Запретный французский

Глава 12

Эммет

Мне нужно проскочить через одно препятствие, прежде чем смогу увидеться с Лейни в галерее Моргана: встреча за ланчем с папой.

От этого никуда не деться. Вчера он прибыл в Бостон и пробудет здесь всего одну ночь, а затем отправится во Флориду на Гран-при Майами Формулы-1, который состоится в эти выходные. GHV является давним спонсором команды Mercedes. Он поддерживает тесную дружбу с Тото Вольффом и никогда не упускает возможности понаблюдать за гонками из паддока Mercedes. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что я преданный поклонник Scuderia Ferrari.

Отец ждет в ресторане в отдельной комнате в глубине зала. Уилсон сидит рядом с ним, они оба усердно работают. Когда вхожу, они не останавливаются из-за меня.

Корзинка с хлебом, стоящая перед ними, остается нетронутой, пока Уилсон отправляет электронное письмо отцу о результатах за середину месяца на нашем рынке в Юго-Восточной Азии. Мы внимательно следим за этим, потому что в начале года Fashion group GHV открыла там двадцать новых магазинов, десять только в Сингапуре.

— Как мы и ожидали, многочисленное население региона и растущая покупательная способность представляют собой весьма выгодную возможность для GHV, — заявляет Уилсон. — Выручка на рынке предметов роскоши составила 5,1 миллиарда долларов только за первую половину этого месяца.

Отец кивает мне и указывает на кресло напротив, спрашивая:

— Что возглавляло список?

— Часы и ювелирные изделия, — отвечаю я, прежде чем Уилсон успевает ответить.

Я прочитал отчет в машине по пути сюда.

Беру кусочек еще теплого хлеба и кладу на тарелку, прежде чем добавить:

— На эту категорию приходится почти сорок два процента общего дохода, за ней следуют мода — двадцать восемь процентов, косметика и парфюмерия — шестнадцать процентов. Остальное — изделия из кожи. Есть масло?

За спиной материализуется официант и ставит рядом с тарелкой блюдо с охлажденным маслом.

— Сэр, могу я предложить вам выпить?

— Он будет неразбавленный бурбон, — говорит отец, нетерпеливо отмахиваясь от официанта.

— Вообще-то, я возьму пиво. Стаут или портер, что у вас есть, подойдет.

Официант кланяется.

— Конечно.

Суровый взгляд отца оценивает меня через стол. Он ненавидит, когда я противоречу ему на публике, и неважно, что это произошло только в присутствии Уилсона и какого-то двадцатилетнего парня, который оплачивает обучение в колледже, работая в Ментоне. Да, отец только что уехал из Парижа и на обед выбрал французский ресторан. Не дай бог, он съест чизбургер.

Его взгляд блуждает по моему одеянию, и я уверен, что он ищет что-то неуместное, чтобы прокомментировать, но не находит. В некотором смысле мне его жаль. Стареющий лев, сидящий напротив сына, знает, что его дни в прайде сочтены. Я не собираюсь выгонять его из компании или убивать — это не «Крестный отец», но даже без моей помощи время идет. Седина на висках и морщинки, которые начинают появляться в уголках его глаз, тому подтверждение.

— Мы заказали дегустационное меню, — говорит он, пытаясь любым доступным способом утвердить свое превосходство.

У меня не хватает духу спорить о еде.

— Звучит неплохо. Итак, зачем мы собрались?

Уилсон что-то печатает на ноутбуке. Вероятно, его проинструктировали составлять протокол совещания.

Насколько знаю, он документирует каждую деталь:

12:36 — Эммет намазывает ужасающее количество масла на правую часть хлеба.

12:36 — Эммет откусывает кусочек хлеба, проглатывая каждую унцию масла, которое он намазал.

12:37 — Эммет тянется за добавкой.

12:38 — Эммет бросает на меня неодобрительный взгляд.

— До конца недели в новостных лентах появится информация об изменениях, произошедших в холдинговой компании нашей семьи. Я хотел, чтобы ты был предупрежден первым.

Как любезно с его стороны.

Откладываю хлеб, поскольку, похоже, мы действительно будем говорить о чем-то интересном.

— Как тебе хорошо известно, моя цель — чтобы вы с Александром возглавили компанию после того, как я уйду в отставку, хотя не радуйтесь, до этого еще несколько лет.

Отвечаю коротким смешком.

— Ценю заверение, что ты созвал этот обед не для того, чтобы поделиться новостью о том, что ты на смертном одре, но просто хочу уточнить, что я не стремлюсь занять твое место.

Борьба за престолонаследие в семье Мерсье — это история, которую СМИ любят муссировать в последние дни, но она очень далека от истины. У меня много претензий к отцу, но они не касаются того, как он руководит GHV. Полностью осознаю, что он является лидером в индустрии, и большую часть времени я все еще испытываю перед ним благоговейный трепет.

Он кивает, словно соглашаясь поверить мне.

— Чтобы защитить нашу долю собственности, семейная холдинговая компания Мерсье будет преобразована в акционерное общество. Большая часть акционерного капитала будет принадлежать тебе. Оставшиеся сорок девять процентов будут принадлежать Александру, а я пока останусь управляющим генеральным партнером.

Меня все это не шокирует. Он готовил меня к тому, чтобы я занял место у руля GHV с самого моего рождения. Мы неоднократно говорили об этом акционерном партнерстве, хотя теперь, когда это происходит, кажется, что это будет связано с определенными условиями.

Он поправляет и без того прямо лежащую салатную вилку, чтобы она точно совпадала с обеденной тарелкой, прежде чем продолжить:

— Я намерен, чтобы семья Мерсье контролировала и управляла GHV до бесконечности.

— Конечно. Даю слово, что, если с тобой что-нибудь случится, я продолжу руководить компанией, следуя твоим лучшим практикам и стандартам.

— Этого уже недостаточно. Я намерен обеспечить будущее GHV и после вас.

Я едва сдерживаю ухмылку.

— Теперь пытаешься играть в повелителя вселенной?

— Да, буду стараться изо всех сил, черт возьми, — говорит отец напористо.

— Что именно это означает?

Почти ожидаю, что он скажет, что планирует клонировать себя. Это кажется более реалистичным, чем его реальный ответ.

— Думаю, тебе уже давно пора произвести на свет законного наследника. Желательно не одного.

Я недоверчиво смеюсь. Его требование совершенно абсурдно.

— Неужели я пропустил что-то забавное? — спрашивает он язвительным тоном, бросив короткий взгляд на Уилсона в поисках поддержки.

Уилсон держит рот на замке.

Откидываюсь на спинку стула, что, на его взгляд, слишком бесцеремонно.

— Мне жаль, но за пределами работы ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь.

Он пожимает плечами и кладет пальцы домиком на столе.

— Пока что тебе следует воспринимать мои пожелания, как настоятельное предложение. Возможно, в будущем я не буду столь снисходителен.

— Это угроза?

Я был неправ — возможно, это все же «Крестный отец».

— Определенно, — смело подтверждает отец, когда в зал на серебряных подносах вносят первые блюда из дегустационного меню. Неважно, что у меня внезапно пропал аппетит.

Когда водитель подъезжает к галерее Моргана, у меня настолько плохое настроение, что я не сразу выхожу из машины. Нахмурившись, смотрю в окно, разглядывая галерею. Она не слишком привлекательна, хотя и намеренно часть психологии этих современных галерей заложена в их дизайне. Они часто состоят из пустых помещений с белыми стенами. И предназначены для того, чтобы отпугнуть потенциальных клиентов, создать элитарный порог, который большинство людей не осмеливаются переступить.

— Хотите, чтобы я объехал квартал? — спрашивает водитель, вероятно, ощущая напряжение, исходящее от меня, как клубы дыма.

— Все в порядке. Припаркуйтесь поближе. Понятия не имею, сколько времени это займет.

Открываю дверь и выхожу из машины, застегивая пиджак, когда подхожу к галерее. Дверь заперта до тех пор, пока охранник не разрешит мне войти, нажав на кнопку. Я киваю ему в знак благодарности и прохожу вглубь помещения, стук ботинок по бетону отдается эхом.

Звучит негромкая классическая музыка, но за ее пределами царит абсолютная тишина. За белой стойкой администратора никого нет.

Из боковой комнаты появляется Лейни, одетая в черные брюки, сшитые на заказ, и мягкую шелковую блузку кремового цвета. Ее длинные волосы распущены и заправлены за ухо, она просматривает небольшой журнал, яростно перелистывая страницы взад и вперед. — Извините, я не вижу в расписании записи на…

Затем она поднимает глаза и видит, что это я, и ее фраза обрывается.

— Ох.

Ее щеки заливает румянец. Розовый и чарующий. Встревоженный взгляд скользит по столу, затем возвращается ко мне.

— Ты здесь, чтобы увидеть Коллетт? Она только что ушла на ланч.

Глаза устремляется к окнам, как будто она надеется, что коллега внезапно появится.

— Если бы хотел увидеть Коллетт, я бы обязательно пришел, когда ее не было на обеде.

Мой ответ заставляет ее нахмуриться.

Очевидно, я еще не до конца остыл после разговора с отцом.

— Ты здесь для того, чтобы изучить картины? — Она взволнована, закрывает свой журнал и крепко прижимает к груди. — Со времени пятничной выставки у нас нет ничего нового, но я могла бы рассказать о других художниках, если хочешь.

Наступает долгая пауза, во время которой я просто смотрю на нее, впитывая в себя существование глаз цвета шалфея, а затем из меня вырывается ответ.

— Честно говоря, Лейни, не уверен, зачем я здесь.

В моем голосе звучит полное поражение, но это не мешает уголку ее мягкого рта приподняться.

— О боже. Если ты заблудился, уверена, что у тебя на телефоне есть приложение Google Maps. Или я могла бы нарисовать тебе простую карту Бостона? — поддразнивает она.

Я не могу сдержать широкой улыбки.

Осторожно подхожу к ней, зная о ее сердечке, как у колибри, и о склонности к бегству.

— Ты не дала мне ответить на вопрос тем вечером. Я помню тебя.

Она хмурится.

— Ну, честно говоря, это заняло у тебя некоторое время.

— Ты изменилась.

Хочу скользнуть взглядом по линиям ее тела, но не делаю этого.

— Я стала старше, — говорит она, уверенно вздергивая подбородок.

— Но по сравнению со мной все еще молода.

Она улыбается.

— Да, только теперь, кажется, не возражаю.

— А что еще изменилось?

Она отступает на шаг и обводит рукой комнату.

— О, теперь я прячусь в художественных галереях, а не в библиотеках.

— Правда, нечасто. Мне сказали, что ты бываешь здесь всего несколько дней в неделю.

Лейни прикладывает руку к груди.

— Обо мне говорят? Должна ли я чувствовать себя польщенной?

Делаю шаг к ней, пытаясь восстановить дистанцию.

— Чем ты занимаешься в остальное время? Когда тебя здесь нет?

— О, чем занимается любая женщина, если у нее нет детей? Ты не представляешь, сколько внимания женщина в моем положении уделяет своему гардеробу: покупкам, примеркам, переделкам и так далее.

Я не выгляжу впечатленным ее поддразниванием. Кажется, она настаивает на том, чтобы превратить все в шутку.

— Что еще, Лейни?

— В большинство дней я пью чай и часто бываю в Бостоне, посещая лекции или званые вечера.

— А по вечерам? Ты встречаешься с друзьями?

— Ужасно назойливо с твоей стороны предполагать, что у меня есть друзья.

— Ты слишком интересна, чтобы не увлечь кого-нибудь.

— Это комплимент, который я запомню навсегда. Спасибо.

— Лейни, — говорю я настойчиво, как будто я директор, а она провинившаяся ученица.

Она наклоняется ко мне, ее глаза светятся озорством.

— Не понимаю, почему я оказалась в центре внимания. Давай поменяемся ролями. Что ты любишь делать в свободное время, когда тебе больше не приходится мучить все женское население Сент-Джонса?

— Работаю.

Она закатывает глаза.

— А кроме работы?

— Встречаюсь с друзьями.

— Люди из Сент-Джонса? Полагаю, именно так ты узнал мой рабочий график…

Я не стал подтверждать. В этом нет смысла. Если она не собирается быть правдивой в своих ответах, почему я должен?

Она фыркает и отступает назад, протягивая руку и приглашая меня пройти в галерею.

— Ну, раз уж ты здесь… почему бы нам не посмотреть картины? Я покажу тебе свои любимые и скажу, какие стоит купить. Ты будешь хорошим мальчиком и сделаешь, как я говорю.

У меня возникает внезапное желание поцеловать ее красивые губы, склонить чашу весов и напомнить о ее прошлых увлечениях мной. Это девушка хранила мою фотографию под подушкой, хрупкая девочка, которая выросла.

Она машет рукой, приглашая пройти.

— В этой комнате находится работа Дэвида Хокни, которую нам пришлось отвоевывать у консигнанта. Он был давним клиентом Ларри Гагосяна, но в конце концов мы его переманили. Ты бы удивился, узнав, какое влияние оказывают крупные галереи.

— Хокни — это прекрасно. У вас есть работы Жан-Мишеля Баския?

Она останавливается и поворачивается ко мне.

— Повтори еще раз.

— Что?

— Его имя. Все коверкают его произношение, но у вас, французов, оно само сходит с языка.

— Жан-Мишель Баския, — вкрадчиво произнося, повторяю я, не скрывая акцент.

Она закатывает глаза, как будто вот-вот кончит, затем изображает поцелуй и продолжает водить меня по залу.

— У нас нет Баския. В наши дни они редко переходят из рук в руки.

— Сообщишь мне, если узнаешь, что они появились в продаже?

— Конечно. А теперь подойди и посмотри.

Она проводит меня в боковую комнату с двойными дверями, перед которыми требуется просканировать маленький брелок, прежде чем они откроются. Комната просторная, но пустая. Здесь четыре белые стены и четыре картины, каждая из которых расположена отдельно, чтобы не возникало путаницы в их значимости.

Лейни — эксперт в своей области. Нет ни одного факта об этих четырех работах, который бы она не знала наизусть: цена, происхождение, сопоставимые работы и подробности творческого процесса художника. Я пришел сегодня не для того, чтобы покупать картины или даже изучать их, но не могу прервать ее. Мне слишком интересно то, что она хочет сказать.

Наконец мы останавливаемся перед картиной Хокни, которую она хотела показать мне. Это пейзаж, выполненный в ярких, насыщенных тонах, под названием «Холм Гарроуби». Композиция напоминает работы Ван Гога и Матисса, и она говорит, что другая версия этой же картины принадлежит Бостонскому музею изобразительных искусств.

— Хотя мне больше нравится эта.

Лейни нетерпеливо наблюдает, как я рассматриваю картину, слегка подавшись вперед на цыпочках, чтобы быть ближе. Очевидно, она хочет, чтобы картина мне понравилась так же сильно, как и ей, и я понимаю, что мне действительно нравится картина, но в основном я просто наслаждаюсь девушкой.

— Мне нравится, — говорю я, просто кивая.

Она сдувается.

— Но ты не впечатлен.

Почти извиняюсь, такой грустной она выглядит, и девушка, должно быть, замечает раскаяние на моем суровом лице, потому что машет рукой.

— Нет-нет, все в порядке. Я бы предпочла, чтобы ты был предельно честен со мной. Так я смогу привить тебе вкус к тому, что тебе нравится. Думаю, ты одурачил меня на выставке. Вел себя так, словно тебе было все равно, какую вещь выберут дизайнеры, лишь бы она была дорогой. Вполне мужской поступок — покупать подобные произведения искусства. Думаю, что все женщины обмахивались веерами.

— Это было немного чересчур. Мне даже немного стыдно за это. Я увлекся, пытаясь привлечь внимание красивой девушки.

Она смеется.

— Ты шутишь! — Затем она наклоняется ко мне, надеясь услышать какую-нибудь непристойную сплетню. — Кто? Это был один из дизайнеров? Потому что я действительно думаю, что та рыжеволосая великолепна.

Я просто стою, засунув руки в карманы, и смотрю на нее, завороженный невинностью.

Ее глаза округляются от шока, когда наступает ясность. Лейни открывает рот, закрывает его, делает полшага назад, смотрит на меня, словно собираясь что-то сказать, и, наконец, уходит, направляясь к картине в другом конце комнаты. Как будто она хочет притвориться, что последних нескольких секунд никогда не было, стереть их.

Остаюсь на месте, давая ей время сориентироваться. Не знаю, зачем я это сказал. Это констатация очевидного. Да, она сногсшибательна, но не думаю, что это нужно было признавать вслух и в такой откровенно флиртующей форме. Я пришел сюда сегодня не за ней, по крайней мере, не в романтическом смысле.

Вздыхаю и начинаю пробираться к ней. В воздухе что-то меняется.

Хотя Лейни стоит спиной, она полностью осознает мое присутствие. Ее поза жесткая и напряженная.

Уже почти открываю рот, чтобы извиниться и вернуть все назад. Подхожу и начинаю это делать, но она отвлекается от картины на стене, которой была занята, и заговаривает раньше, чем я успеваю.

— Ты был зол раньше, когда только приехал, верно?

Смена темы удивляет меня.

— О? Что меня выдало?

— Резкий ответ о Коллетт был тревожным сигналом, хотя я в нем и не нуждалась. Ты вошел сюда с тем же видом, что и в Сент-Джонсе, не скрывая чувств. Вот здесь, — говорит она, нежно касаясь моего лба. — …всегда столько напряжения.

Расслабляю лицо, и она опускает руку. Ее мимолетное прикосновение остается на лице, как крошечные булавочные уколы.

— Не хочешь рассказать, почему был расстроен? Это как-то связано с работой? Или что-то другое? — Она наклоняется и шепчет: — Я умею хранить секреты, помнишь?

Ее слова звучат как заклинание, вызывая ощущение дежавю.

Перестаю притворяться, что рассматриваю картину, и поворачиваюсь к ней лицом, внезапно желая, чтобы именно она, а не кто-либо другой, узнал правду.

— Обедал с отцом. Хотя обычно наши совместные трапезы проходят сносно, сегодня все было по-другому. Он ясно дал понять, что хочет, чтобы я женился. Более того, он требует этого.

После короткой паузы из нее вырывается смешок, и она прикрывает рот рукой.

Она частично убирает ее, сохраняя на лице выражение раскаяния.

— Прости. Я не хотела смеяться. Просто… наши жизни такие разные, и все же кажется, что мы всегда ведем похожие войны. Я и сама почти замужем. Буквально на днях бабушка устроила помолвку. Скоро я стану женой.

Хмурюсь из-за ее шутливого поведения.

— Ты шутишь!

Она качает головой.

— Похоже, ты не так сильно обеспокоена перспективой, как следовало бы.

Она опускает руку, а затем изображает совершенно скромную улыбку, словно говоря: «Что я могу поделать?».

— Я просто послушная.

Как она может так добровольно отказываться от жизни? Как может позволять бабушке распоряжаться ее судьбой?

— Я никогда не женюсь. Не вижу в этом смысла.

Не впечатлившись, Лейни замечает:

— Циник — какая редкость. И, полагаю, ты считаешь, что любовь — это фикция? Маркетинговый ход, придуманный Холлмарком и Расселом Стовером?

Решительно качаю головой.

— Ничего подобного. Я вообще не думаю о любви. Предоставляю другим наслаждаться ею. Если это фарс, пусть они им и занимаются. Не хочу иметь с этим ничего общего.

— Значит, ты бросишь вызов отцу?

— Конечно. Его просьба абсурдна.

Ее брови быстро поднялись и опустились.

— Что ж, ты должен сообщить мне, как все пройдет.

— Ты могла бы тоже сделать это.

Она тоскливо улыбается.

— Могла бы…

— Но ты не станешь, — решаю я удрученно.

— Не надо смотреть на меня так, с жалостью. Я довольна жизнью. Даже счастлива. И поддерживаю тебя в бунте. Борись, Эммет. От всего сердца поддержу тебя, издалека, конечно. Ты надолго в Бостоне?

— Дольше, чем ожидалось.

— О.

Похоже, она не слишком обрадовалась этой новости.

— Хочешь от меня избавиться?

Лейни сглатывает, и я наблюдаю за каждым нежным движением мускула на ее шее.

— Нет. Конечно, нет. Не вижу ничего плохого в том, чтобы мы остались друзьями. Я ухожу с рынка, а ты… — Она на мгновение задумывается, прежде чем улыбнуться. — Никогда не будешь. Это прекрасно. А теперь давай посмотрим на картины, хорошо?

Протягиваю ей руку, она легко кладет ее на сгиб моего локтя, и затем мы возвращаемся в главную галерею, двое друзей.