Запретный французский

Глава 11

Эммет

Что мне больше всего запомнилось в Лейни Дэвенпорт? Ее глаза. Все в Сент-Джонсе были одержимы ими. Они называли их призрачными и страшными, потому что боялись их красоты, боялись ее самой. Она была хитрой или, лучше сказать, проницательной, словно могла заглянуть в самую душу человека, если уделяла ему достаточно внимания. Раньше она была тихой, застенчивой, молодой, но сейчас, похоже, ничего этого в ней нет. Да, она все еще моложе меня, но уже женщина, совсем другая, чем в последний раз, когда я видел ее в Сент-Джонсе.

Прошла неделя после выставки, а я уже не раз заходил на сайт галереи Morgan Fine Art. Это мышечная память, набираю URL-адрес, нажимаю на страницу «О компании», затем «Персонал». Ее профессиональная фотография черно-белая, и она не соответствует действительности. Бледно-зеленые глаза не блестят так, как мне хотелось бы.

Желание увидеть ее снова возникло из любопытства, а теперь переросло в нечто более острое, в зуд, который нужно утолить.

К сожалению, я занят, я всегда занят.

Как и хотел отец, я работаю в GHV. Я видел, как он действует. Он — акула. За тридцать лет он вырастил GHV из ничего. Сейчас мы контролируем около 50 дочерних компаний, каждая из которых управляет небольшим количеством престижных брендов. Все ведущие французские и итальянские дома моды, всемирно известные компании по производству элитных вин и спиртных напитков, часов и ювелирных изделий… список постоянно растет.

Собственно, именно поэтому я и приехал в Бостон. Хотя сейчас живу в основном в Париже, работа заставляет меня бывать повсюду. Следующие несколько недель я пробуду в городе, чтобы помочь GHV в приобретении компании Leclerc & Co., американского ретейлера предметов роскоши, штаб-квартира которой находится здесь. Компания продает все — от ювелирных изделий до чистого серебра, фарфора, хрусталя, канцелярских товаров, парфюмерии, часов и изделий из кожи. В Соединенных Штатах это имя — известный бренд, и мы давно на него нацелились, хотя покупка далась нелегко.

В ноябре прошлого года мы предложили Leclerc & Co. 16,8 миллиарда долларов. Ожидалось, что сделка завершится к июлю этого года. Однако в ходе аудита финансовых показателей компании наша команда обнаружила, что они выплачивали акционерам миллионные дивиденды, несмотря на финансовые потери в размере более 40 миллионов долларов в прошлом году.

СМИ жаждали новостей, и в прошлом месяце GHV опубликовала заявление, в котором указала, что поглощение не состоится и что сделка недействительна. Впоследствии компания Leclerc подала на нас в суд с просьбой обязать к покупке или возместить ущерб. Мы планировали подать встречный иск, утверждая, что неправильное руководство привело к аннулированию соглашения о купле-продаже, но притормозили, потому что цель не изменилась. Мы по-прежнему хотим приобрести Leclerc & Co., но для этого потребуются новые условия и снижение цены выкупа. И вот я здесь, пытаюсь вытащить нас из этого дерьма.

Помимо этого, GHV открывает штаб-квартиру в Бостоне. На данный момент наши североамериканские офисы расположены в Нью-Йорке, но мы недовольны местом по нескольким причинам. Управляющий зданием ленив и привел его в негодность. Сотрудники уже давно хотят перемен. Мы подняли вопрос о переводе филиала в Бостон, и почти все были согласны. Те, кто хотел остаться в Нью-Йорке, перейдут на удаленную работу и смогут ездить в Бостон по мере необходимости.

Бостон подходит по многим причинам. Мы смогли приобрести здесь здание, расположенное в центре города, между Бостон-Коммон и Пост-офис-сквер. В наши планы входит его реконструкция с сохранением исторической архитектуры, что является дорогостоящим и медленным процессом, но в конечном итоге оно того стоит. Предполагалось, что Александр возглавит проект реконструкции, но он больше заинтересован в других мероприятиях, о чем свидетельствует вечеринка, на которой я сейчас присутствую.

Его квартира — пентхаус с видом на Бостон. Он прекрасно устроился на последнем этаже, ни о чем не беспокоясь. Жизнь второго сына…

Можно подумать, я завидую ему, но все наоборот. Мне нравится груз, который я несу на плечах. Ответственность меня устраивает. У Александра слишком много свободного времени, прекрасный пример того, как праздные руки становятся игрушками дьявола. Знаю, что он снова употребляет наркотики, гоняется за женщинами, избегает моих звонков.

Вечеринка оказалась хуже, чем я ожидал. Он впустил полгорода. Сложилось впечатление, что он проводит социальный эксперимент: оставляет дверь открытой и смотрит, какие чудаки забредут. В этот самый момент кто-то трахается в его спальне. Я знаю это. Будь на его месте, я бы включил пожарную сигнализацию и очистил квартиру. Он не знает этих людей. Если бы я спросил у кого-нибудь из них фамилию Александра, они бы замялись с ответом.

Пробираюсь сквозь группы тусовщиков, игнорируя всех. Мне не хочется тратить на них время, особенно когда у меня есть цель. Я сказал себе, что пришел сюда сегодня вечером, чтобы поговорить с Александром, но в глубине души тлела надежда.

Лейни может быть здесь.

Это более чем возможно. Здесь будут присутствовать и другие выпускники Сент-Джонса, друзья, с которыми я без особого энтузиазма поддерживал отношения со времен школы-интерната, с некоторыми больше, чем с другими. Осматриваю переполненную комнату в поисках темных волос и зеленых глаз. Я обманываю себя, представляя, что вижу ее тысячу раз. Одна голова слишком светлая. Другая недостаточно темная. Женщина на два дюйма ниже ростом.

Когда замечаю двух подруг из Сент-Джонса, чувствую первый проблеск надежды, потому что одна из них — Коллетт. Знаю, что она работает с Лейни в Morgan's, я видел ее в списке сотрудников на сайте галереи рядом с Лейни. Как удобно.

Они с Харрисоном сидят в гостиной, отгородив тихое местечко среди хаоса. Харрисон курит на патио, а Коллетт, похоже, уже затянулась косяком, поэтому, чтобы избавить себя от мучительной необходимости разговаривать с ними на трезвую голову, коротко машу им и направляюсь на кухню приготовить что-нибудь выпить.

К сожалению, именно там нахожу брата. Он целуется с девушкой и ведет себя так, будто собирается взять ее прямо у шкафчиков.

Весьма обеспокоенный этим зрелищем, направляюсь к барной стойке в углу.

— Это, должно быть, противоречит правилам пожарной безопасности, — упрекает грубый голос, и я не оборачиваюсь, чтобы убедиться, что это мой старый друг Джонатан.

Сейчас он в Бостоне, партнер в архитектурной фирме, специализирующейся на сохранении исторических памятников. Он не единственный призрак из прошлого, который вернулся в мою жизнь в последнее время. Кажется, все собрались в Бостоне. Даже Эмелия, сводная сестра, которую я так презирал в юности, сейчас в городе, работает в фирме Джонатана. Я понял, что она не такое уж чудовище, каким ее считал. Она даже дружит с Александром. Я заметил ее сегодня на вечеринке. Мог бы подойти и поговорить с ней, но примирение с прошлым придется отложить.

С большей решимостью, чем когда-либо, начинаю рыться в барных шкафчиках Александра. Мне нужен стакан, в который поместится приличная порция бурбона.

— Да ладно, у нас небольшая компания, — возражает Александр.

Музыка в гостиной взлетает до максимума, опровергая его слова.

— Ладно, может, стоит немного сбавить обороты.

Так что, возможно, он не совсем потерял голову…

— Твои соседи, наверное, уже позвонили и пожаловались на шум, — предупреждает Джонатан.

Поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как брат со стоном отталкивает девушку, которой увлечен, и спешит в гостиную, приглушить музыку. Проходя мимо, он встречается со мной взглядом, и я ничего не делаю, только смотрю на него. С таким же успехом я мог быть родителем, пытающимся донести, что не злюсь, а просто разочарован.

— Ты что, отец? — девушка Александра спрашивает Джонатана, явно раздраженная.

И это уже слишком. Я не могу удержаться от громкого смеха.

Джонатан поворачивается, замечает меня и в три больших шага выхватывает бутылку бурбона у меня из рук, чтобы налить себе.

Саркастически приподнимаю бровь.

— Ты опоздал. Последние полчаса мне пришлось терпеть эту вечеринку в одиночестве.

Он невозмутимо возвращает мне бутылку.

— Ты мог уйти.

Он прав, мог. Ненавижу подобное дерьмо.

— Я жду кое-кого.

Джонатан смотрит на меня с любопытством, ожидая, что я продолжу, но мне не хочется.

— Пошли, — говорю я, кивая в сторону коридора. — Коллетт и Харрисон здесь.

Как только мы берем по бокалу, я веду его в гостиную, друзья не сдвинулись с места. Стул Коллетт стоит на самом краю между гостиной и балконом, и она откинула его на задние ножки, чтобы оказаться наполовину снаружи. Ее голова запрокинута к ночному небу. Я хочу спросить ее о Лейни, но это кажется слишком прямолинейным, слишком очевидным.

Харрисон стоит за ее стулом, раскуривая косяк, когда замечает, что мы входим в комнату.

— Король прибыл! — говорит он, отвешивая мне театральный поклон.

— Я здесь уже полчаса, придурок. И здоровался с тобой.

Харрисон лениво пожимает плечами.

— Ну, тогда, Джонатан, этот поклон был для тебя. Будешь?

Он протягивает ему косяк, но Джонатан качает головой.

Он даже не удосужился предложить мне. Я не против травки, просто не употреблял уже много лет и хочу сегодня быть в здравом уме.

Коллетт берет косяк у Харрисона и делает короткую затяжку, прежде чем помахать нам с Джонатаном пальцами в знак приветствия. Она выдыхает дым длинной ровной струйкой, затем откидывает голову назад и продолжает размышлять. Мне почти любопытно, о чем она думает.

Сажусь на диван напротив незажженного камина, внезапно жалея, что у меня нет сигары, чтобы снять нервное напряжение. Возможно, не стоило отказываться от косяка. Нога подпрыгивает. Взгляд все время прикован к двери, как будто Лейни может пройти мимо в любой момент.

Снова чувствую себя пятнадцатилетним, тревожным и, как ни странно, надеющимся.

Не обращаю внимания на разговор. Коллетт болтает о небе, о том, какое оно красивое, и как она может видеть звезды. Мне все это безразлично, и терпение настолько истощилось, что я, наконец, просто спрашиваю то, что так давно хотел узнать.

— Где твоя подруга?

— Кто?

— Элейн.

Это настоящее имя Лейни, но я ни разу не называл ее так. Сейчас я это делаю, потому что это тонкий способ немного увеличить дистанцию между нами, как будто на самом деле меня не волнует ответ на вопрос. Интересно, обманываюсь ли я?

Она пожимает плечами.

— Кто знает. Ее невозможно поймать.

Харрисон говорит.

— Я не видел эту девушку целую вечность. Она сейчас в Бостоне?

— Элейн? — Спрашивает Джонатан, совершенно растерявшись.

Он не знал ее.

— Лейни Дэвенпорт, — отвечает Коллетт, закатывая глаза. — Она училась в Сент-Джонсе в то же время, что и мы, но она лет на пять-шесть младше, а это значит, что ты определенно не знал ее, Джонатан.

— Тогда откуда ты ее знаешь? — спрашивает он меня.

Я не отвечаю. Потягиваю напиток и смотрю в темный камин, стараясь, чтобы жгучая боль в груди не отразилась на лице.

Когда молчание затягивается, за меня отвечает Коллетт.

— Она классная. Дружила с моей младшей сестрой. Тогда я не очень хорошо ее знала, но теперь мы обе работаем в Morgan's, и стали ближе.

— Лейни было трудно не заметить, — вставляет Харрисон.

Мои пальцы рефлекторно сжимаются вокруг бокала с бурбоном.

— Я бы утверждал прямо противоположное.

Харрисон смеется.

— Мы говорим об одной и той же девушке? — Он изображает фигуру в виде песочных часов.

И тут до меня доходит, что Харрисон понятия не имеет, о ком говорит. Какой идиот, он перепутал ее с кем-то. У Лейни никогда не было фигуры «песочные часы», и уж точно не было, когда ей едва исполнилось тринадцать.

Коллетт не волнует, что он ошибается, она все равно стонет от отвращения.

— Она была ребенком, ненормальный.

Совершенно невозмутимый, Харрисон снова затягивается косяком, а я остаюсь с теми же вопросами, что и раньше.

Хочется расспросить Коллетт о Лейни, но придерживаю язык и позволяю бурбону впитаться, пока друзья продолжают болтать. Нет никакого желания присоединяться к ним. Когда я берусь за что-то, что меня интересует, думаю только об этом. Это хорошо работает в моей сфере деятельности, но может быть и утомительным. Я всегда был таким, мой мозг постоянно работал вхолостую. Именно поэтому я люблю плавать. Больше, чем любое другое занятие, плавание способно успокоить разум. Если я достаточно долго и усердно плаваю в бассейне или озере, как я это делал в Сент-Джонсе, усталость всегда заглушает шум.

Забавно оглядываться на тот период моей жизни и понимать, что с тех пор мало что изменилось. Конечно, я во многом повзрослел. Вот уже более двенадцати лет тружусь, не покладая рук, и у меня есть заслуги и достижения. Зловоние кумовства больше не преследует меня так, как в молодости.

И все же в глубине души мучает тот же вопрос, который беспокоил меня и тогда.

На земле нет человека, более связанного ожиданиями, чем я. Я так и не смог избавиться от этого чувства, даже когда стремление угодить отцу переросло в страсть к развитию GHV. Я люблю компанию, и, несомненно, привязан к ней так, как не привязаны другие мужчины. Я научился жить с этим, компенсируя это множеством нездоровых способов.

В любой сфере моей жизни, где позволена свобода, я перегибаю палку.

Возьмем, к примеру, отношения: от обязательств у меня мурашки по коже. Одной мысли, что кто-то может распоряжаться моим временем вне офиса, достаточно, чтобы захотелось удалить все контакты женщин из телефона. Будь я проклят, если кто-то, кроме гребаного отца, будет что-то требовать от меня.

Я также много путешествую. Мне нравится жизнь путешественника. У меня есть дом в Париже, еще один в Лондоне, один в Нью-Йорке, а теперь и здесь, в Бостоне. Я приехал в город всего три недели назад, но за это время успел вместе с брокером приобрести жилье в центре города, в нескольких минутах ходьбы от будущей штаб-квартиры GHV. К сожалению, квартира не была обставлена. Вернее, была, но мебель мне не подошла. Я все вывез и сейчас работаю с командой из «Пирс Уотерхаус», чтобы, надеюсь, в течение следующего месяца сделать ее пригодной для жизни.

Конечно, они сказали, что сроки изготовления товаров, которые они пытались найти для меня, превышают шесть месяцев, но я не живу в мире, где мне приходится ждать. За деньги можно купить все, что захочу. Итак, несколько недель. А пока я живу в пентхаусе отеля Mandarin Oriental. Вариант не идеальный, но для работы подходит. У них есть приличный бассейн и тренажерный зал, и пока что обслуживание на высшем уровне.

Поэтому в некотором роде интересно, что Лейни вообще смогла привлечь мое внимание. Сам факт, что я выкроил время из графика, чтобы заглянуть в галерею, и пришел сюда сегодня в надежде, что она будет здесь, совершенно не соответствует действительности. Секс есть секс, и последние двенадцать лет, с тех пор как покинул Сент-Джонс, я не был хорошим мальчиком, но я все также не знаю, что такое влюбленность. Признаки страстного желания и безумного увлечения для меня совершенно непонятны. Раньше я подшучивал над помощником моего отца, Уилсоном, за то, что он вел себя как киборг, и вот теперь сам на полпути к этому.

Размышляю обо всем этом и потягиваю бурбон, пока вечеринка продолжается. Только когда Коллетт присаживается на диван, понимаю, что Джонатан ушел, чтобы разыскать Эмелию. Кажется, мой старый друг влюбился. Харрисон тем временем отключился на стуле в углу. Коллетт закинула ноги на кофейный столик и начала листать что-то в телефоне.

Вот и настал мой момент, и я не могу упустить его.

— Значит, вы дружите с Лейни, но не приглашаете ее на такие мероприятия?

Она смеется, и на долю секунды кажется, что я раскрыл всю колоду карт. Я был слишком очевиден — ясно, насколько она мне интересна.

Затем Коллетт качает головой, откладывает телефон и смотрит на меня, как на сумасшедшего.

— Ни в коем случае. Девушка похожа на фарфоровую куклу. Знаешь, такая, на которую приятно смотреть, но не трогать. Ее сюда не затащить. Она не бывает нигде, кроме галереи, и даже там редко, только по вторникам и четвергам, после обеда, часа по четыре. Кроме того, ее старая бабуля держит Лейни под замком. Это чертовски странно, если хочешь знать мое мнение. В каком-то смысле она все еще ведет себя как ребенок.

— Она моложе нас… Может быть, ты не знакома с ее друзьями? Может быть, она слишком застенчива, чтобы рассказать тебе, чем занимается по выходным.

Она взвешивает этот вариант, прежде чем окончательно покачать головой.

— Сомневаюсь. Я и раньше расспрашивала ее, например, пыталась выяснить, чем она увлекается, ходит ли на вечеринки, и было ясно, что она понятия не имеет, как устроен мир. — Коллетт замечает, что я хмурюсь, и пытается немного успокоить, протягивая руку. — Мне очень жаль. Правда, это не так уж странно. Просто… она милая, но я не знаю… с ней что-то не так.

Боже, у меня разрывается сердце, когда слышу это.

Бедная Лейни.

Думаю о том, как грустно было бы той тринадцатилетней девочке, если бы она поняла, что, даже когда вырастет, люди все равно будут неправильно понимать ее и считать странной.

Но я-то знаю лучше.

И теперь, благодаря Коллетт, я точно знаю, когда и как смогу снова увидеть ее.