Света сидела перед мольбертом в ожидании. Всякий художник знает это предощущение образа. Оно возникает за секунду до того, как смутные мысли, чувства, запахи, звуки выплескиваются на пустой (пока еще) холст.
Но неожиданно в дверь позвонили. И все светины мысли материализовались, однако не на холсте, а в жизни. В образе ее лучшей подружки.
— Кармелита! Как ты здесь очутилась? У тебя же очередной домашний арест! Тебя что, отпустили?
— Ну, конечно!.. Никто меня не отпускал. Только ты никому не говори, что я здесь.
— Да кому я расскажу! Ты лучше… Ты говори! Что произошло?
— Я сбежала!
— Откуда? Из дому?
— Нет, с репетиции. Прямо из театра.
— Из театра? А что, там уже можно репетировать?.. Жаль, этот вопрос Баро Зарецкий не слышал. Его человеческими стараниями (и денежными вливаниями) бригада строителей расстаралась — за неделю так обработала заброшенный театр, что там уже можно смело выходить на сцену, не боясь провалиться в подвал.
— Да, Света. Репетировать можно. И сбегать оттуда можно. Отец же охранника нашего, Рыча, ко мне уже насовсем приставил. Он мне шагу ступить не дает.
— От кого же он тебя охраняет? — спросила Светка, в общем-то, заранее зная ответ.
— От Максима. От кого же еще!
— Понятно. А Максим о сегодняшнем побеге знает?
— Откуда? Я сразу к тебе прибежала.
— Это правильно. Здесь тебя никто искать не будет. А если и будет, я так спрячу, что в жизни не найдут.
— Подру-у-жка, — Кармелита нежно чмокнула Свету в щечку и тут же попросила. — Дай воды попить… в горле все пересохло… от волнения.
Представляю, что там сейчас с отцом. Ух, как же он на меня сейчас злится.
Кармелита жадно выпила стакан воды. И вспомнила старую поговорку: нет ничего слаще чистой воды и запретной любви. Как будто про нее сказано.
— Что ты собираешься делать? — поинтересовалась Света.
— Не знаю… — недавняя решительность Кармелиты испарилась, как вода из лужи.
И Света взяла инициативу в свои руки:
— Не дрейфь, подруга! Все будет хорошо! Прежде всего нужно сказать Максиму, где ты.
А Максим в это время сидел в своем гостиничном номере и думал, как ему жить дальше. От Кармелиты он не отступится. Никогда! И никуда из Управска без нее не уедет.
Что-то зацепило его в этой мысли: "Из Управска без нее не уедет…"
А с ней?..
В дверь резко постучали. И даже не постучали, а толкнули ее, пытаясь открыть. Но надежный, старого литья и сборки замок не поддался.
И уже только после этого постучали. Точнее — прогремели.
"Что-то случилось!" — подумал Максим и открыл дверь.
В номер ворвался Рыч:
— С дороги! — и тут же начал осматривать все закоулки.
На одном из виражей охранника перехватил Максим, крепко, как клещами, взял за руку:
— Дружище, постой. У меня что тут, проходной двор? Наверно, нужно было спросить разрешения войти, начать поиски?
— У кого, у тебя?
— Секундочку, — Максим, приняв театральную позу, оглядел комнату.
— А что, здесь еще кто-то есть? Вроде бы, нет. Да, думаю, разрешение нужно было спрашивать у меня…
Рыч судорожно сжал кулаки. С такой судорожностью облизываются пьяницы, завидев выпивку:
— Я сейчас "попрошу" у тебя разрешения!
— Попроси…
— Где Кармелита?!
— Не знаю!
— Слушай, парень, тебе что, неприятностей мало?!
— Да нет, с избытком.
— Так чего ж ты на рожон лезешь?
— Это я на рожон лезу?.. Нормально! Ты ворвался в мою комнату, устраиваешь допрос… Я же тебе сказал, я не знаю, где Кармелита. Это же не я работаю ее охранником…
Вот уж этой иронии нежная душа Рыча не вынесла. И он прорычал, в полном соответствии со споим прозвищем:
— Кармелита сбежала из театра! Если она сюда не приходила, где она еще может быть?
— Поздравляю! Кажется, это уже сотое убегание Кармелиты от ее доблестного охранника!
Рыч ударил Максима справа. Тот поставил блок. Слева — Максим увернулся.
И тут же ударом справа проверил Рычеву челюсть на прочность.
Охранник изобразил нечеловеческие страдания; Максим расслабился, опустил руки. Но, как оказалось, зря. Резким коротким ударом снизу Рыч ударил его в рану. И хоть под воздействием целебного бальзама она уже почти зажила, затянулась, все равно боль была нечеловеческая. Максим согнулся, как перочинный ножик.
Рыч не отказал себе в удовольствии рубануть его ребром ладони по затылку:
— Это на прощание. И учти, в следующий раз все может быть по-другому. А сегодня я добрый, — и ушел.
Максим доковылял до кровати. Пройти эти несколько шагов было очень трудно. Он упал на кровать, уговаривая рану не болеть так уж сильно. Но боль разыгралась, как симфонический оркестр. И больше всего в ней было резвого огня скрипок. Но Максим с детства, с веселой поры мальчишеских уличных драк, умел дирижировать своей болью, убирая резкие и громкие звуки, сводя ее к мягкой свирели.
И вот боль совсем затихла.
Зато раздался громкий телефонный звонок.
Максим, не слезая с кровати, взял телефонную трубку.
— Алло. Света? Как дела? У меня все нормально. Что? Кармелита у тебя?!
Очень хорошо. Вы никуда не уходите, я буду минут через пять! Я говорю, не уходите никуда! Ага… Давай, пока!
Максим привстал с кровати. Боль хотела было вернуться, но он уговорил ее не делать этого.
Максим вышел из гостиницы. Рыч следил за ним из старого, давно уже опробованного места. Но Макс сразу же заметил слежку. И не столько даже заметил, сколько почувствовал своим израненным нутром.
"Ну-ну, — подумал Максим. — В бою тебе повезло, а в хитростях я все равно буду первым!"
Рана побаливала, самую малость, но не утихала. Надо же, как ловко угодил кулак охранника. И вдруг Максим остановился…
А что если Рычу не просто повезло, что если он не случайно ударил в это место? Макс припомнил свой недавний, недолгий поединок. Разобрал его мысленно в деталях. И понял, удар Рыча был не случайный, а хорошо подготовленный. Он бил наверняка, хорошо зная самое слабое место. А это могло означать только одно: ножом в прошлой стычке его пырнул именно Рыч.
Вот только, кто приказал ему это сделать: Баро или еще кто-то… А может быть, он сам решил избавиться от надоевшего гаджо. Хотя, нет, это вряд ли.
Рыч из таких, что бесплатно ничего делать не станет. Скорее всего, он выполнял чей-то заказ. Но делал это радостно, совмещая приятное с полезным…
Максим даже не представлял, насколько близки к истине его рассуждения.
Жаль, следователь Бочарников их не слышал.
Макс уже достаточно долго жил в этом городе, чтобы знать, как уйти от назойливых "друзей", с которыми ему совсем не хочется увидеться. Есть в Управске такая замечательная пиццерия "Неаполитано". С несколькими черными ходами. И девушки официантки там все симпатяшки — всегда помогут.
Максим заскочил в пиццерию. Подбежал к официантке Любочке:
— Привет!
— Привет. Куда торопишься?
— Да так, в прятки играю. Люба, значит так. Я в подсевку. А ты пареньку цыганскому, с которым мы гоняемся, скажешь, что я через черный ход вышел.
Договорились?
— Ой, Макс. Ребенок ты. Теперь пора уже в другие игры играть. — Любочка, ты, конечно, права. Но некогда. Все — я прячусь.
Едва Максим скрылся в подсобке, как в пиццерию зашел Рыч.
Люба, слегка покачивая аппетитными бедрами, пошла ему навстречу:
— Здравствуйте, хотите пообедать у нас? Или просто перекусить? Пиво.
Пицца. Десерт…
— Да нет, я хочу отбивную котлету сделать…
— Извините, но у нас в меню…
— Не волнуйся. Я ее без вас сделаю. Слышь, девочка, как тебя… — Рыч всмотрелся в бейджик на груди девушки (а заодно и в саму грудь). — Люба!
Любаша, тут один паренек, светленький такой, не заходил?
— Заходил. А вам-то зачем?
— Ну как зачем?! Ну… — нет, определенно общение с официанткой сбило охранника с толку, он не мог собраться и соврать с банальной убедительностью. — Он — друг мой. Я ему кричал издалека… А он все не слышит. Видно, торопится куда-то…
— А, ну если друг, тогда другое дело, — смилостивилась Любаша. — Туда ваш приятель пошел, через черный ход вышел…
— Да? Спасибо! — Рыч побежал в направлении, указанном девушкой.
Как только он вышел из пиццерии, все официантки дружно засмеялись. И потом еще долго обсуждали любашино умение сбивать мужиков с толку в любой ситуации.
Не успела Света поговорить с Максимом по телефону, как снова раздался звонок. Звонил отец. Сказал, чтобы она его сегодня домой не ждала.
Это не было сюрпризом — Света уже привыкла, что отец часто не ночует дома. Все время где-то мотается. Ездит в командировки, чаще всего не очень далекие. Но что поделаешь — адвокатская работа нелегкая. Да к тому же и мужчина он еще не старый, имеет право на личную жизнь.
Максим вихрем ворвался в светину студию. Кармелита бросилась ему навстречу:
— Максим!
— Кармелита!
Света почувствовала себя лишней, подхватила сумку, взяла ключи и уже в дверях, мимоходом, сказала:
— Ну, ребята, вы тут пока… пообщайтесь. А я пойду куплю чего-нибудь к чаю, — и подмигнула Кармелите.
Максим крепко обнял любимую. И она подумала, как же это все так получилось, еще недавно боялась думать о нем, сторонилась. А теперь позволяет ему обнимать себя. Увидел бы отец… Или Миро…
— Максим, я сбежала! Для тебя. К тебе…
— Я знаю. Ко мне уже приходили. Что случилось?
— Отец с Бейбутом опять начали договариваться о нашей свадьбе. О моей с Миро. Мне стало противно. И я убежала. Я просто не могла там оставаться…
Понимаешь… Понимаешь, мне показалось… Если бы я там Осталась, там, рядом с ними, то это бы означало, что я согласна. А я не согласна.
— И я не согласен.
Максим утопил свое лицо в ее волосах. А потом вынырнул из этого душистого океана, и они поцеловались.
Максим как-то неловко повернулся, и боль в потревоженной ране вновь скрючила его.
— Что с тобой, Максим? Что?
— Так… Ничего… Ранка побаливает. Немножко…
— Ляг! Ляг! Болезный ты мой. Нельзя тебе было из больницы уходить, не долечившись.
Кармелита села на диван, а Максимову голову уложила себе на колени. Так хорошо, таксладко было гладить его волосы.
— Макс, почему у нас все так сложно?
— Ты потерпи немного. Мы что-нибудь придумаем…
— Что тут придумаешь? Мой отец слышать о тебе не хочет.
— Да. И тайком мы встречаться тоже уже больше не можем. Нельзя убегать из тюрьмы каждый день.
— Нельзя. Не надо, не говори, Максим, о тюрьме. Беду накличешь. А убегать можно. Но очень уж трудно. И потом, почему мы должны прятаться?
После ее слов Максим вспомнил, о чем думал у себя в номере, пока не пришел Рыч:
— Знаешь, Кармелита, я сначала хотел сбежать из Управска. А потом твердо решил, что без тебя никуда отсюда не уеду.
— Да, милый, я знаю… Я верю тебе…
— Так вот. Твой отец хочет, чтобы я уехал из этого города. Хочет?
— Да.
— И я уеду.
— Как?
— Кармелита перестала гладить его волосы, застыв в напряжении. — Очень интересно…
А Максим засмеялся, довольный произведенным эффектом:
— Да-да, уеду. Но только вместе с тобой! Представляешь, убежим куда-нибудь далеко-далеко, в такое место, где нас вообще никто не найдет.
Кармелита задумалась, от одной этой мысли — она останется с Максимом, вдвоем, навсегда — стало тепло и хорошо. Но потом вспомнила об отце, жестком, властном, порой грубом. Но таком близком… И снова стало больно.
Максим почувствовал ее сомнения.
— Что… Что тебя останавливает?
— Мой отец… Я для него — все. Если я его брошу, вот так… Он мне этого никогда не простит.
— Но он же не может, не имеет права так вмешиваться в твою судьбу, если он тебя любит. Действительно любит.
— Это ты так думаешь. А он считает, что имеет. Для него наши законы важнее моих глупых переживаний! Ведь все наши так жили, женились, выходили замуж веками. И ничего — выжили. А что такое одна маленькая глупая Кармелита против многих веков истории?
— Очень много! Для меня Кармелита — это очень много. Это все! Мы поженимся. Поживем отдельно. А потом вернемся, и тогда он поймет, что был неправ.
Кармелита грустно улыбнулась:
— Ты хоть сам-то веришь в то, что сказал? Максим вскочил с дивана.
— Верю — не верю… Не знаю! Только… Ну не может же это все продолжаться вечно. Нельзя играть в прятки с собой, с судьбой, со всеми.
Кармелита, рано или поздно ты все равно должна будешь сделать выбор. Так почему не сделать его сейчас?
Выбор… Легко сказать — выбор. Предать Максима, оставшись с отцом. Или предать отца, уйдя с Максимом. Попробуй тут выбрать.
— Да, Максим, ты прав. Только не торопи меня, ладно? Дай мне время подумать. Хорошо?
— Конечно. Я тебя понимаю… Кармелита решительно встала:
— Все… Мне пора. Отец, наверное, весь город поднял на уши из-за меня.
— Я тебя провожу.
— Нет, не надо. Я не хочу, чтоб у тебя появились новые раны. Я пойду одна. Прощ…Тоесть, нет. До свидания.
Кармелита поцеловала любимого и пошла к выходу. Потом вернулась и вновь поцеловала. И снова направилась к выходу. Но теперь уже Максим догнал ее. И они снова начали целоваться.
В конце концов, Кармелита взяла себя в руки, вырвалась из объятий и пошла к двери. Не оборачиваясь, ничего не говоря, не прощаясь. У нее не было сил для всего этого. Она кусала губы, чтобы не закричать, не расплакаться от боли и безнадеги.
А Максим поступил проще. Он отпустил боль в ноющей ране. Позволил ей занять все тело, все мысли, все чувства. Он тоже очень не хотел заплакать — ведь это было бы не по-мужски.