невиновность?

— Вряд ли… А впрочем, кто знает. Слишком история запутанная… Но твой бывший шеф считает, что у тебя должен быть шанс на честную защиту.

Максим крепко задумался. О любую другую фамилию он бы сейчас споткнулся, но не об эту. Старшему Астахову можно верить.

— А второй добрый человек — это Леонид Вячеславович Форс. Мои финансовые запросы в данном случае будут минимальными. Так что твой шанс на честную защиту — это я. И никто больше. Поэтому давай-ка, рассказывай, как все было.

Максим начал нудно пересказывать уже не единожды говоренное. Но Форс сразу же его остановил, причем сделал это даже жестче, чем следователь:

— Все, хватит! Сидел в кустиках, чтобы посмотреть, как твою возлюбленную сватают… Потом услышал выстрел, но побежал не к возлюбленной, которую могли ранить, а на звук выстрела… Увидел ружье на земле… Поднял его… С ним и стоял, смирно ожидая, пока тебя схватят цыгане. Да?

— Да, — угрюмо ответил Максим; он совсем иначе представлял себе общение со своим защитником.

— И ты хочешь, чтобы суд поверил во всю эту белиберду?

— Я понимаю, что это глупо звучит… Но… это так и было.

Форс вздохнул глубоко и безнадежно.

— Ладно, Максим. Не будем зря тратить время и силы… Ты же, елки-палки, гомо сапиенс. Человек вполне разумный. Давай попробуем мыслить рационально…

— Давайте…

— С этой версией, что я сейчас услышал… точнее, рассказал, твою невиновность доказать невозможно. Значит, что…

Максим промолчал.

— Я говорю, что? Нужно срочно придумать другую!

— Какую другую?

— Ну… Например, договориться и убедительно рассказать, что ты следил за женихом и невестой, где-то в цыганских закромах нашел цыганское же ружье.

И выстрелил в состоянии аффекта.

— Я не стрелял! — упрямо повторил Максим.

Форс с трудом удержался, чтобы не обозвать своего подзащитного не вполне корректными словами, вроде "тупой баран". И продолжил разъяснения:

— Аффект объясним: у тебя увели любимую девушку… Поскольку Миро остался жив, срок будет минимальным. А уж я постараюсь сделать его еще и условным… Это трудно, конечно, но…

— Нет! Я в Миро не стрелял, и я расскажу все, как было.

— Не будь дураком, парень! — Форс выбрал самое мягкое из всех возможных в данном случае ругательств. — Тебе что, хочется сесть в тюрьму?

— Не хочется. Просто все дело в том, что я не стрелял.

Ну как тут будешь спорить с сыном?

Адвокат нашелся! Максима защищает!

Бейбут начал злиться. И тут же вспомнил все рубинины наставления. Да и сам догадался, что нельзя нервировать больного. Но как тут с ним разговаривать. Так ведь и свое сердце сорвать недолго.

Возникшее затруднение разрешилось само собой. В дверь постучали. И Бейбут впустил в дом первого посетителя для целебного общения с больным.

Пришел Степка.

— Бейбут, я к Миро. Можно?

— Проходи, Степ. Наш Миро уже так окреп, что о суде рассуждает и даже гаджо защищает.

Степан рассмеялся, приняв все это за шутку.

— Э-э-э, Миро! Гаджо и без нас защищать будут… Ты сам-то побыстрее выздоравливай!

— Я постараюсь… А как там Торнадо?

— Ничего, ничего! Я сам за ним ухаживаю, как за родным братом!

— Это как?

Степан смутился. Но чуть и ненадолго:

— Ну, кормлю, пою. К дереву крепко привязал.

— Да, Степан, — рассмеялся Миро, негромко, чтобы боль в груди не потревожить. — Не хотел бы я быть твоим родным братом.

И слова эти, обидные в другой ситуации, сейчас прозвучали беззлобно, по-доброму.

— Хорошо, Миро, шутишь. Значит, уже совсем здоровый. Скоро бегать будешь.

— А что в театре? Как репетиции?

— Миро, ну какие репетиции? Все остановилось…

— Отец, ну как же так? На что табор жить будет?

— Не того коня хлещешь, сынок. Сам раненый валяешься, людей всех переполошил. А я виноват…

— Но ты же сам говорил: сначала надо думать о людях, а потом о себе.

— Да ты прав, сын… — сказал Бейбут уже серьезно. — Вот что, Степка!

Иди и предай всем, мы возобновляем наши репетиции.

— Ладно, ладно, я пошел… Давай, Миро! Пока!

А Миро опять заснул, как только за Степаном дверь закрылась. Лицо его было спокойное, как у ребенка.

Права Рубина: хорошее общение — самое целебное лекарство.

В другой раз Миро проснулся оттого, что кто-то гладил его по небритой щеке.

— Кармелита… — сказал он, прежде чем глаза открыть.

Люцита отдернула руку.

— Прости, что помешала тебе досмотреть твой сон. Хотела уйти.

— Люцита, постой!

— Зачем? Чтобы ты снова мучил меня, вспоминая ее.

Миро огляделся, никого, кроме их двоих, в трейлере не было. Бейбут, наверно, покурить вышел.

— Послушай, Люцита, давай не будем ссориться. Девушка опять села перед ним.

— Вообще-то, я пришла узнать, как ты себя чувствуешь?

— А как, ты думаешь, я могу себя чувствовать, если Ты так изводишься?

— Значит, ты хоть иногда думаешь обо мне?

— Конечно, мы же с тобой не чужие люди. В одном таборе живем.

— А Кармелита, стало быть, все же ближе. Если Она тебе снится, хоть и не живёт с тобой в одном таборе. Почему так происходит, Миро?

— Люцита, пожалуйста, не начинай все с начала.

— Да нет. Я просто хочу понять, почему ты выбрал ее. Ее, которую не видел много лет, которую совсем не знаешь. Почему не меня, с которой всю жизнь прожил бок о бок.

— Может быть, именно поэтому.

— Почему?

— Потому что слишком хорошо тебя знаю.

В глазах у Люциты мелькнула дикая искорка. Казалось, окажись сию секунду под рукой кирпич, голову размозжила бы, не думая.

Но кирпича под рукой не оказалось, и Люцита просто вышла из трейлера, громко хлопнув дверью.

"Бедный папин трейлер! — подумал Миро. — Надолго ли его хватит, наши хлопанья терпеть?"