Запретный французский

Глава 26

Эммет

Во мне живет гнев, который я не могу подавить. Если я занят, я могу почти забыть о его существовании, но он всегда на заднем плане, на слабом огне.

Всю вторую половину ноября и начало декабря я работаю как вол. Мотаюсь туда-сюда из Нью-Йорка в Париж. Я близок к завершению сделки по приобретению компании Leclerc & Co., и у меня было четыре встречи с командой реставрации из «Бэнкс и Барклай» по поводу новой штаб-квартиры GHV в Бостоне.

Я также продвинулся вперед в обустройстве своего дома. Хотя он и далек от завершения, в нем можно жить. Пирс Уотерхаус закончил меблировку нескольких комнат на первом этаже, и этого достаточно, чтобы я мог съехать из отеля Mandarin Oriental за две недели до Рождества.

Как только заканчиваю распаковывать последнюю коробку, я сожалею о своем решении.

В городе уже становится одиноко. Дни становятся короче, ночь с каждым днем наступает все раньше. Снегопад не прекращается, и из-за погодных условий все вынуждены сидеть по домам. В Mandarin Oriental я мог бы выпить что-нибудь в баре или поужинать внизу и почувствовать себя не таким одиноким и брошенным. В моем тихом доме это не так просто.

Праздники вступают в свои права. Здания по всему городу украшаются красными бантами и мерцающими огнями, а я, как Скрудж (прим. — персонаж повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь»), ненавижу все это и мечтаю, чтобы праздники прошли побыстрее. Кажется, счастливые семьи следуют за мной, куда бы я ни пошел. Я прохожу мимо детей, лепящих снеговиков, туристов на коньках, импровизированного киоска с горячим какао, которым заведуют две сестры с темными косичками, украшенными на концах зелеными и красными бусинками.

— Мистер! Эй, мистер! Хотите горячего шоколада?! — спрашивает меня младшая из них.

— Нет, — ворчливо отвечаю я, ускоряя шаг.

Клянусь, у нее на глазах выступили слезы. Я делаю всего два шага, после чего тяжело вздыхаю, поворачиваюсь и достаю из бумажника пятидесятидолларовую купюру, чтобы положить ее в пластиковый стаканчик, который до сих пор был наполнен только мелочью.

— О! СПАСИБО!

Я планирую провести Рождество, прикованным к рабочему столу. На самом деле, это вынужденная мера. Сейчас невероятно напряженный сезон для GHV. На четвертый квартал приходится больше всего заработков, и именно в это время приходится тушить больше всего пожаров. Даже Александр, кажется, сосредоточен на работе, что для него большая редкость.

Кроме этого, ничего не изменилось, в том числе в отношении помолвки с Лейни.

Отец нанял свадебного организатора после вечеринки по случаю помолвки, на которой я не присутствовал, но я заблокировал ее адрес электронной почты, а когда она создала еще один, заблокировал и его. Если свадьба и состоится, я ничего об этом не знаю.

Недавно мне позвонил папа, и как только я ответил, он стал упрекать и ругать меня на французском. Неблагодарный. Глупый. Импульсивный.

— Ты выставляешь ее на посмешище, разъезжая по городу с разными женщинами.

Ее — это Лейни.

— Мне все равно, есть ли у тебя любовницы, но ты будешь вести себя так, будто я правильно тебя воспитал. Ты будешь вести себя прилично и проявлять к Дэвенпортам больше уважения, чем сейчас.

Он решил, что его тирада убедит меня подчиниться, но я повесил трубку и позвонил Миранде, чтобы сказать ей, что мы должны пойти на ужин. Неважно где, это не имело значения, лишь бы было похоже на большой средний палец для отца.

Все это время, в суматохе праздников и ссор с отцом, у меня выработалась привычка, на которую я стал полагаться, секрет, который не раскрываю никому, кроме своего водителя, да и то только потому, что он принимает в нем непосредственное участие. По вторникам и четвергам, во второй половине дня, если у меня перерыв между встречами или я свободен, я говорю ему ехать к Моргану, и когда мы приезжаем, он паркуется перед галереей и не глушит «Рендж Ровер». Я не планирую выходить из машины, и он это знает.

Вместо этого я сижу и всматриваюсь в окна от пола до потолка в поисках Лейни. Мне не всегда везет, но иногда удается увидеть ее. Однажды она стояла прямо у входной двери и разговаривала с пожилой женщиной. Я не знал, кто она — художница, коллекционер, дилер, но они о чем-то увлеченно беседовали, и выразительная улыбка Лейни почти ощущалась через стекло. Я бы просидел так весь день, если бы позволял график.

В другой раз я застал Лейни, когда она уходила с работы, закутанная в толстый слой одежды, что я едва мог разглядеть ее лицо. Я посмотрел на небо, обеспокоенный тяжелыми облаками и обещанием еще большего снегопада. Тротуары уже были покрыты несколькими дюймами снега.

Конечно, она собирается идти пешком, подумал я, уже потянувшись к ручке своей дверцы.

Но она бросилась к стоящей на холостом ходу машине, припаркованной прямо перед моей, не нуждаясь в спасении.

Мой план провести Рождество прикованным к столу был прерван телефонным звонком и приглашением от Александра.

— Маман приезжает в город на каникулы.

— Шутишь. Когда ты в последний раз ее видел?

Он задумывается.

— Сан-Тропе, три года назад. Или четыре? Она встречалась с тем длинноволосым певцом.

— Верно. Игнасио. Ему было сколько, двадцать?

— Если бы. Он едва говорил по-английски, но ей, похоже, было все равно.

— Как ты думаешь, они еще вместе?

— Думаю, увидим.

Все приготовления сделаны, и, по-видимому, отец тоже участвует. О, радость. В последний раз мы были все вместе на выпускном Александра в колледже. Не сомневаюсь, будет зрелище, но сегодня канун Рождества, и я лучше проведу ночь со своей неблагополучной семьей, чем один.

У меня целая охапка подарков, которые ассистент помог достать: редкая модель Birkin для мамы, сноуборд, сделанный в сотрудничестве с Жан-Мишелем Баския, для Александра и совершенно непрактичная перьевая ручка La Dona Menagerie для отца.

Порывы ветра пронизывают, когда я выхожу из машины и спешу в отель «Четыре сезона», где мы собираемся поужинать. Личный консьерж ждет прямо за дверью, а рядом посыльный с серебряной тележкой. Коридорный немедленно выгружает подарки, после чего меня проводят по коридору мимо шумного обеденного зала, где бостонцы наслаждаются рождественским фуршетом, в приватную комнату, скрытую за плотными бордовыми шторами.

— Вы прибыли как раз вовремя, мистер Мерсье, — говорит мне консьерж с доброй улыбкой. — Пожалуйста, наслаждайтесь вечером в отеле «Четыре сезона» и дайте знать, если мы сможем вам еще чем-нибудь помочь.

Он слегка кланяется, затем отодвигает занавеску, пропуская меня. Вхожу в комнату и обнаруживаю, что все места за обеденным столом уже заняты, за исключением одного. Я прихожу последним. Во главе стола, как император на троне, восседает отец. Рядом с ним — мама, а слева от нее — Игнасио. Александр сидит рядом с Игнасио. По другую сторону от отца Фэй Дэвенпорт подносит к губам бокал с красным вином, окидывая меня холодным взглядом. Справа от нее, не отрывая взгляда от стола, сидит Лейни.

— Какой ужасный сюрприз.

Лейни морщится, но никто не произносит ни слова. Отец бросает на меня агрессивный неодобрительный взгляд. Мама слишком поглощена собой, чтобы понять, что я сказал.

— Эммет! Мой драгоценный мальчик!

Она вскакивает со своего места, демонстрируя материнскую привязанность, и обходит стол, широко раскинув руки. Я оказываюсь в объятиях, которых не хочу, крепко прижатый матерью, которую вообще не считаю семьей. С тех пор как я видел ее в последний раз, она успела измениться. Когда она отстраняется, чтобы посмотреть на меня, я замечаю, что нос стал тоньше, немного непропорционален остальной части лица. Брови изогнуты неестественно высоко, а губы и щеки чрезмерно пухлые. Она по-прежнему красива, но ее трудно разглядеть под всей этой фальшью.

Она пытается встряхнуть меня, но у нее не хватает сил.

— Ты непослушный мальчик. Я понятия не имела, что ты помолвлен!

— Я не помолвлен, — категорично отвечаю я.

— Эммет. — Предупреждение отца разносится в воздухе.

Александр смеется.

Игнасио тоже смеется, не понимая, что происходит.

Фэй Дэвенпорт выглядит так, будто хочет оторвать мне голову, а Лейни абсолютно ничего не делает. Как будто меня здесь вообще нет.

Единственное свободное место за столом рядом с ней. Мне невыносима мысль, что они заранее организовали рассадку, будто все, что нам нужно, чтобы безумно влюбиться и таким образом решить проблему — это поужинать вместе.

Официант спешит отодвинуть стул, но я отмахиваюсь и делаю это сам. Он зловеще скрипит, и я замечаю, как Лейни вздрагивает.

Значит, она знает, что я пришел.

Это уместно, учитывая, что я презирающе, раздражающе, отчаянно ощущаю ее присутствие. На ней облегающее красное бархатное платье с длинными рукавами, которое облегает фигуру. Глубокий V-образный вырез украшен бриллиантовым колье, но безымянный палец по-прежнему обнажен. Странно, учитывая, что рубин, который я ей подарил, идеально подошел бы к наряду.

— Где твое кольцо? — Спрашиваю я, заняв свое место.

Она сжимает левую руку в маленький кулачок, а затем кладет ее на колени.

— Подгоняют по размеру.

— Какая жалость. Уверен, тебе больно не носить его на пальце, чтобы демонстрировать право собственности.

— Очаровательно.

Она слегка отворачивается от меня, думаю, это тонкий способ сказать мне, чтобы я отвалил.

Я почти улыбаюсь.

— Не знал, что ты будешь здесь сегодня. Надеюсь, ты не ждешь подарка.

— Не стоит беспокоиться, — говорит Александр, прерывая нашу приватную беседу. — Я принес тебе кое-что, Лейни.

Она оживляется и с любопытной улыбкой смотрит на моего брата.

Волна раздражения поднимается и обвивается вокруг шеи, сжимая горло.

— Какой дружеский жест, брат. Когда ты нашел время? Разве мы даем тебе недостаточно работы в GHV?

Александр только смеется, наслаждаясь происходящим.

Он достает три подарочные коробки от Cartier из сумки, которая, должно быть, лежала у его ног.

— Я собирался подарить потом, после ужина, но зачем ждать?

Он раздает их маме, Фэй и Лейни. Они благодарят его и говорят, что в этом не было необходимости, затем открывают их одновременно, чтобы показать одинаковые теннисные браслеты с изумрудами и бриллиантами.

Щеки Лейни розовеют от восторга, когда она достает его из коробки и любуется в теплом свете люстр.

— Это потрясающе, Александр. Действительно. Тебе не следовало.

На другом конце стола мама радостно визжит и тут же просит Игнасио помочь ей надеть браслет.

Даже Фэй одаривает Александра одобрительной улыбкой.

Лейни наклоняется к нему через стол и тихим голосом говорит:

— Мне никогда раньше не дарили украшения… Ну, никто кроме бабушки.

Ее голос звучит раздражающе интимно. Как будто я здесь не сижу.

— Я подарил тебе кольцо, — напоминаю ей, ничуть не смущаясь.

Она даже не удостаивает меня взглядом, отвечая:

— Это был не столько подарок, сколько окровавленная лошадиная голова.

Раскатистый смех Александра привлекает внимание всех за столом как раз перед тем, как в зал входит группа официантов, каждый из которых останавливается за стулом, прежде чем подать наше первое блюдо.

Это кростини с козьим сыром, гранатовыми зернами и розмарином, и мы все едим, изображая вежливую беседу.

Фэй и отец, похоже, умеют вести себя так, словно они старые друзья. Игнасио и Александр увлеченно обсуждают текущее положение дел в Формуле-1. Мама проверяет свое отражение в компактном зеркальце, подкрашивает губы, откусив ровно один кусочек закуски, а затем отодвигает его в сторону, чтобы не наесться.

Мы с Лейни, кажется, находимся на собственном маленьком острове, притворяясь, что друг друга не существует, пока поглощаем закуски и потягиваем вино. Конечно, это далеко от правды. Я обнаружил, что не могу отвести от нее взгляда. Детали, которые я воспринимал как должное до тех пор, пока мы не расстались, изящный изгиб запястья, осторожность, с которой она проводит пальцем по бокалу с вином, каждый укус — кажутся мне интереснее, чем все остальное в комнате.

На ней духи, в которых поэтично сочетаются амбровые и цветочные ноты. Я узнаю этот аромат по нашим предыдущим встречам, и с каждым вдохом ощущаю печальную ясность.

Я списал свое одиночество на праздники и незнакомую обстановку. Думал, что, возможно, поездка в Париж немного развеет грусть, но теперь я понимаю, что бегство на другой континент не избавит меня от этого чувства. Сидя рядом с Лейни и стараясь не замечать и не восхищаться каждым ее движением, я понимаю, что все гораздо сложнее.

Подали второе блюдо, затем третье. Мы перешли к цитрусовому салату, политому медом, и граноле с фисташками и маком, когда наконец-то заговорили о слоне в комнате.

— А теперь, почему бы нам не обсудить самую интересную тему? — выпаливает мама, переводя взгляд с меня на Лейни. — Вы уже определились с датой свадьбы? У меня не получится, если это произойдет слишком рано. В феврале я еду в Сингапур, не говоря уже о том, что мне понадобится несколько месяцев, чтобы подобрать платье. Думаю, сшить на заказ от «Версаче». Или от «Балмена»? Вариантов бесконечное множество, но я хочу быть уверена, что у меня будет достаточно времени как минимум на три примерки.

Лейни разворачивает и сворачивает салфетку у себя на коленях.

— Поздней весной, — отвечает за нас отец. — В Париже.

Мать радостно хлопает в ладоши.

— О, чудесно! И где? Я могу назвать несколько дизайнеров, которые хотели бы, чтобы их работы были представлены в Опере Гарнье или Малом дворце.

— Думаю, мы остановились на Музее Оранжери, — отвечает он.

Выслушав более чем достаточно, я не могу не высказаться.

— Кто это «мы»?

Отец вздыхает.

— Я бы предпочел поужинать в цивилизованной обстановке, — говорит он, ведя себя так, словно проблема здесь во мне.

Господи, вся эта комната нуждается в психотерапии.

Маман, совершенно не замечая нарастающего напряжения, продолжает.

— А как насчет цветов? Надеюсь, ничего фиолетового. Они абсолютно не подходят к моему цвету лица. И никакого красного тоже. Я бы предпочла бледно-розовые. Так, а теперь скажи, будет ли Игнасио шафером или…

Не в силах больше слушать ее болтовню, я перебиваю.

— Свадьбы не будет, — говорю я, четко выговаривая каждое слово.

За столом воцаряется тишина, и отец аккуратно кладет приборы на тарелку, набираясь терпения, прежде чем поднять на меня взгляд.

— Что, по-твоему, ты получишь, ведя себя как капризный ребенок?

Смеюсь над абсурдностью его вопроса.

— Свободу от диктатора.

— Свободу? — Он усмехается. — В этом мире не существует свободы, Эммет. Я думал, ты и так это прекрасно понимаешь, но, возможно, ты недостаточно хорошо усвоил концепцию, пока рос и бесчинствовал в школе-интернате.

— Ты путаешь меня с Александром.

Брат вскидывает руки.

— Эй! Не втягивай меня.

Отец игнорирует его, пылающая ярость направлена исключительно на меня.

— Ты избалованный и неблагодарный. Если мой отец просил меня что-то сделать, я это делал. — Его щелкающие пальцы пронзают тишину. — Вот так, — настаивает он.

— Когда это я делал не так, как ты просил? В школе? На работе? Я несу ответственность, которую ты на меня возложил, лучше, чем большинство мужчин, и все же ты требуешь большего.

Он усмехается.

— Да. Я вряд ли буду похлопывать тебя по плечу за то, что ты терпел тяготы детства с серебряной ложкой во рту.

Я поднимаюсь и встаю.

— В этом-то все дело? Тебя возмущает, что ты был вынужден стать самостоятельным человеком, сделать себя сам, в то время как я — нет. Твой отец был простым фабричным рабочим, а мать — скромной портнихой, и все же теперь ты один из богатейших людей в мире. И все же ты несчастлив. Ты считаешь нас с Александром неблагодарными, потому что мы не родились нищими на улицах. Ты жалеешь, что нам не пришлось так же, как тебе, карабкаться наверх.

Его лицо краснеет от гнева.

— Ты должен проявить немного уважения, — выплевывает отец, бросая салфетку на стол.

Он сталкивается с бутылкой вина, опрокидывая ее. Лейни подскакивает и пытается помочь, когда красное вино проливается на белую льняную скатерть. Бабушка, покачав головой, усаживает ее обратно на стул.

Мама зажимает рот рукой, на глаза наворачиваются крокодиловы слезы из-за того, что немного красного вина попало ей на платье.

Александр пытается разрядить обстановку.

— Это бесполезно.

Он прав. Это бесполезно.

Мы с отцом никогда не сходимся во взглядах, и, хотя я мог бы отступить и решить этот вопрос, просто подчинившись его требованиям, я этого не сделаю. Я дошел до предела, позволив ему играть роль кукловода в моей жизни. Если не начну действовать сейчас, это никогда не закончится.

Я уже на ногах. Нет смысла оставаться.

Они могут продолжать этот фарс с рождественским ужином.