Страсть и надежда

Глава 24

Антон уже пожалел, что они приехали на выставку. К Свете тут же вернулись все вчерашние психозы и фобии. Она пыталась подслушать, что о ней говорят другие. Но поскольку подкрасться незаметно ни к кому не удавалось, приходилось выслушивать хвалебные оды (в которые, впрочем, Светка все равно не верила). После этого подбегала к Антону и повторяла, как заведенная: "Я посредственность и бездарность. Я бездарность и посредственность".

А потом принесли свежий номер "Управского вестника". О выставке там было сказано очень даже неплохо: "Молодая прогрессивная художница вселяет надежду, что новое поколение живописцев вслед за ней оформит индивидуальный стиль и откроет свое, новое видение XXI века!".

Света вроде бы успокоилась. Но все испортил Форс (что за командировка?), ненадолго заскочивший на выставку. Он быстро просмотрел статью и деловито сказал: "Понятно. Джинса высшего качества! Знаем мы, как эти статьи заказываются…" После этого Антону, который действительно заказал и оплатил статью, захотелось дать Леониду Вячеславовичу по морде. Однако он сдержался.

На сказанном Форс не остановился. Деловито осмотрел картины и невинным голосом спросил: "Ну как? И много продали?". Света развернулась и убежала в туалет плакать.

— Леонид Вячеславович, зачем же вы так?

— Антон, что ты зарядил — "Вячеславович"? Зови меня просто — "Леонид".

А зачем — я тебе отвечу. Светка у меня оранжерейная. Боюсь я этого, понимаешь, боюсь. Если со мной что случится, сожрут же ее. С потрохами сожрут! Я-то ведь подзатыльники ей раздаю. А другие дубинкой лупануть могут, понимаешь.

Антон кивнул головой, он хорошо понимал, о чем говорит Форс. И во многом был согласен с ним. Вот только как, в свою очередь, объяснить, что регулярные отцовские подзатыльники именно в силу своей регулярности порой куда больней чужой дубинки?.. Уж он это по себе хорошо знал.

— А ты, Антон, вместо того, чтоб бегать сопли ей утирать, лучше б делом занялся.

— Это вы намекаете, что я на работе своей основной редко бываю? — подозрительно спросил Антон.

— Да нет, — ухмыльнулся Форс. — За этим пускай отец твой следит. У меня своих дел полно. Так вот, ты на несколько картин повесь картонки с такой симпатичной красной надписью "Продано".

— А это зачем? — удивился Антон.

Форс посмотрел на него, как на сумасшедшего:

— Антоша, ты чего-то с моей дочкой совсем мозги потерял. С одной стороны, мне это как отцу даже приятно. Но, с другой, именно как отца и тревожит. Что значит "зачем"? Люди — стадо. Увидят, что кто-то купил, глядишь, и найдется пара идиотов, которые эту мазню приобретут за свои кровные. Ну ладно. Пошел я. Дела у меня серьезные. А ты тут делай, чего советуют.

Антон повесил таблички "Продано". И должен был признать, что после этого вся выставка действительно стала смотреться иначе, солидней как-то. Правда, когда Света вышла из туалета зареванная, сначала обрадовалась. Потом, узнав правду, опять чуть не расплакалась и змеиным шепотом потребовала "прекратить всю эту комедию". Еле успокоил.

И тут Антона посетила одна действительно гениальная мысль. Да что он волнуется, заглядывает, как собачонка, в глаза каждому потенциальному покупателю. Есть у него один хорошо знакомый коллекционер живописи, Астахов Николай Андреевич. Он, если хорошенько попросить, вряд ли откажется приобрести пару картин начинающей художницы.

Сразу с выставки Форс поехал к своему подзащитному. С Максимом разговаривал примерно в том же тоне, что с Антоном и Светой:

— Ну-с, молодой человек, чем порадуете?

— Ничем… — угрюмо ответил Максим.

И Форс понял, что здесь нужно будет общаться как-то иначе.

— А как же с предложенной мною линией защиты?

— Я не думал об этом.

Форс поднял удивленно бровь. Этот чисто адвокатский мимический прием у него давно был хорошо отработан.

Но на Максима мимические упражнения собеседника не подействовали.

— Для меня этот вопрос решен! Наговаривать на себя я не собираюсь. Я не стрелял. То же самое скажу и на суде.

— Та-а-ак! Хорошо, тогда я буду говорить только сухими фактами. Разница между умышленным убийством и убийством в состоянии аффекта составляет 5 тире 8 лет! Вы в курсе?

— Я в курсе.

— Не велика ли цена за удовольствие сказать "правду"?!

— Я так решил, я так сделаю!

— Лежа на нарах, если нары, тебе, конечно, еще достанутся. Так вот, лежа на нарах, Максим, ты поймешь, каким был дураком!!! Но будет уже поздно!

Максим отвернулся.

— Я так понимаю, твое упрямство объясняется только одним: желанием не уронить себя в глазах твоей девушки!

— Моя девушка, Леонид Вячеславович, здесь ни при чем! Тем более… Она не моя девушка.

— Вот именно! — обрадовано сказал Форс. Шутки, ирония — первый признак морального выздоровления. — Кармелита для тебя и так уже потеряна. Так зачем же ты из-за нее свою жизнь ломаешь?

— Неужели вы не понимаете, что она и так уже сломана…

— Милый мой, ты еще настоящей ломки не знаешь. Ты же еще настоящей тюрьмы не нюхал! Там ведь год — не за два, и не за три, а за все десять лет идет!

— Ну идет и идет.

— Да тебе не о ней, дурак, а о себе думать надо! Боишься, Кармелита на тебя не взглянет, если ты свою вину признаешь?

— Она и так не взглянет.

— А если ты лишнюю "десяточку" там прозагараешь?! А? Тогда тем более можешь о ней забыть!

— Очень хорошо! Я для этого туда и собираюсь! Там будет достаточно времени, чтобы забыть!

— Тьфу, — в сердцах сплюнул Форс. — Тебе свою шкуру спасать надо, а не об этой девчонке думать.

— А вам, знаете, что надо?

— Что? — иронично уточнил адвокат.

— Вам не меня тут окучивать надо, а факты, меня оправдывающие, искать.

Может, заодно, и преступника настоящего найдете!

Форсу было что ответить.

Только какой смысл спорить с наивным дилетантом?..

А в это время Рыч сидел в охранной будке и не знал, что делать. Покрутил свои мысли так и этак. И в конце концов решил пойти к Баро, выложить все, что хотел.

— Баро! Простите, я…

— Что я? — Зарецкий отложил документы в сторону и посмотрел на него.

— Не сердитесь, Баро! Я хотел…

— Да что случилось? Что ты мнешься, как девочка? Что-то с Кармелитой случилось?!

— Нет! С Кармелитой все, слава богу, в порядке!

— Ну тогда говори!

— Я не все рассказал о покушении!

— Ах, вот что? Ты что-то видел, когда гаджо стрелял в Миро, и не сказал мне об этом?

— Я не то, чтобы не сказал… я соврал…

— Очень хорошо. Теперь колись: что ты еще видел?

— Я видел, что, когда прогремел выстрел, у гаджо не было в руках ружья.

— Ты хочешь сказать, что в Миро стрелял кто-то другой?

— Этого я не знаю. Никого другого я тоже не видел… Но, когда я подбежал, гаджо стоял рядом, и только потом взял ружье, ну а потом уже и все наши подбежали.

— Значит, ты знал, что Максим не стрелял в Миро, но всем сказал, что именно он его ранил. Так?!

— Да.

— Зачем ты это сделал?!

— Неужели не ясно. Он мой враг. И ваш враг. А от врагов нужно избавляться, разве не так?

Баро замолчал. Чего он еще хотел. Сам ведь натравливал Рыча на Максима.

— Хорошо. А почему ты раньше, когда уже все успокоилось, не рассказал мне правду?

— Да у вас, Баро, и так дел много.

— А почему сейчас сказал?

— Да потому что вы хозяин. И решение принимать вы должны.

— Хорошо, Рыч. Спасибо. При всех недостатках ты хороший охранник. Ты прав. Я буду принимать решение. И я буду за все отвечать.

Когда Рыч ушел, Баро надолго задумался, что же теперь делать. И что меняет эта новость. Максим, может быть, и не так плох, по крайней мере, не убийца. Хотя мнение о нем уже настолько плохое, что один факт мало что меняет.

И все же Тамара не успокоилась. Она обязательно должна была что-то придумать, чтобы отвлечь Астахова, вызвать его ревность, но как-то иначе…

И Тамара придумала. Поход в ресторан. Просто невинный поход Игоря и Олеси в ресторан. Им ничего играть не нужно. А Астахову достаточно будет посмотреть в спину двум людям, уходящим по улице. Воображение само все дорисует.

Игорь, конечно, повозмущался немного. Но потом, когда узнал, что "ресторан" не настоящий, а сугубо условный, выглядел очень расстроенным.

"Скотина, ему б только с чужими бабами шляться", — подумала Тамара.

И Олеся подозрительно выспрашивала насчет этого похода: "Но у нас ничего не будет? Но у нас ничего не будет?" Конечно не будет, дурочка. Кто ж тебе позволит? Строит тут из себя недотрогу.

В общем, все было устроено в лучшем виде. Игорь пришел вечером к Астахову отпросить Олесю с работы. Заодно опять спросил, не наступил ли час прощения. Тот, конечно же, отказал.

Игорь и Олеся вышли вместе. Перед этим Игорь галантно помог ей одеться.

Тамара с трудом перенесла это зрелище, а потом с грустью смотрела в окно, как они идут под ручку.

Незаметно в комнату вошел Астахов.

— А что это мы там высматриваем?

Тоже взглянул в окно, увидел уходящих Игоря и Олесю.

— А-а! Любуешься чужим счастьем. Странная пара, ты не находишь?

— Сердцу не прикажешь… — ответила Тамара, скорее, самой себе, чем ему.

— Знаешь, он пригласил ее в ресторан отметить какое-то событие. Я отпустил Олесю. Ты не возражаешь?

— Нет — завидую, — совершенно искренне ответила Тамара.

Астахов понял ее совершенно неправильно.

— Как? Моя жена не любуется чужим счастьем, а завидует ему?

— Просто они сейчас так хорошо смотрятся. Романтично…

— Так! Понятно, пошли!

— Куда?

— А тоже — в ресторан, вслед за ними! Устроим романтический ужин при свечах!

Игорь и Олеся дошли до угла и разошлись в разные стороны.