Запретный французский

Глава 36

Эммет

Я держу руку Лейни в своей.

Обвожу контуры каждого пальца, до кончика ногтя и снова вверх, вдоль нежной кожи между костяшками пальцев. Я держу ее так нежно. Я удивлен, что она настоящая, хрупкая рука женщины, которую люблю. Я нахожу ее опьяняюще маленькой — пугающе маленькой. Внезапно плотина прорвалась. Беспокойство за любимого человека наполнило грудь так, что каждый вздох дается немного тяжелее. С ней ничего не может случиться, никогда. Это неприятное чувство — любить кого-то слишком сильно. Оно сжимает горло и приводит в бешенство, которое раньше казалось так легко сдержать.

Я уже боюсь завтрашнего дня. Что, если она изменит свое мнение?

— Ты в порядке? — тихо спрашивает она.

Как признать правду?

Я не в порядке, я влюблен.

Мучительная пытка — иметь именно то, что ты хочешь, зная, что в любой момент можешь потерять… станет ли легче?

Смогу ли когда-нибудь воспринимать ее как должное? Через пять лет? Десять? Когда буду просыпаться и собираться на работу, пока она укачивает нашего ребенка, будет ли все это казаться таким нормальным? Буду ли по-прежнему размышлять о невероятности того, что каждый день проживаю рядом с Лейни?

Все, что я могу сейчас сделать, это крепче сжать ее руку и смотреть в окно. До моего дома всего десять минут езды.

Нет легкости. Похоже, мы слишком загружены эмоциями, чтобы поддерживать светскую беседу. Когда подъезжаем, я открываю дверь и снова беру ее за руку. Мы поднимаемся на крыльцо, и я веду ее внутрь.

— Красиво, — говорит она, оглядывая фойе, в то время как я продолжаю затягивать ее дальше.

Экскурсия будет. В конце концов, она узнает каждый уголок в доме. Она поймет, что задняя дверь заедает, если ее слегка не приподнять, когда открываешь. Чтобы набрать горячей воды в кухонную раковину, требуется целая вечность, но в ванных комнатах вода нагревается слишком быстро. Она заметит, как утренний свет проникает в кухонное окно. Она развесит на стенах картины, которые ей нравятся, и расставит на полках нашу общую библиотеку. Ее любимые кофейные кружки заполнят шкафы, а любимая кофейная гуща наполнит воздух.

Мы поспорим о том, что делать со свободными спальнями.

Детская. Нам понадобится хотя бы одна.

Кабинет для нее, если она захочет. Все, что она захочет.

Лейни с радостью позволяет вести ее по коридору, и если я двигаюсь слишком быстро, она не жалуется. Дело не в том, чтобы добраться до финиша, а в волнении, в головокружительном порыве.

На пороге своей спальни включаю свет и отпускаю ее руку. Я подхожу к краю кровати и оборачиваюсь.

Она стоит в дверном проеме в белом платье, и я представляю, как она будет выглядеть в день нашей свадьбы. Невероятно красивая. Невероятно моя.

Лейни обводит взглядом комнату, и я хочу, чтобы она поделилась со мной мыслями.

Это всего лишь комната. Если ей здесь не понравится, мы изменим ее вместе.

Единственное, что меня волнует, — это рамка на прикроватном столике, та, что с белой розой.

Наблюдаю, как она замирает, замечая рамку, выражение лица постепенно меняется, Лейни смаргивает слезы, на лбу появляются морщинки, когда она понимает, что это такое.

Я сказал ей, что сохранил розу.

И всегда буду хранить ее.

— Все хорошо, — успокаиваю я ее.

Мы не можем избавить друг друга от этой боли. В груди тесно, и у нее тоже. Любовь — не всегда дар, это бремя, и прямо сейчас все, что я хочу сделать, это облегчить ее груз. Итак, я протягиваю руку, прося ее довериться мне.

Она подходит, и как только оказывается рядом, я крепко сжимаю ее в медвежьих объятиях. Аромат Лейни наполняет мои легкие, и я задаюсь вопросом, не придется ли мне теперь путешествовать с флаконом ее духов.

Объятия меняются, спокойная уверенность превращается в непреодолимую потребность. Ее дыхание сбивается, когда она поднимает руки и медленно поворачивается в моих объятиях. Лейни наклоняет голову вперед, и я понимаю, чего она хочет, когда начинаю расстегивать молнию на платье.

Сладкая тишина сопровождает медленное расстегивание молнии. Мой взгляд скользит по стройной шее, вниз к лопаткам и обнаженной спине. Я провожу ладонью по всей длине ее позвоночника, пробегая указательным пальцем по каждому бугорку.

Она дрожит, и я наклоняюсь, чтобы поцеловать в затылок.

Я тебя люблю. Я люблю каждую частичку тебя.

Платье соскальзывает с плеч, обнажая декольте. Руки забираются под ткань и начинают опускать ее еще ниже. Лейни помогает, снимая пышную юбку, и тогда остается только она и розовые шелковые трусики на бедрах.

Ох, Лейни.

Она отходит от меня, бесстрашно поворачивается, и все неприкрытые эмоции так очевидны.

Словно она говорит: «Это все, что я есть, — кожа да кости, и если ты подаришь мне любовь, я верну ее тебе в десятикратном размере».

На ее губах появляется улыбка, но я не могу ответить тем же.

Кажется, я ничего не могу делать, кроме как смотреть.

Она тянется к волосам, вынимая шпильки из замысловатой прически. Они со звоном падают на деревянный пол, и это единственный звук в комнате, когда она распускает длинные волосы. Густые темные пряди становятся волнистыми и растрепанными. Я сжимаю руки в кулаки, чтобы успокоить себя на какое-то время. Скоро я прикоснусь к ней. Прикоснусь к каждому гребаному дюйму ее тела, даже если на это уйдет вся моя жизнь.

Она вздергивает бровь, почти дразня меня.

— Ну? — спрашивает она.

Застенчивая девушка, которую я когда-то знал, в данный момент способна говорить больше, чем я. Маленькая мышка, кто бы мог подумать, что ты такая храбрая?

Она делает шаг ко мне, слегка дрожа, и внезапно я набрасываюсь на нее, словно меня только что выпустили из клетки. Рву смокинг, рубашку, бабочку — швы не выдерживают моего нетерпения, и Лейни помогает. Ее губы касаются моего подбородка, а пальцы расстегивают пуговицу на брюках. Я чувствую ее зубы и почти теряю самообладание. Мой стон звучит как тысячелетняя тоска.

Покрываю поцелуями верхнюю часть ее плеча, впадинку между ключицами. Ее грудь заполняет мой рот, а рука накрывает шелк между ног. Она приподнимается на цыпочки, пока я дразню ее, и чувствую, как ее ногти впиваются в шею, вгрызаясь в кожу. Она так же безумна, как и я. У нас нет шансов на медленный спуск, на нежное изучение тел друг друга. Я познаю ее с неистовством, словно в любую секунду у меня могут отнять эту возможность.

Ее кожа обжигает губы, я наклоняюсь еще ниже, рот скользит по упругому животу, целуя пупок. Когда мои губы касаются верха трусиков, она вздрагивает в восхитительно манящей манере.

Лейни покачивается на каблуках, возможно, нервничая, но затем ее руки оказываются в моих волосах, и она прижимается ко мне всем телом, давая разрешение взять шелк в зубы и потянуть вниз. Пальцы помогают ослабить ткань на бедрах, и одним быстрым рывком трусики падают к ее ногам.

Я преклоняюсь перед ней на коленях, нищий у ее ног.

Когда поднимаю взгляд, ее большие зеленые глаза полны слез.

Она не пытается скрыть эмоции. Мы оставили притворство за дверью. В этой комнате все от чистого сердца. Я целую чувствительную кожу на внутренней стороне бедра.

Раздвинь для меня ноги, Лейни.

Позволь мне поцеловать тебя здесь.

Лейни не стесняясь дает понять, что ей нравится. Может, она и не говорит вслух, но ее руки сжимают мои волосы, когда я провожу языком у нее между ног. Она извивается, вздыхает и дрожит. Затем приподнимается на цыпочки, но я сжимаю ее бедра, удерживая на месте, пока мой рот пробует и поглощает, до тех пор, пока не слышу, как она начинает хныкать.

Боже, какой звук.

Продолжаю ласки, наблюдаю, как она зажмуривает глаза и приоткрывает рот. Она дергается в моих руках, но я не отступаю. Смотрю, как она кончает, словно наблюдаю восход солнца над океаном. Зрелище, достойное восхищения. Зрелище, за которым буду гоняться вечно.

Когда она снова открывает глаза, в ее взгляде горит огонь.

Впервые с тех пор, как приехали ко мне, я улыбаюсь. Коварно и порочно, и в ответ Лейни наклоняется и рвет рубашку. Разрывает до конца, так как раньше была расстегнута только половина пуговиц. Она начинает стаскивать ее с плеч, нетерпеливо раздевая меня. Лейни хочет, чтобы я был так же обнажен, как и она, чтобы мы были в равных условиях. Или, может, ей так же любопытно, как и мне.

Я размышлял о ее теле. В душе, в постели, на работе — думал о скрытых частях ее тела, но воображение не отдавало ей должного. Я был недостаточно щедр.

— Помоги, — умоляет она.

Я нахожу ее нетерпение милым, а она — нет.

Встаю и расстегиваю последние пуговицы, затем бросаю рубашку на банкетку в изножье кровати. Спускаю штаны и умудряюсь снять один носок, прежде чем снова набрасываюсь на нее, просто поцелуй, поцелуй меня еще раз, пожалуйста, боже.

В наказание она кусает меня за губу.

— Заканчивай, — говорит она, отводя мои плечи назад.

Ее кожа порозовела и покрылась пятнами. На грудях видны следы моего рта.

Я снова отвлекаюсь, и она со стоном отталкивает меня, продолжая до тех пор, пока я не ударяюсь о банкетку, затем я забираюсь на кровать.

Это полная противоположность тому итальянскому пирсу, она лежит на мне, придавив своим телом. Она стаскивает с меня второй носок и боксеры.

Теперь отвлекается Лейни. Это она разинула рот.

Не все так просто, правда, Лейни?

Она не может удержаться от прикосновения. Маленькая ручка обхватывает мою длину, и я запрокидываю голову и закрываю глаза, наслаждаясь всем этим великолепием.

Это рука, которую я держал в машине по дороге домой, рука, которую боготворил, и теперь она отвечает мне взаимностью. Она не понимает, насколько я близок к краю. Ее нежные губы, скользящие по моей челюсти, — это уже почти чересчур. Она водит рукой вверх-вниз, и я отдаюсь наслаждению еще на несколько движений, затем сжимаю ее руку и удерживаю.

— Слишком сильно? — спрашивает она, нахмурив брови.

Как сказать, что я хочу ее так сильно, что кажется, будто сердце разрывается на части?

— Да, это слишком, Лейни. Все, что касается тебя, — это слишком.

Она отпускает меня и кладет обе руки мне на грудь. Ее поза сверху на мне выглядит такой непристойно невинной. Она не собирается меня искушать.

— Сейчас самое подходящее время упомянуть, что я… — Она замолкает, прочищает горло и начинает снова. — Я никогда.

— Хорошо.

Стараюсь, чтобы в моем голосе не было и следа эмоций. Она рассказывает не для того, чтобы я судил ее. Мне наплевать, что она делала за годы нашей разлуки. Я хочу ее не из-за какой-то мнимой чистоты.

Моя любовь к ней абсолютно ни от чего не зависит.

Достаточно просто ее существования.

— Мы можем делать все, что ты захочешь, — говорю я ей. — Можем остановиться.

Она кивает и обдумывает, ее взгляд блуждает по моей груди.

— А если я захочу продолжить?..

— Тогда я бы сказал, что мы на правильном пути.

Она тихонько смеется, и я понимаю, что это помогает ей немного успокоиться.

— Я остановил тебя, потому что мне было слишком приятно чувствовать твою руку, — говорю я, пытаясь успокоить ее.

Ее брови удивленно взлетают вверх.

— Я понятия не имею, что делаю.

— Поможет, если узнаешь, что для меня это тоже в новинку?

Она смотрит скептически, поэтому я продолжаю.

— Есть французская цитата Мольера: «Vivre sans aimer n'est pas proprement vivre».

— Что это значит?

Очерчиваю круг на ее бедре, переводя.

— Жить и не любить — это не жить по-настоящему, — я ловлю ее взгляд. — Итак, ты понимаешь, почему для меня это тоже ново — заниматься любовью.

Затем она замолкает, глядя на меня. В ее взгляде не жалость, а искренность.

Она сидит на мне верхом, и я хочу ее так сильно, что дрожу от желания. Но я не тороплю ее. Провожу пальцами вверх по ее рукам и обратно вниз, затем обхватываю ладонями бицепсы и нежно притягиваю к себе, пока она не оказывается лежащей на мне, а волосы не падают мне на лицо. Я окутан ее ароматом, и этого может быть достаточно. Обнимаю ее, и мы остаемся в таком положении, пока не чувствую, что ей достаточно комфортно, чтобы продолжить. Ее рука скользит между нашими телами, и пальцы снова касаются кончика члена.

Мне кажется важным, чтобы она начала, но я не стесняюсь брать инициативу в свои руки. Я поведу сегодня вечером, потому что знаю, она этого хочет. Легкость, с которой любимый может направлять тебя, — это подарок, который я хочу ей преподнести.

О защите думаю в первую очередь. Тянусь к прикроватному столику за презервативом, но она хватает меня за предплечье и качает головой.

— А мы не могли бы?..

— Ты принимаешь противозачаточные?

— Нет.

— И осознаешь последствия…

Она улыбается.

— Я в курсе.

Осознаю всю серьезность ее предложения. Имеет ли значение, что мы не предохраняемся? Нет, если мы оба согласны. Нет, если мы оба хотим одного и того же.

Переворачиваю нас так, что она ложится на спину, и не отвлекаюсь на ее вид. Позже вечером, завтра утром, послезавтра я уложу ее и буду умолять не двигаться, чтобы я мог насытиться, но сегодня мои руки блуждают, лаская грудь и снова возбуждая ее желание, пока она не начинает извиваться от нужды. Боже, как мне это нравится.

Я бы снова набросился на нее, но знаю, что она воспротивится. Вместо этого раздвигаю ее ноги и просовываю между ними руку, чтобы убедиться, что она готова.

Она кивает, и я погружаю в нее пальцы, пытаясь хоть немного облегчить то, что последует дальше. Поначалу будет некомфортно, она знает. Лейни успокаивает меня, пока я устраиваюсь между ее ног, и я прижимаюсь к ее губам еще одним поцелуем. Я лежу на ней, опираясь на локти, и шепчу ей на ухо.

— Все хорошо, маленькая мышка. Расслабься.

Чувствую, как она напрягается, когда я толкаюсь, пока полностью не погружаюсь в нее.

Все ее тело напрягается от боли.

Ненавижу это чувство. Я бы забрал боль у нее, если бы мог.

— Все закончилось. Все закончилось, — заверяю я ее, убирая волосы с лица и покрывая легкими, как перышко, поцелуями щеки, подбородок и шею, успокаивая, пока держусь совершенно неподвижно.

Ощущаю вкус ее соленых слез, наши губы соприкасаются, и она целует меня так, словно я обезболивающее. Напряжение понемногу спадает. Ее тело расслабляется подо мной, и руки больше не сжимают меня изо всех сил.

— Хорошо, — шепчет она мне в губы, и я чувствую, как она улыбается.

Неуверенно двигаю бедрами, и это ощущение заставляет ее приподняться на кровати.

Мое эго не может справиться с тем, насколько она восприимчива. Каждое малейшее движение вырывает из ее уст восхитительный звук. Она такая страстная, как я и представлял, пылкая и настойчивая, что я не чувствую необходимости сдерживаться, как только мы находим свой ритм. Она обхватывает мои бедра, и моя рука скользит вниз, мимо впадинки пупка, острого края тазовой кости, к дразнящему теплу между ног. Лейни сжимается вокруг меня, когда глажу ее. Я не осознаю, что что-то говорю, пока с губ не срывается поток французских ругательств, запретных французских выражений, которые не могу сдержать, и Лейни реагирует на каждое слово, запрокидывая голову и приоткрывая рот. Когда она кончает, издает стон — гортанный и такой сладкий. Тело обвивается вокруг меня, сжимаясь с каждой волной удовольствия. Я не могу сдержаться. Я пытаюсь, пытаюсь, пытаюсь, крепко сжимаю глаза и за закрытыми веками вижу танцующие черные звезды. Удовольствие почти невыносимое. Это все низменные чувства. Ее горячая кожа. Ее солоноватый вкус. Ее сладкий аромат. Это крепкое сжатие. Ее рука держит меня за шею, когда моя голова опускается в безопасную ложбинку между ее подбородком и грудью. Я кончаю, и мое тело бьется о ее, и я давлю, прося слишком многого, беря больше, чем следовало.

Когда чувствую, что снова могу дышать, открываю глаза и вижу, что Лейни смотрит на меня с явным удивлением.

Затем на ее губах появляется дразнящая улыбка.

— Было довольно много французского…

— Может, кое-что перевести для тебя?

Ее глаза расширяются от тревоги.

— Нет!

Смущение выглядит слишком мило.

— Хорошо, а как насчет этого? — спрашиваю я, забавляясь. — Je suis amoureux de toi.

Она слушает с таким серьезным видом, а потом спрашивает:

— Что это значит?

Мои прикосновения нежны, как шепот, когда прижимаю палец к ее нахмуренной брови, затем продолжаю скользить им вниз по переносице. Не могу удержаться от желания коснуться ее красных губ. Я смотрю на них, когда говорю.

— Я влюблен в тебя.