Страсть и надежда

Глава 35

Девяносто девять вопросов из ста Баро решал сходу, сразу. И почти всегда его решение было правильным. Оттого-то он и был цыганским бароном, ответственным за жизнь, безопасность и благополучие своих близких.

Но, изредка, попадались задачки, которые Баро не мог решить сразу. А значит, не мог решить вообще. Вот и сейчас Зарецкий никак не мог понять, что же ему делать на суде. Непокорная дочка никак не соглашалась на его условия.

И что ж теперь — так никому и не говорить о том, что видел в саду в минуту покушения Рыч? Максима, конечно, осудят. Но как после этого смотреть в глаза дочери?

Нелегко было и Рычу после всего, что он услышал о Максиме, неестественно, запредельно, идиотски всепрощающем. Человек, не сдающий ментам своего противника, пока еще даже неизвестного, в Рычевых понятиях значил очень много. И уж никак не заслуживал того, чтоб на него навесили чужое глупое покушение. Рыч даже начал про себя прикидывать — думать, решать: а если Баро не даст ему команду — хватит ли у него сил, воли, промолчать?.. Или, может, признаться во всем, обеспечив свободу Максиму (а уж там, на свободе хорошо бы ему наново набить морду, чтоб не заносился).

Да, вот так все непросто… Поэтому когда Баро вызвал Рыча к себе в кабинет, оба какое-то время молчали, не зная, как начать разговор.

— Последнее заседание суда над Орловым совсем скоро, — безлично, вроде бы, ни к кому не обращаясь, сказал Зарецкий.

Но Рыч только ждал, чтобы хозяин заговорил:

— И что же мне теперь делать, Баро?

Зарецкий резко рубанул рукой:

— Ты пойдешь и скажешь всю правду. Я не могу позволить сесть в тюрьму невинному человеку. Мы, цыгане, и сами слишком часто сидели безвинно, чтобы допустить такое.

— Извините, Баро, но почему мы так долго тянули с правдой? Вы же понимаете, ведь в суде мне говорить. Что я отвечу судье и прокурору?

— Ну ответишь… что… — Зарецкий совершенно не представлял, что сказать Рычу, в чем и признался по-честному. — Не знаю, Рыч, что ты скажешь.

Давай я срочно вызову Форса, обсудим…

В кабинет без стука ворвалась Кармелита:

— Папа, мне нужно с тобой поговорить. Очень нужно…

— Ступай, Рыч, мы потом договорим, — сказал Баро с облегчением.

Рыч пожал плечами, вышел из кабинета. Кармелита проводила его взглядом, проследила, хорошо ли охранник закрыл дверь, и лишь тогда заговорила.

— Папа… ты знаешь, я много думала… я решила принять твое условие, — сказала, как в прорубь нырнула.

Баро пришлось включить всю силу воли, чтобы промолчать и не сказать, что он уж сам был готов выполнить все условия дочери.

— Я выйду замуж за Миро. Только пусть Максим окажется на свободе.

Баро смутился, опустил глаза. Сейчас еще не поздно сказать дочке, что он и сам, без всяких условий решился дать Максиму вольную. Но нет, нет… Баро окончательно взял себя в руки, посмотрел дочери прямо в зрачки. И в его глазах снова была только суровость, никакой жалости.

— То есть ты твердо решила принять мое условие, Кармелита? Возврата к старому не будет?

— Да. Если ты имеешь в виду мои чувства к Максиму, то да…

— Я имею в виду ту глупость, которую ты принимаешь за "чувства"!

Как же захотелось Кармелите взорваться, запустить в голову отцу стул, нет, пожалуй, стул слишком тяжелый. Да хоть вот эту настольную лампу! Но она взяла себя в руки, сказала подчеркнуто послушно, покорно:

— Я сделаю все, что ты скажешь…

— Ты выйдешь замуж за Миро!

— Я выйду замуж за Миро…

— И дашь мне слово, что никогда не будешь встречаться с этим гаджо!

— Если ты спасешь его, я никогда больше не увижу Максима.

— Я-то свое слово сдержу. И сделаю все, чтобы вытащить его из тюрьмы. А ты?

— И я не нарушу.

Баро вздохнул с облегчением.

— Так-то лучше! Наконец-то ты приняла правильное решение.

— А ты не оставил мне выбора… Лицо отца вновь окаменело:

— Я не оставил тебе выбора? А ты мне оставила выбор? Ты, столько раз обманывавшая меня, сбегавшая из дома… Ты мне выбор оставила? — теперь уж Баро хотелось запустить чем-нибудь в дочку. — Да пойми же ты — все, что я делаю, это не моя прихоть! Я не хочу тебя ломать, но я желаю тебе счастья, и потому никак не могу допустить, чтобы ты продолжала делать глупости!

— Да, папа. Только вся беда в том, что у нас с тобой разные представления о счастье… О моем счастье.

Баро хотел возразить, однако Кармелита не дала ему и слово вставить:

— …Но ты, конечно же, прав! Ты — отец, ты — цыганский отец. И знаешь, как правильно. По-цыгански правильно. Зачем тебе спрашивать, чего хочу я, глупая, незнающая? Да, я ничего не знаю, ничего не понимаю… Тебе не представить, как я мучаюсь. Но я смирилась. Сердце мне подсказывает, что я должна предать, чтобы спасти… И не смотри на меня так. Я дала слово, и я его сдержу! Хотя… В отличие от тебя, я никогда не смогла бы допустить, чтобы пострадал невиновный, — Кармелита ушла, хлопнув дверью.

Баро достал из ящичка портрет Рады:

— И ты меня осуждаешь?

Долго, до боли в глазах вглядывался в фотографию. Но не дождался от Рады никакого знака.

Бережно спрятал обратно, в потайное место, портрет. Позвал Земфиру.

Хотел услышать от нее доброе слово. Но не дождался. А ведь он не сделал ничего плохого. Только добра всем хочет, только добра…

Вспомнились слова, которые нашла в школьном учебнике старшеклассница Кармелита: "Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом?!". Так ей, глупышке, эти слова понравились, целую неделю их повторяла, не понимая смысла. И даже пела на разные мотивы. А Баро слова эти хорошо понял, осмыслил и крепко запомнил. Но всю их мудрость оценил только сейчас.

И все же, все же…

— Я не мог поступить иначе, — сказал он сам себе. А больше его никто слушать не хотел.

Внутренне Форс крепко посмеялся над всеми. До вынесения приговора — считанные часы. Он — представитель защиты, стороны, уже почти проигравшей, спокойно сидит дома, обедает, дочь воспитывает… А его все выискивают.

Вот, ха-ха, что значит, правильно избранная стратегия: лучше пятнадцать минут подождать, чем полчаса уламывать!

Сначала объявился (по телефону, естественно, а не лично) пострадавший Миро Милехин. Сказал, что он уже достаточно здоров, чтобы выступить на суде… в пользу защиты! Неплохо. А потом позвонил Баро. Ничего толком не сказал, просил приехать к нему. Форс про себя хохотнул: а что если сейчас сказать, нет, Баро, вам надо, вы и приезжайте. Но все же решил не наглеть настолько: юристы — люди негордые…

А уж на месте Зарецкий выложил ему все и сразу:

— Леонид, я решил… Сейчас, на последнем заседании мой свидетель даст показания в защиту Орлова.

Форс принял это известие совершенно спокойно. Подумал, как же лучше отреагировать. Судя по твердости, с который Баро сказал эти слова, решение его окончательное. Что ж, в таком случае стоит поиграть в благородную личную преданность:

— Баро, это, конечно, в моих интересах. Для адвоката появление такого свидетеля в корне меняет все дело, а вот для суда… сомневаюсь я…

Опасаюсь за вас, думаю, вам не следует делать этого.

Баро вопросительно посмотрел на Форса.

— Да. Да. А что вы удивляетесь. Я же с самого начала сказал, что ваши интересы в этом процессе для меня прежде всего. Следствие закончено… Да и судебный процесс уже завершается… И тут появляется такой свидетель. Вас могут обвинить в подтасовке фактов.

— Никто ни в чем меня не обвинит.

— Вы уверены?

— Да. Ты же видел, как процесс идет. Все знают, как я отношусь к Орлову. Все знают, что я не заинтересован в его освобождении.

— Однако же я как адвокат заинтересован. Между прочим, в подтасовке фактов могут обвинить и меня.

— Вот поэтому, я и вызвал тебя. И прошу, чтобы ты хорошо поработал, чтоб в суде правильно отнеслись к этим показаниям.

Форс недоуменно развел руками:

— Ну что ж, Баро, если вы хотите, чтоб Орлова оправдали!..

— Хочу..

— Что ж… Хорошо. Где наш свидетель?..

Баро позвал Рыча. Тот рассказал все, что видел в саду, во время выстрела.

Форс попросил пару минут на размышления. Потом сказал с героическим постаныванием:

— Ребята, что вы со мной делаете? Куда вы меня втягиваете? Такие показания имеют ценность во время следствия. А сейчас… Сомнительно это все выглядит. Очень сомнительно. Похоже на сговор.

— А как же сделать, чтобы не было похоже? — озаботился Баро.

— Да никак! В том-то и дело, что никак! Это все только слова. Они не подкреплены никакими доказательствами. И то, что это сказано на последнем заседании, очень странно. Могут не поверить, понимаете?

— Ведь ты адвокат. Нужно сделать так, чтобы поверили. Давай сейчас все отрепетируем с Рычем…

— Э-э-э, нет, Баро. Вот это ни в коем случае. Такие вещи и обвинитель и судья сразу вычисляют. А уж если они решат, что свидетеля подкупили…

— Я никого не подкупал!

— Да не о вас речь! Судья может заподозрить, что свидетеля подкупил я, чтобы помочь своему клиенту в безнадежной ситуации.

— И что же делать?

— Отказаться отдачи показаний.

— Нет, Форс. Он, — Баро по-барски ткнул пальцем в Рыча. — Он выступит в суде, а ты должен сделать все, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения.

Форс ответил не сразу. Сделал это только для того, чтобы последние его слова прозвучали более весомо.

— Баро, я попробую, я постараюсь. Но хочу, чтобы вы правильно оценивали ситуацию. Вот этот парень, — Форс ткнул в Рыча тем же жестом, что и Зарецкий. — И я, мы очень рискуем. Рискуем из-за вас…

Барон зло сверкнул глазами:

— Я готов взять все на себя. Я сам отвечу…

— Нет! — перебил его Форс, так же жестко. — В том-то и дело, что вы должны быть в стороне, иначе уж точно все испортите. Так вот, мы рискуем для вас и из-за вас. Просто я хочу, чтобы вы это помнили и ценили.

Сердце у Зарецкого сжалось. Он привык принимать решения и отвечать за них. Но в этот раз другие люди должны рисковать, отвечая за его нерасторопность и нерешительность, — Спасибо, Леонид, я не забуду того, что вы с Рычем сделаете. Спасибо.

Форс героически поджал губки. Но изнутри его буквально разрывал смех.

Он, Леонид Вячеславович Форс, поистине гений! Зарецкий предоставляет ему беспроигрышного свидетеля защиты. И после этого еще становится его должником! Ай-да, Форс, ай-да сукин сын! Вот как нужно уметь выстраивать жизненную картинку! Вот кто из Форсов настоящий художник!

Открылось последнее заседание. Форс заявил сразу двух свидетелей: Миро Бейбутовича Милехина и Богдана Васильевича Голодникова. И оба имени были встречены в зале с удивлением.

Миро? Так он уже выздоровел? Хорошо. Но не для всех. Обвинитель Чугуев недовольно покривился. Появление пострадавшего снижало весь накал обвинения.

К тому же, судя по тому, что Милехин пришел с Форсом, он будет просить о снисхождении к Максиму..

А вот со вторым человеком вообще непонятно получилось. Богдан Васильевич Голодников — а кто это? Даже среди цыган мало кто знал, что это Рыч. Рыч и Рыч — по-цыгански "медведь", кличка, прозвище настолько подходило к нему, что и не думал о том, как зовут его по-настоящему…

Миро вышел к свидетельской трибуне.

— Свидетель, опишите, пожалуйста, ваши отношения с подсудимым!

Миро посмотрел на Баро, тот нахмурился. Да, нелегко говорить. Но нужно!

— Так получилось, что мы с Максимом были соперниками. Подробно говорить об этом мне больно. Да и не нужно. Мне рассказывали, что здесь, на суде, об этом уже много говорили.

Судья кивнул головой. И это придало цыгану решительности.

— Но при этом я хочу сказать, что врагами мы с Максимом никогда не были! Никогда.

— Таким образом, — подвел итог Форс. — Вы не можете подозревать гражданина Орлова в покушении на вашу жизнь?

— Не могу. Да нет, что там — не могу? Я вообще считаю, что он этого не делал! Такой человек, как Максим, не мог стрелять в меня. Да и вообще, ни в кого не мог бы!

— У меня все, ваша честь! Благодарю, — прощально взмахнул рукой Форс.

— У обвинения есть вопросы к свидетелю? — обратился судья к Чугаеву.

— Есть! Конечно же есть, ваша честь! — Петр Архипович внимательно посмотрел на Миро. — Свидетель, как нам стало известно, вы оба были влюблены в одну девушку. Как вы думаете, обвиняемый хотел добиться ее взаимности?

— Я думаю, да. Но…

— Прошу вас сказать "да" или "нет". Без "но"!

— Протестую! — взорвался Форс. — Обвинитель провоцирует свидетеля на домыслы!

— Протест отклоняется! Отвечайте свидетель! — Да…

— Спасибо. Следующий вопрос. Девушка дала согласие выйти за вас замуж?

— Дала, но я вам говорю, что…

— "Да" или "нет"?

— Да… — выдавил из себя Миро.

— И вы считаете, что у обвиняемого не было мотива для убийства?

— Да, я так считаю! — твердо и даже с вызовом сказал Миро.

— Извините, но это эмоции. А мы здесь, в суде, рассматриваем факты! И они таковы: подсудимого взяли на месте преступления с ружьем в руках. Вы как-то можете это объяснить?

— Нет.

— Вопросов больше не имею! — торжествующе сказал Петр Архипович Чугаев.