Страсть и надежда

Глава 18

Сом, запеченный соответствующим образом, действительно был восхитителен.

Любовь к гастрономии шла у Форса где-то на третьем месте после любви к дочери и любви к бизнесу.

И вдруг в VIP-кабинете "Волги" материализовался человек, который как раз пришел поговорить по поводу дочери и бизнеса.

— Антон? — удивился Форс.

— Здравствуйте, Леонид Вячеславович. Спасибо вам за ваш совет. Как здорово, что я вас тут встретил. Я ведь случайно. Сам хотел посидеть, расслабиться…

— Ну и отлично, Антоша, давай-ка расслабляться вместе. Тут сомик фирменный — просто чудо!

Антон присел, попробовал. Недурно. Однако пора о деле, раз уж свиделись.

— У меня тут есть одно предложение насчет вашей дочери…

— Предложение? Хочешь просить ее руки и сердца? Антон усмехнулся.

— Ну пока не совсем… Хотя то, о чем я хочу говорить, сделано ее рукой. Да и сердцем тоже…

— Молодец, Антон, красиво излагаешь. Вообще, растешь прямо на глазах.

Так что там?

— Я хочу устроить выставку-продажу ее картин…

— Прости, не понял… — совершенно искренне сказал Форс. — Выставку-продажу чего?!

— Картин вашей дочери… У нее в мастерской, сейчас их скопилось много… Чего они там зря пылятся. Надо выставить их, показать людям. Может, кто-то даже и купит…

— Ты что издеваешься? — рассердился отец художницы. — Хочешь выставить эту мазню? Опозорить мою дочь на весь город?!!

Не ожидал он такого подвоха со стороны Антона. Форс позволял дочери эту блажь, надеясь, что рано или поздно она переболеет живописью. И займется делом.

Выйдет замуж за достойного небедного человека. Или сама к какому-нибудь делу пристанет.

Но поощрять ее безнадежные прожекты, начинать устраивать выставки — это уж увольте.

— Леонид Вячеславович! Вы не правы. Я видел ее работы. Мне понравилось.

— Ты что-то перепутал! Тебе ее фигура понравилась, а не работы. Что там может нравиться? Это даже картинами назвать нельзя.

— А по-моему, вы просто недооцениваете свою дочь. У нее талант художницы.

— Я знаю, что она не художница. Кстати, неоднократно ей об этом говорил, только она слышать ничего не хочет. А ты, Антон, либо хитрец, каких мало, либо сильно заблуждаешься.

— Вы не правы. И я это вам сейчас докажу.

— Очень интересно. Доказывай…

— Вот мы с вами — два человека. Уже видели ее картины. И у нас разделились мнения. А как мы горячо спорим! Значит, есть, о чем поспорить?

Значит, там есть искусство.

Форс умолк. Все это, конечно, ерунда. Но приятно, елки-палки, что кто-то так заботится о его дочери. Антон же не останавливался, развивал наступление:

— Леонид Вячеславович, вы только представьте себе: по всему городу афиши, а на них — крупными буквами… — как фокусник, начал выписывать в воздухе. — "Светлана Форс. Апология весны". А? Каково?

— И все же, нет. Нет, Антон, не хочу позориться!

— Но почему сразу "позориться"?!

— Если сейчас только я знаю, что моя дочь бездарность, то после этой выставки-непродажи весь город об этом узнает.

— Ну почему сразу "бездарность"? Почему сразу "непродажа"? Просто не все понимают толк в ее картинах.

— Хорошо, — сказал Форс, уже почти сдавшись. — Допустим, выставка состоится, но ее картины только высмеют и никто ничего не купит, тогда что?

— Купят! — с уверенностью сказал Антон.

— А если нет? Нет, если? Ты о Светке подумал? Представляешь, что с ней будет?

— Да я только о ней и думаю! А картины ее купят, я обещаю, я слово даю!

И вообще никому не позволю над ней смеяться.

Отцовское сердце совсем растаяло:

— Ладно, ладно. Тут уж мы точно союзники. Я свою дочь никому в обиду не дам.

— Тогда, Леонид Вячеславович, остается самый главный вопрос.

— Какой?

— Где эту выставку устроить? Я думал, в каком-то из папиных учреждений.

В фойе, в холле… И за аренду платить не надо.

Форс тоже задумался. Где?..

И тут же сам прервал свои раздумья. Нормально получается. Вот он уже от всех дел в ресторан спрятался. Так судьба его и тут нашла. И Антон, этот сопляк, его перекрутил, переговорил, уломал, развел на выставку дочери. А он, жалко посопротивлявшись, уже согласился. Дожил…

И все же, где устроить выставку. В каком-нибудь астаховском холле — самодеятельностью попахивает. В прокуратуре недавно была такая выставка "Живопись сотрудников уголовного розыска". Все сплошь лирические пейзажи и романтические портреты.

Нет, нужно что-то другое, так, чтоб недорого, но знаково.

Сейчас все по Союзу нерушимому республик свободных ностальгируют. Так, а где тут у нас при советской власти выставляли заезжие экспозиции?

В доме культуры, который после стал театром!

Интересно, очень интересно. Его как раз недавно цыгане выкупили.

Частично даже отремонтировали. У Баро там проект назревает интересный…

Выставка у цыган — это хорошо. Главное, только, чтобы он, сам Форс, был в стороне, и чтоб все знали, что он против.

А Антон пускай занимается этим. Если все удачно получится, он подключится к делу как отец художницы. Если же нет, и ругань какая-то возникнет, Форс начнет всех мирить, критикуя: "Какого черта? Я же говорил, не нужно этого делать!"

— Антон, самое недорогое и самое престижное место — старый театр.

По-моему, подходящее место.

— Я тоже подумал об этом… Я туда еще в детстве ходил. Самое подходящее место для светкиных картин…

— Так действуй. Антон замялся:

— Есть одно обстоятельство. Дело в том, что… сейчас там репетируют цыгане… И с ними надо договориться.

— Что ты говоришь? Надо же… Ну и что, что цыгане. Ты же, кажется, наладил с ними отношения?

— Да, наладил… — скромно сказал Антон.

"Ага! Сначала нагадил, а потом наладил", — чуть не вырвалось у Форса. Но сдержался, вслух сказал иначе.

— Вот и дерзай. То есть, мне, конечно, все это не нравится. Но вы же, молодые, стариков не слушаете. Все свои шишки набиваете!

Люцита уехала в больницу, вернулась с Бейбутом и с хорошими новостями.

Вроде, говорят, полегчало Миро. То есть в себя еще не пришел, но крепнет помаленьку.

Люцита не стала никому рассказывать про маленькую заминку, что там случилась. Когда врач спросил: "Вы к кому? Вы кто?", чуть было не ляпнула: "Я невеста Миро!". На языке эти слова так и вертелись, но врач опередил:

"…А то у вас, цыган, семьи большие. Вот сегодня одна невеста уже была".

"Я — сестра ему. Двоюродная", — сказала тогда Люцита.

Врач в ответ только мудро понимающе улыбнулся: "А, ну это другое дело, сестер у нас сегодня еще не было! Пройдите, посмотрите на своего брата раненого, только недолго".

И снова — так больно стало Люците от понимания того, что она и здесь не первая. А в любви ведь можно быть только либо первым, либо никаким. И всякий, кто говорит иначе, — лукавит.

Земфира встретила дочку, выспросила все о Миро, а потом ушла в трейлер к Бейбуту с важным разговором. Ясно, о чем говорить станет…

Отец Миро сидел в трейлере угрюмый, едва живой.

— Бейбут… Нам надо поговорить, — сказала Земфира, входя.

— Извини… Мне сейчас не до разговоров. Ступай.

— Это очень важно! Ты должен знать…

Бейбут молча посмотрел на Земфиру. Видать, и вправду что-то серьезное.

— В Миро стреляли из моего ружья.

— Что? О чем ты? Разве у тебя есть ружье?! Откуда? Какое?

— То самое, которое ты подарил моему мужу в день нашей с ним свадьбы.

Бейбут только сейчас вспомнил об этом ружье. Старинное, семейное. Это из таких подарков, которые только самым близким людям делаешь. Только вот то ли это ружье?

— Земфира, я же тоже видел его тогда, во дворе Зарецкого, и не признал.

— Это потому, что ты уже и забыл о нем. А я все время с ним вожусь, храню, протираю, смазываю. Вот увидела его и сразу узнала.

— Но почему ты раньше об этом не сказала? Там еще, в доме Рамира.

— А зачем говорить такое при всех? Да к тому же надо было домой приехать, проверить. Вдруг ружье очень похожее, но другое. Надпись-то мне некогда было разглядывать. Вот, Бейбут, и выходит, что в Миро стреляли из нашего ружья.

— Спасибо, что сказала правду. Только вот еще знать бы, на что эта правда выведет?

Да кто спорит, конечно, хорошо бы об этом узнать, да поскорее…

И когда Земфира вернулась домой, в палатку, ей вдруг показалась, что Люцита что-то недоговаривает. Хотя сама обо всем спрашивает. Попробовала поговорить с ней по-матерински строго. Не помогло.

"Да нет, — решила тогда Земфира, — померещилось. — Что Люцита может знать об этом? Просто она в своих муках душевных".

А был в таборе еще один житель, который ни с кем ни о чем не говорил.

Просто мучился в ожидания своего самого близкого друга. Торнадо знал, чувствовал, что с его хозяином что-то случилось. Ведь весь табор только и говорил: "Миро! Миро! Миро!".

И как ни бился Торнадо, как ни ржал неистово, отпускать его не хотели.

Оттого характер у него совсем испортился. Стал жеребец прежним: злым, неприступным. Так всегда бывает, когда любимого хозяина рядом нету.

Понял конь, что не от кого ждать подмоги. И тогда начал грызть привязь, жесткую, противную…

Потому что уже не мог жить без Миро.

С Зарецким встретились в городе, в маленьком безымянном баре.

Разговор насчет помещения для светкиного вернисажа получался очень нелегкий. Тот был не груб, но хмур и никак не давал согласия. Антон уж и так подходил, и этак. Но все впустую.

— Хорошо, господин Зарецкий, — подвел итог Антон. — Давайте мы с этой идеей, как говорится, ночь переспим, а завтра… Ну, завтра я к вам приеду.

И, надеюсь, мы все решим.

Тут Баро вообще смутился как-то не по-баронски. Ну как объяснишь этому парню, какой он зарок дал. И с этой выставкой глупо получается. Неправильно.

Астахов может подумать, что он против него что-то худое замышляет.

И тогда Баро заговорил совсем иначе, по-человечески:

— Антон, ты не обижайся. Но тут у нас обстоятельства так плохо складываются, что сейчас не до этого. Совсем не до этого.

— Я все понимаю. Бизнес! Вы решайте свои проблемы. А через несколько деньков я к вам приеду с развернутым проектом…

Ну вот опять — "приеду". Да как же ему объяснишь… А-а, надо правду говорить, чего там прятаться?

— И со своими проектами ко мне не приезжай, — и опять как-то обидно получается, не по-партнерски. — Ты лучше позвони…

Антон посмотрел на Баро подозрительно: зачем он крутит что-то непонятное.

— Только ты опять же не обижайся. У нас тут произошло… В общем, пока это все не закончится и не прояснится, — "это все" сказано было с большой болью. — Я поклялся, что ни один гаджо не переступит порог моего дома.

— Я, наверное, что-то не так сказал или сделал? — недоуменно спросил Антон.

— Нет, не переживай. Дело не в тебе. Это твой большой друг Максим Орлов все тебе объяснит, если только тебя к нему пропустят.

— Подождите, а что Максим?.. Он в больнице?

— Нет, в больнице не он. А Максим в тюрьме…

Больше Баро ничего не хотел говорить на эту тему, поэтому распрощались быстро.

И Антон попытался понять, что же все это значит. Но на этот раз его блестящая догадливость, так ярко проявившаяся в истории с побегом, дала сбой. И лишь одна ясная мысль посетила его: "Надо встретиться с Форсом, посоветоваться…"

Кармелита окончательно запуталась в своих чувствах, забилась в них, как мушка в клейкой паутине. Сердце, что с ним ни делай, как ни убеждай, тянется к Максиму. Душа болит за раненого Миро, а голова раскалывается от полного непонимания, что происходит и что делать.

Может, к Светке съездить? Подруга все-таки. Разговор с ней — лучшее лекарство… Только бы на Форса там не напороться. Уж очень не хотелось с ним фальшиво раскланиваться.

Света быстро открыла дверь. И было в ней что-то особенное — радостная искорка какая-то. Царапнула Кармелиту обида да зависть — вот кому-то хорошо, кто-то радуется. А она уж и забыла это чувство… Но тут же одернула себя.

Как не стыдно — подружке завидовать в том, что у нее что-то хорошее случилось!

А Света пригласила ее войти, проводила в дом, но почему-то не в студию-мастерскую, где они обычно сидели, а на кухню. По дороге подначивала:

— Боже мой, кто же к нам явился!? Удивительно, как нашли время.

И Кармелита поняла, что Света совсем не знает, о том, что случилось вчера. И не хочется ей говорить об этом. Все это еще раз переживать — не нужно.

— Ну ладно-ладно, хватит! Ты-то сама куда пропала? Тоже мне, подруга!

Знаешь, как ты мне сейчас нужна?!

— Это я пропала? Я не пропала! Я — вот. Я не прячусь, я, между прочим, у тебя дома в гостях побывала. Но меня даже на порог не пустили!

— Как не пустили? — Кармелита не на шутку разозлилась — ох, уж этот отец, чего придумал — Светку к ней не пропускать.

А Света начала снова переживать ту, уже почти забытую, обиду.

— Очень просто! Дверь перед моим носом закрыли! Вот такой приемчик горячий. После стольких лет верной дружбы!

— Свет, ты прости. Прости, я правда не знала…

Ну вот, обиду удалось погасить. И Кармелита почувствовала, что нет больше сил держать в себе вое, что произошло, и все, что она надумала за вчерашний день.

— Слушай, Света! А ты знаешь, что произошло… И тут на кухню заглянул Антон с картиной. Она заслонила ему весь обзор, и он не увидел, что Света не одна.

— Свет! Слышь, знаешь, мне еще вот эта картина очень понравилась!

Поставил картину на пол, заметил Кармелиту и осекся.

— Оп-па! Здрасьте!

Лицо Кармелиты мгновенно окаменело. А глаза просто запылали ненавистью;

— Что он здесь делает?

Света поразилась такой перемене. Она не знала, как реагировать, и, чтобы хоть немного выиграть время, переспросила:

— В каком смысле "что он здесь делает"? Кармелита промолчала, будто не смогла раскрыть рот из-за брезгливой гримасы, что свела ее лицо.

Антон же, напротив, очень мило, по-домашнему сказал:

— Света, твоя подруга, наверно, расстроена из-за того, что я могу помешать вашей милой девичьей болтовне…

Кармелита бросила на него быстрый, злой, проклинающий взгляд.

— О-о!.. Какие глазищи! — шутливо испугался Антон. — Только ты ими меня так уж не пугай, а то я спать не смогу. Ну ладно, Света, я пойду. Надо еще распорядиться по поводу выставки. Я еще возьму кое-что из отобранного…

— Да, Антон, конечно! — Свете было ужасно неудобно перед ним.

Сегодня Антон пришел с радостной новостью — он договорился с Баро насчет выставки, не сразу, но все же договорился! Хотя, конечно, пришлось попотеть.

Баро нынче злой и неуступчивый. Но и он сломался.

Антон был так искренне, так беззаветно счастлив, что… что… Ну, в общем, очень хороший был он с утра. И потом тоже носился, как преданный щенок, по мастерской, выбирая картины: "Эта! Нет, эта! Нет, эта! Нет, все вместе!". Свете было так хорошо. Она даже подумала, что, наверно, именно это и есть то счастье, о котором все мечтают.

А тут пришла подружка и мигом разрушила все, фактически прогнала человека, который столько сделал для нее.

— Антон, ты извини, что так получилось, — сказала Света на прощанье.

— Да нет, что ты! — благородно ответил Антон. — Я же понимаю: подруга — это святое! Ты мне скажи, где лучше картины повесить? Там в холле есть такой закуток. Думаю, там.

— О, да! Отличная идея.

— Вот и хорошо, ну я пойду!

— Антон, ты извини, ладно?

— Ну что ты, перестань, не за что. Пока! Увидимся. Вернувшись на кухню, Света встала, руки — в боки:

— Ну и чем он тебя не устраивает, что ты его так выпроводила из моего дома?

Кармелита горько спросила:

— А ты что, действительно ничего не знаешь?

— О чем?

— О побеге об этом… А, ну, конечно, этот же, — кивнула в сторону ушедшего Антона. — Тебе ничего не рассказал!

— Почему не рассказал? Я все знаю. Антон ни в чем не виноват. Он хотел как лучше.

— Да что ты говоришь? Как лучше? Так вот, в ночь нашего побега за мной приехал Антон. И знаешь, что он мне сказал?

— Нет.

— Что Максим ему меня уступил.

— Что??? Это ерунда! Это правда ерунда! Мы с Максимом прождали тебя всю ночь, а ты не пришла!

— Не пришла, потому что за мной приехал Антон по договоренности с Максимом.

— Зачем? Зачем ему это?

— Чтобы провести со мной ночь, а за это Максима опять бы приняли на работу!

— Подруга, это ерунда! Полная ерунда.

— Я тоже думаю, что ерунда, но не полная. Что-то там у них закрутилось нехорошее. Вот только что, не знаю. Да и не хочу знать. Не хочу вычислять, кто из них больший подлец, кто меньший…

— Кармелита, да никто из них не подлец. Я же говорю, мы с Максимом ждали тебя. А Антон оказался хитрее. Просчитал дальше — реакцию твоего отца и всех ваших… И… и… И решил помешать нам, чтобы спасти всех нас.

Понимаешь, я знаю Антона, он не мог наговорить всего того, что ты сказала!

Наверно, вы не поняли друг друга. Он просто хотел предотвратить ваш побег…

— Нет, Светочка, там все было понятно, очень даже понятно. Да я никогда в жизни не слышала таких гадостей, как в ту ночь от твоего Антона. Он — законченный подлец. А Максим — не законченный, но тоже подлец. Когда он одумался и понял, что все потеряно, то от отчаяния решил подстрелить Миро.

— Что? Максим стрелял в Миро?..

— Да. И это все после той ночи, когда он узнал, что я выхожу за Миро.

— Так ты все же выходишь за Миро?

— Не знаю. Я теперь даже не знаю, выживет ли он.

— А тебе не кажется, подруга, что ты сама предала Максима? Разберись для начала с двумя своими женихами.

— Да уж лучше двое, чем один такой урод, как Антон.

— Остановись, Кармелита! Я не понимаю зачем, но ты планомерно ссоришь меня с Антоном! Зачем ты мне о нем такое говоришь? Он не мог сделать такого!

Ты понимаешь? Я его знаю! Зачем ему…

— Все! Совет вам да любовь с этим!.. Кармелита ушла.

— Ну и катись! — крикнула Света вдогонку. Вот и поговорили.