Запретный французский

Глава 29

Эммет

Рождественским утром я получаю ровно один подарок, и это записка, отправленная курьером прямо мне домой.

В 8 утра я сижу у камина в пижаме в клетку, потягиваю гоголь-моголь с пряностями и нежусь, когда в дверь звонят. Мысль, что это может быть Лейни, пришедшая продолжить то, на чем мы остановились вчера, — единственное, что заставляет меня подняться с дивана.

К сожалению, когда открываю дверь, то вижу коренастого парня с конвертом в руках.

Секунду он оглядывает меня с ног до головы, явно не впечатленный моим внешним видом. Я знаю, что он видит. Я случайно поймал свое отражение в зеркале в прихожей, и мне пришлось посмотреть дважды: темные круги под глазами, грязные волосы, сердитый взгляд.

— Ты, э-э… — Он прищуривается, читая со своего iPhone. — Эммет Мерсье?

С его густым бостонским акцентом моя фамилия звучит коряво.

— Мер-сье-е-е-е, — огрызаюсь я, на что он отвечает:

— Как будто мне не все равно.

И как ни странно, мне становится смешно.

Даю ему щедрые чаевые и закрываю дверь, изучая маленький конверт. Вместо того чтобы сразу же открыть, я кладу его на стол и иду за гоголь-моголем. Пью, уставившись на конверт, лежащий на краю стола.

Словно боясь обжечься, переворачиваю конверт кончиком пальца. Как и предполагал, на запечатанном конверте вырисовываются рельефные буквы: ЭЭД.

Проглатываю остатки напитка и решаю, что, наверное, лучше просто покончить с этим. Не знаю, почему откладываю.

Открываю конверт и достаю толстую канцелярскую карточку. На ней всего одна строчка текста, написанного мелкими петляющими буквами: «Я отменила помолвку. Ты свободен».

Я перечитал три раза, пытаясь понять, обретет ли она новый смысл, если прочту в другом темпе.

«Я отменила помолвку. Ты свободен».

«Я отменила помолвку. Ты свободен».

«Я отменила помолвку. Ты свободен».

Но ничего не помогает.

Ощущения невесомости, которое, как я надеялся, должно было возникнуть в результате этого заявления, отсутствует. Более того, чувствую, что меня вот-вот стошнит.

Гоголь-моголь на завтрак может вызвать такую реакцию у человека.

Очевидно, что ЭЭД — это инициалы Лейни. Это ее способ расторгнуть нашу старомодную фиктивную помолвку. Я должен открыть шампанское и провозгласить тост за победу в этой тяжелой войне, но только сейчас, внезапно… я этого не хочу.

Разве это не смешно?

Это так забавно, что я наливаю еще порцию гоголь-моголя. Еще нет и 10 утра, а я уже пьян. Включаю рождественские песни и пою, а когда голос устает и в животе урчит, я надеваю обувь и выхожу на улицу в поисках еды, только все чертовы заведения закрыты, потому что сегодня Рождество. Бесцельно брожу кругами, пока не нахожу небольшой ресторан китайской кухни, который открыт. На вывеске написано, что еда только навынос. Я захожу, чтобы сделать заказ, пожилая женщина протягивает мне меню и деловым тоном спрашивает, что я хочу.

— Что? — спрашиваю я, с удивлением глядя на нее, и слезы внезапно застилают мне глаза.

— Чего ты хочешь? — снова спрашивает она, нетерпеливо тыча ручкой в мое меню.

— Дело в том, что… я больше не знаю. Я думал, что знаю. Действительно, черт возьми, думал, что знаю, только теперь я не так уверен, — хмурю брови от разочарования. — Вы понимаете?

Она не понимает.

Она просит меня уйти из ее ресторана.

Мне приходится довольствоваться хот-догами, которые продают в магазине «7/11» на соседней улице, — теми самыми, которые большую часть недели бесцельно крутятся на грязной ленте конвейера. Чтобы покончить причудливую праздничную трапезу, я беру наугад американское пиво из холодильника, а затем иду перекусить на обочину, стараясь как можно лучше разобраться в своих чувствах.

Это… мягко говоря, неудобно.

Подобное прозрение было бы замечательным, скажем, двадцать четыре часа назад.

Сейчас это агония.

Даже несмотря на огромное количество алкоголя, дурманящего мой мозг, я прекрасно понимаю, что это не просто желание получить то, что не могу. Это даже не тяжелый случай праздничной хандры.

Даже если бы я не был абсолютно уверен, мой водитель не преминул бы напомнить, что мои эпизоды с преследованием в галерее Morgan Fine Art, происходящие два раза в неделю, могут доказать, что под всем этим я испытываю очень реальные, очень очевидные чувства к Лейни Дэвенпорт. Конечно, испытываю. Всегда испытывал. Она задела меня за живое, даже когда мы были моложе. Для этого есть французское выражение: la douleur exquise — изысканная боль от любви к кому-то недостижимому.

Я отталкивал Лейни снова и снова, из-за какой-то самодовольной потребности в независимости, только для того, чтобы получить именно то, что хотел, и в итоге впасть от этого в отчаяние.

Пока я хандрю в пижамных штанах и халате, начинает идти снег, что кажется вполне уместным. Я смотрю на свой недоеденный хот-дог, покрытый коркой льда. Черт.

Телефон начинает звонить, и я достаю его из кармана. Когда отвечаю, Александр сообщает, что уже десять минут стучит в мою входную дверь.

Даже не пытаюсь придать интонации своему тону.

— Меня нет дома. Я на соседней улице.

— Где?

— На обочине.

— Ты где?

Он думает, что связь плохая.

— Я ем хот-дог.

— Господи Иисусе.

Не прошло и пяти минут, как его водитель заезжает на парковку прямо передо мной, и младший брат, которого я в прошлом бесчисленное количество раз вытаскивал из клубов, отчитывал и приводил в чувство, нависает надо мной в костюме от «Армани» и шерстяном пальто верблюжьего цвета.

— На тебе домашние тапочки.

Я опускаю взгляд.

Хм. Я и не подозревал.

— Почему ты здесь сидишь?

— Я напуган до смерти.

— Из-за чего? Изжоги? Потому что если ты доешь этот хот-дог, то потом пожалеешь об этом. Поверь мне.

Вдохновение нахлынуло внезапно.

— У тебя есть номер телефона Лейни?

Он улыбается и качает головой.

— Давай пока воздержимся от важных телефонных звонков. Ты не в лучшем состоянии, брат.

Отлично.

— Почему ты был у меня дома? — спрашиваю я.

— А где еще мне быть на Рождество?

— Однажды на Рождество я застал тебя в постели с тремя женщинами.

Он улыбается, ничуть не смущаясь.

— Что я могу сказать? Некоторые годы лучше, чем другие.

Я закатываю глаза и поднимаю руку, чтобы он помог мне подняться с заснеженной земли.

— Ты уже разговаривал с отцом сегодня?

— Он летит обратно в Париж и, без сомнения, вычеркнет нас из завещания.

Я пожимаю плечами.

— Оно того стоило.

Он ведет меня к ожидающей машине и следит, чтобы я сел на заднее сиденье, не ударившись головой.

— Я шучу. Он никогда бы не вычеркнул тебя из завещания. Для него ты — второе пришествие Христа. Он так сильно давит только потому, что видит в тебе столько от себя. Это жутко, правда. Чем старше ты становишься, тем больше походишь на него. — Александр содрогается. — Мне невыносима мысль, что его может быть двое.

— Я не так уж на него похож.

Брат разражается смехом, как будто я сказал самую нелепую вещь, которую он когда-либо слышал.

— Ты должен увидеть себя моими глазами.

Я смотрю в окно, как водитель объезжает квартал и совершает короткую поездку обратно к моему дому.

— Что бы ты сделал на моем месте? — Спрашиваю я, оглядываясь на него.

Он смотрит на меня с искренним выражением лица. В его взгляде нет ни тени веселья, когда он просто заявляет:

— Я бы с радостью женился на Лейни.

Я хмурюсь.

— Из-за настойчивости отца?

— Потому что Лейни — гребаная находка, и я был бы счастлив, если бы она была в моей постели каждую ночь.

В считаные секунды я хватаю его за шиворот. Во мне бушует ревность, которой немало поспособствовали гоголь-моголь и пиво. Я прижимаю его лицо к окну так, что его щека комично прижимается к стеклу.

— Господи, отпусти меня, идиот.

— Не смей, бл*дь, так о ней говорить.

— Как?! Ты рвешь воротник рубашки — это же «Гуччи»! Черт возьми, одна пуговица только что оторвалась.

— Она не для тебя, — выпаливаю я, как взбешенный псих.

— Ты сумасшедший!

Он наполовину зол, наполовину удивлен, хватает меня за предплечья и отталкивает от себя.

— Сегодня Рождество, — говорит он, поправляя воротник рубашки. — И кстати, ты платишь за эту пуговицу.

— Ах, отвали, Александр.

— Мы на месте, — говорит водитель, совершенно невозмутимо глядя на нас в зеркало заднего вида. Такое впечатление, что он уже столько раз был свидетелем драки двух братьев, что уже скучно.

Когда мы заходим домой, Александр говорит, что мне нужно принять душ. Я говорю, что ему пора уходить. Он игнорирует меня и направляется на кухню, устраиваясь поудобнее. Иду в комнату и срываю пижаму, чтобы смыть с себя запах пива и хот-дога.

К тому времени, как я переодеваюсь в джинсы и футболку, с влажными волосами и прочим, Александр уже чистит картошку на кухне, повязав вокруг талии мой льняной поварской фартук.

Он выгибает бровь, продолжая свою работу, и спрашивает меня по-французски:

— Почему ты ел хот-дог, если у тебя полный холодильник?

— Мне не хотелось готовить, и я не знал, что ты умеешь.

— Пришлось научиться после того, как покинул Сент-Джонс. Не то чтобы мама когда-нибудь учила нас.

Я фыркаю.

— Она ни разу в жизни не готовила.

— Вот именно. Так ты собираешься помогать или будешь просто стоять?

Я направляюсь к холодильнику.

— Каплун? Или пулярка? Моя домработница вчера ходила к мяснику. Она собиралась приготовить целый ужин, но я сказал, чтобы она не беспокоилась.

— Давай приготовим и то и другое.

Ну и ну.

— Кого ты собираешься кормить?

— Нас. Голубки Джонатан и Эмелия сейчас в Калифорнии, навещают семью. О маман и Игнасио я не беспокоюсь, и так как мы — бедные неудачники, нам больше не о ком переживать. — Он пожимает плечами. — Будет много остатков.

Александр начинает нарезать картофель дольками и сразу же опускает их в кастрюлю с кипящим молоком и чесноком. Он готовит одно из моих любимых блюд — гратен Дофинуа. На кухне уже витает божественный аромат.

— А как насчет той женщины, с которой ты обжимался в своем доме? — спрашиваю я. — Та, что была на кухне, я думал, мне придется тебя отрывать от нее.

Он хмурит брови, будто искренне озадачен.

— Я даже не помню, о ком ты говоришь.

Конечно, он не помнит.

Я начинаю собирать все необходимое для приготовления каплуна: свежую зелень, лук, чеснок, сливочное масло, лимоны, херес, соль и перец. Большую часть дня мы с Александром проводим на кухне, готовя и слушая любимых исполнителей: Эдит Пиаф и Жана Саблона. Мы утоляем аппетит сыром и вином, наслаждаясь двумя бутылками винтажного красного вина «Шато Марго».

В конце дня мы вкусно ужинаем, сидя за кухонным столом. Закончив, Александр кладет вилку и нож и откидывается на спинку стула, потягивая вино.

Я чувствую, что он изучает меня, но игнорирую, доедая свою еду.

Тем не менее он упорствует.

— В чем дело? У тебя такой вид, будто ты пытаешься решить все мировые проблемы в своей голове.

Он усмехается и качает головой.

— Я позволил тебе целый день дуться, потому что не хотел раскачивать лодку, но сейчас я выпил слишком много вина, и мне плевать, планируешь ли ты подправить мне лицо за то, что я заговорю о ней. Что ты собираешься делать с Лейни?

Не спеша откидываюсь на спинку стула и вытираю рот салфеткой, пока он выжидающе смотрит на меня.

Я пожимаю плечами.

— На мой взгляд, есть только один вариант, который принесет мне счастье.

Возвращаюсь к еде, но он машет мне рукой, чтобы я продолжал.

На самом деле все просто.

— Женюсь на ней.