Запретный французский

Глава 32

Лейни

Я сижу в центре кабинки в баре «717», зажатая между Хитом, Коллетт и их друзьями. Все разговаривают, а я, нервничая, смотрю на дверь. Я допила остатки второго напитка и перешла на воду в тот момент, когда Александр предупредил меня, что Эммет, возможно, уже в пути. Моя нога подпрыгивает под столом, и Коллетт бросает на меня странный взгляд.

— Ты в порядке?

Точно нет.

Время приобрело новое значение. Каждая секунда кажется вечностью, и когда Эммет, наконец, заходит в бар, кажется, что я вот-вот упаду в обморок.

Как и предполагала, его появление — настоящее испытание. Клянусь, громкость музыки слегка снижается. Гравитация смещается в его сторону. Он поймал всех в ловушку, стоя у двери и осматривая комнату. Жутковато наблюдать за работой хищника, терпеть сжимающий кишки страх от осознания того, что ты тот, кого ищут. С трудом сглатываю и облизываю губы.

На нем, как я теперь понимаю, фирменный образ: черный костюм, черная рубашка, расстегнутая у шеи, на запястье поблескивают серебряные часы. Черные как смоль волосы и суровый взгляд. Звонил дьявол — он хочет вернуть свой гардероб.

Когда он, наконец, замечает меня, Коллетт наклоняется, чтобы что-то сказать, шепчет прямо в ухо, чтобы расслышала ее сквозь музыку, но это бесполезно. Я не слушаю. Эммет завладел моим вниманием.

Желудок сжимается, когда он делает первый шаг в моем направлении. Он не останавливается, даже когда люди пытаются с ним заговорить.

С каменным лицом он наблюдает, как Хит обнимает меня и проводит пальцами по обнаженному плечу.

Это намеренно, я знаю. Хит видит, что Эммет направляется к нам. Он слышит хор приветствий.

— Эммет!

— Эммет, ты пришел!

— Пододвинь стул. Или мы все можем потесниться.

Хит не убирает руку, но наклоняется над столом как раз в тот момент, когда Эммет подходит к нашей кабинке, чтобы он мог услышать его подстрекательский тон.

— Мило, что ты пришел… Я составил компанию твоей невесте.

Эммет даже не смотрит на него. Его мрачный взгляд перехватывает мой.

Разозлился — это еще мягко сказано.

Он поднимает руку, помахивая указательным и средним пальцами в универсальном жесте «Иди сюда».

Я не двигаюсь.

Не уверена, что он понимает, что происходит, но знаю, что он получил мою записку. Я отменила помолвку. Он свободен. Я ему не принадлежу. Он не может поманить меня, как собаку.

Но даже если я готова стоять на своем, остальные — нет. В конце концов, это верноподданные Эммета. Люди слева от меня начинают выходить из кабинки, освобождая дорогу, в том числе и Коллетт. Как назойливо и предупредительно с их стороны. Я бросаю на Эммета неодобрительный взгляд и начинаю выходить. Все смотрят на меня. Удивительно, что не отпускают колкости. Такое чувство, что мой папа пришел забрать меня с вечеринки, будто меня вот-вот притащат домой и посадят под домашний арест на несколько недель.

Я выскальзываю из кабинки, встаю и поправляю досадно короткое платье. Нервы угрожают взять верх. Меня так и подмывает опустить взгляд в пол, ссутулить плечи и уклониться от противостояния, но я всегда была тихоней. Сегодняшний вечер — это шанс хоть раз проявить смелость. Поэтому, вместо того чтобы протиснуться мимо Эммета, наполовину спрятав лицо за длинными волосами, я подхожу прямо к нему, встречая его угрюмое выражение лица угрожающим взглядом.

Боже, как же это приятно.

— Что тебе нужно?

Он медленно оглядывает меня. Слишком медленно. Его надменный взгляд скользит по моему телу. Чувствую это так же отчетливо, как если бы он скользил пальцами по коже.

— Я искал тебя по всему городу.

Я скучающе хмыкаю.

— Правда?

Несколько секунд молчаливого противостояния, а затем он протягивает руку и нежно убирает прядь волос с моего лица. Я замираю, а он продолжает водить тыльной стороной пальца по линии моего подбородка, приподнимая его, чтобы обнажить шею. Затем еще немного выше, и моя спина выгибается дугой.

Продолжая удерживать подбородок, его взгляд опускается по моей груди к декольте, затем ниже. Я слишком отчетливо ощущаю каждый вдох, как поднимается и опускается моя грудь. Он словно осматривает роскошную вещь, решая, брать ее с полки магазина или нет.

Я отдергиваю подбородок и прищуриваюсь.

Его нисколько не беспокоит моя демонстрация неповиновения. Более того, думаю, ему нравится.

— Чего ты хочешь? — шиплю я.

Его глаза слишком дразнящие, когда он отвечает:

— На пару слов.

Не здесь. Все наблюдают за нами, я уверена. Мы слишком заметны. Несмотря на все, что происходит на вечеринке, мы — главная достопримечательность. Эммет привлекает внимание просто своим существованием, я бы предпочла не выставлять себя на всеобщее обозрение, если это в моих силах.

Я отхожу, сначала в сторону от толпы, подальше от кабинки, и тут меня осеняет вдохновение, когда вижу пару тяжелых черных бархатных портьер, отделяющих угол клуба. Несмотря на то что вход туда, похоже, запрещен, я ныряю за занавески, и, к моему облегчению, никто не пытается меня остановить. И сразу понимаю, почему никто не охраняет это место: это просто тупик, ведущий в склад. Здесь коробки с пустыми бутылками из-под алкоголя, ожидающие утилизации, ящики с чистой стеклянной посудой, сложенные скатерти.

Эммет следует за мной по пятам. Он заходит за портьеру, а затем ловко отцепляет одну от крепления, так что она падает, скрывая нас от остальных участников вечеринки.

Я поворачиваюсь к нему и с трудом сдерживаюсь, чтобы не сглотнуть. Теперь в темноте он настоящий монстр. Играть в храбрость в переполненном баре — это одно, но сражаться с Эмметом наедине гораздо опаснее.

От адреналина волосы встают дыбом. Руки дрожат.

Мне следовало развернуться и уйти. Это донесло бы до него мое послание раз и навсегда. Боже, я представляю себе, как мне будет приятно уничтожить его так же, как он уничтожал меня снова и снова.

Но я не могу этого сделать.

Во мне течет предательская кровь. Поэтому я всегда хочу его. Я замираю, когда он подходит ко мне, как страшная тень.

— Должен ли я похвалить твое платье? Оно чертовски непристойно.

От его вызова мне становится немного легче стоять на своем.

Я цокаю языком, как он когда-то сделал со мной: «Говори».

Его глаза вспыхивают, и он наклоняется, чтобы убедиться, что я его слышу.

— Tu es très belle (с фран. — ты очень красива).

По спине пробегает дрожь.

— Так лучше? — спрашивает он.

— Я не говорю по-французски, — отвечаю я ледяным тоном.

Он хитро улыбается.

— Мне перевести?

Я сглатываю и качаю головой.

Заглядываю ему за плечо, делая вид, что в толпе позади есть кто-то более интересный.

— Не стоит. На самом деле, если тебе не нужно о чем-то со мной поговорить… — Он делает шаг вперед, загораживая вечеринку и окутывая меня тьмой. Затем наклоняет голову, возвышаясь надо мной. — Ты думала, что признаешься в любви в канун Рождества, а потом убежишь и спрячешься, как всегда? Маленькая мышка, тихая девочка… Я больше на это не куплюсь.

Пытаюсь справиться с нервами.

— Я не прячусь. Разве ты не получил мою записку? Я расторгла помолвку. Все кончено.

Он наклоняется еще ниже, почти прижимаясь своими губами к моим.

— Нет. Все только началось.

Огонь вспыхивает во мне так внезапно, что я прижимаю руку к его рубашке, чуть ниже шеи, чтобы было легче оттолкнуть.

— Из всех нелепостей, которые ты мог сказать… Полагаю, тебе вдруг стало удобно хотеть меня? Это так просто?

Он прижимает мою руку, удерживая меня.

— Не заставляй меня звучать легкомысленно. Никто из нас раньше не был честен, не так ли?

Я снова пытаюсь оттолкнуть его, на этот раз сильнее, но он не двигается.

— Не хочу говорить о помолвке. Все кончено. Ты мог жениться на мне. У тебя был шанс. Но ты сопротивлялся изо всех сил. Я не верю, что твои чувства изменились.

Он накрывает мою руку своей, чтобы моя ладонь оставалась на его груди.

— В одном ты права. Я боролся за то, чтобы сделать выбор по собственной воле, да, и я не собираюсь извиняться за это. Но ты никогда не была проблемой. Мои чувства ничуть не изменились. Я всегда хотел тебя.

Я издала короткий едкий смешок.

— О, правда? Так вот почему ты последние несколько месяцев мотался по городу и встречался с другими женщинами? Чтобы доказать, как сильно ты меня хочешь?

— Я ни с кем не встречался.

Его непринужденный тон бесит меня еще больше.

Я наклоняюсь к нему, злобно шипя.

— Не лги. Я сидела и слушала сплетни день за днем. И они становились только хуже. Ты и какая-то потрясающая блондинка в баре, в музее, за ужином. Ты так сильно хотел меня… — смеюсь, будто нахожу это абсолютно абсурдным.

— К черту слухи. Признаю, что пытался играть с отцом, нарушить его контроль, как только мог, но я бы хотел, чтобы ты услышала. Я ни с кем не встречался, ни с кем не спал, на самом деле, даже не целовался уже несколько месяцев. Хотя… если не считать одну ночь в Италии. Помнишь?

От его насмешки я чуть не краснею.

— Мы говорим не об Италии.

— Нет, с чего бы нам это делать? Ты позволила мне забраться на тебя и прижать тебя к деревянным доскам. Твои пухлые губки так охотно раскрывались для меня.

Я ненавижу себя за то, что внутри все переворачивается от его слов.

— Ты сказал, что никогда не женишься. Сказал, что не веришь в брак.

— Да, а потом… ты.

Он говорит это так быстро, словно его решение было принято уже несколько десятилетий назад.

Я.

От серьезности его заявления у меня кружится голова.

Он не дает времени прийти в себя, прежде чем продолжить:

— Ты прошлой ночью сказала мне правду о своей влюбленности, так что я сделаю то же самое. Я нахожу тебя опьяняющей, красивой… вызывающей зависимость. Я был заинтригован тобой, когда ты была ребенком, но сейчас это чувство уже не столь благородно, как раньше. Я обнаружил, что мне очень хочется…

— Не заканчивай предложение. — Мой голос звучит скорее умоляюще, чем строго, и я ненавижу себя за это.

— Ты уже краснеешь.

— Потому что представляю, что творится в твоей больной голове.

В его взгляде появляется новое отчаяние, прежде чем он отвечает:

— Я болен, Лейни.

И с этими словами он наклоняет голову, чтобы поцеловать меня — один раз, быстро, затем прерывает поцелуй, заставляя меня приподняться на цыпочки и потянуться к нему. Ему нравится, когда я умоляю. Он делает это снова, нежно целуя в губы, просто пробуя на вкус, когда все, что мне нужно — это бесконечное непрекращающееся цунами.

Моя рука меняет направление движения. Я больше не отталкиваю его, я сжимаю лацкан его пиджака со всей силы, на которую способна.

Внутри вспыхивает нетерпение. Я собираюсь снова поднять голову, но едва успеваю остановиться. Я колеблюсь в нерешительности. Наступает напряженная пауза, когда наши взгляды встречаются. В воздухе повисает молчаливый, тяжелый вопрос.

Продолжать или повернуть назад?

Я облизываю нижнюю губу, обдумывая капитуляцию и все ее условия.

Ошеломленная, прижимаюсь к изгибу его шеи, прячась глубже в тень.

Чистый порыв берет верх, слова вырываются из меня прежде, чем я успеваю их как следует обдумать.

— Покажи, на что это было бы похоже… — шепчу я, уткнувшись в его твердый подбородок, опустив окончание своей мольбы.

Быть твоей.

Это небольшая уступка. Едва ли я признаю поражение. Скорее, перемирие. Думаю, нам обоим это нужно. Усталость душит, и, может быть, если он просто даст мне передышку от этого постоянного желания, у меня появятся силы принять правильное решение.

Эммет наклоняет голову и оставляет дорожку поцелуев вдоль моего подбородка и вверх к уху.

— Поедем ко мне.

— Нет.

Этого я допустить не могу. Эту черту нельзя переступать.

— Мы в баре. Занавес опущен лишь наполовину.

Не похоже, что он против продолжения, я полагаю, он просто констатирует факты, заручаясь согласием.

Я ослабляю хватку на его лацкане и провожу рукой вверх по его шее, притягивая его к себе. Мне нравится разница в размерах между нами, его рельефные мышцы под моей рукой напоминают о том, насколько я уступаю ему.

Само собой разумеется, что я никогда не делала ничего подобного, и он это знает. Эммет знает, что, сильнее прижимая меня к себе за занавеской, он поднимает меня над обыденностью той жизни, которой я жила так долго.

Любой может заглянуть и увидеть, по крайней мере, так кажется. Однако в реальности все не так просто. В клубе темно, в этом углу еще темнее, и Эммет прикрывает меня, гарантируя, что если кто-то заглянет внутрь, то увидит только его спину, а не его губы, встретившиеся с моими, голод начинает побеждать здравый смысл. Не его руки, скользящие вверх от бедер к грудям, играющие с каждой вершинкой, заставляя меня стонать. Не мои руки, сжимающие его рубашку, задирающие материал без какой-либо реальной цели, кроме как удовлетворения моей потребности прикоснуться к нему.

Он берет больше, наклоняя мою голову набок, раздвигая губы, чтобы его язык мог встретиться с моим. Того, что он заставляет меня чувствовать, почти достаточно, чтобы разозлить меня.

Я позволяю его руке скользнуть под мое короткое платье. Так мало материала, с которым нужно бороться, и он так ловко добивается своего. Трусики становятся влажными от его среднего пальца, когда он проводит им по шву, туда-сюда, дразня меня. Я вздрагиваю, и он чувствует это, уже пытаясь добиться большего. Это легко. Со мной легко. А может, и нет. Эти чувства так долго копились во мне. Вытащить их наружу для него не должно быть сложно. Может ли он сказать, что я готова отдать ему все?

Его безымянный палец присоединяется к среднему, пробегая по нижнему белью, рисуя круги над самым чувствительным местечком, так что мой рот приоткрывается, и я вскрикиваю.

Он не шикает на меня. Кажется, ему, бл*дь, все равно.

Его пальцы цепляются за край трусиков и оттягивают их в сторону. Шелк был приятным, но ничто не сравнится с пальцами Эммета. Толстые, длинные, такие умелые, что я чувствую, будто могу взорваться в любой момент.

— Вот на что будет похоже, — уверенно говорит он, грубо целуя меня, а затем отстраняется, чтобы закончить. — Когда ты будешь моей.

Именно на этом слове, эффект вступает в полную силу, потому что именно в этот момент он погружает свои пальцы внутрь меня.

Беззвучный вздох.

Глаза плотно закрыты.

Легкое покалывание усиливается, усиливается, усиливается.

Это невозможно остановить.

Эммет повлиял на мою жизнь, еще тогда, когда я была ребенком и бегала по лесу в Сент-Джонсе, пытаясь хоть мельком увидеть французского принца.

Я тебя люблю.

Именно за эту мысль я цепляюсь, когда он вынимает пальцы, а затем проталкивает обратно, проводя большим пальцем там, где мне нужно освобождение. Он позволяет мне оседлать его руку жестоким, диким способом, который не должен мне нравиться так сильно, как нравится.

Французские слова, которые он шепчет мне в губы, похожи на капли керосина.

Это так больно.

Когда я кончаю, ощущения не столько приятные, сколько сокрушительные. На краткий миг мой мир зависит только от него. Мое тело, дыхание, жизнь — все это принадлежит ему.