Аллегория радужной форели

Кам

На следующий день после барбекю у Валери я решила сесть в машину и отправиться куда глаза глядят, просто ехать и ехать. Диссертация меня бесит, работа бесит, Макс тоже, и в конце концов я самой себе стала противна. От себя сбежать трудно. Самым близким к побегу мне показалось просто сесть за руль, никого не предупреждая, не планируя ни направление, ни время возвращения; к тому же это было еще и не очень дорого. Конечно, я бы с удовольствием отправилась загорать на Бали, но не все могут позволить себе стильный современный побег.

Дорога меня успокаивает. Может быть, потому что, когда я была маленькой, папа возил меня гулять на старом пикапе вдоль берега озера: если я плакала и меня никак было не успокоить, помогало только это. А после смерти мамы эти прогулки стали нашим общим ритуалом: моим, сестры и папы. В воскресенье после полудня мы усаживались на единственном сиденье в его «Форде» 1985 года и ехали куда глаза глядят. Папа находил по радио музыку кантри, старую и нежную мелодию, Джона Денвера или Кенни Роджерса, и мы подпевали, путая слова, но зная точно, что музыка рассказывает о проселочной дороге, ведущей далеко-далеко, и о любви как в книжках. Мы ехали вперед, чтобы забыть, что однажды придется вернуться. Мы почти не говорили друг с другом, иногда просто молчали. Мы существовали здесь и сейчас, и этого было достаточно.

Но в конце концов моей сестре все это надоело. Хоть она и была младше, но повзрослела быстрее. Годам к тринадцати-четырнадцати она уже предпочитала походы на пляж с друзьями, в кино с мальчиками, сигареты и коктейли с местными знаменитостями. Да вообще — неважно, чем она занималась, главное, что это никак не касалось ни меня, ни папы. Папа старался изо всех сил, несмотря на трудности общения с дочерью, переживавшей подростковый кризис и выросшей без матери. Я долго обижалась на сестру за то, что она нас бросила, как будто мы не были достаточно хороши для нее. До меня долго доходило, что дружба была ее способом защититься от страха потерять однажды и нас. Моя сестра растрачивала себя на иллюзорные дружеские и любовные связи потому, что боялась сильно привязываться к кому-то одному. Впрочем, она продолжает это делать. Трудно заполнить пустоту, когда ты не очень понимаешь, что вместо нее было изначально.

У меня на самом деле подросткового кризиса не было, только легкая эмо-фаза с большим количество Blink 182 и Linkin Park и лето с жгуче-черными волосами, делавшими меня похожей на Мортишу Аддамс, только не очень секси. Я никогда, в отличие от сестры, не пыталась заполнить пустоту; я знала, что это такое и что заполнить ее невозможно. У меня все было грустнее, но одновременно и проще. Дороги, папы и нежного ненавязчивого бренчания акустической гитары на фоне мне было вполне достаточно.

Иногда я спрашиваю себя, что было бы, если бы моя мама не умерла. Было бы мне проще доверять миру, была бы я готова безоглядно отдавать любовь, не опасаясь внезапно все потерять. Когда я прихожу со всем этим к Максу, слишком просто винить во всем его непостоянство, или его красоту, или всех тех девиц, что побывали в его постели. Правда в том, что я не хочу докапываться до истоков моих сомнений, чтобы отпустить их раз и навсегда.

На самом деле, скорее всего, я не лучше моей сестры. Она пыталась излечиться от своих проблем, окружая себя толпой друзей, путешествуя из страны в страну, бегая с работы на работу, чтобы не остаться наедине со своей болью. Я остаюсь на месте, но тоже бегу по-своему, стараясь не задавать себе болезненных вопросов. Максу я часто говорю, что он должен решить проблему со своим отцом; но я сама тоже должна заняться своими собственными проблемами с матерью. Правда, я еще не готова. Пока нет.

После нескольких часов блужданий по дорогам я возвращаюсь и решаю позвонить Софи по скайпу. Мне так редко удается найти время (скорее, решиться) позвонить сестре, что у нее, когда она появляется на экране, вид крайне удивленный. Гримаса застывает на мгновение на ее загорелом лице, слегка похудевшем с тех пор, как мы виделись. В волосах дреды, на ключице новая татуировка — изящно прописанные слова, которые я не могу прочесть.

— Ты в порядке? — сразу спрашивает она меня.

На самом деле мне надо бы, очень надо, звонить ей почаще.

— Да, конечно! Эй, у тебя новое тату? Папа будет в шоке.

Ее рука рассеянно потирает свежую татуировку.

— И потом ты жалуешься, что я тебе редко звоню!

— Ты права, извини.

— Но правда, все хорошо?

— Да-да, мне просто захотелось с тобой поговорить. Удивительно, дозвонилась с первого раза…

— У меня здесь мощный вайфай. Такое бывает раз в год. Фак, я порчу мир вокруг себя…

— Ты папе звонила?

— Да, но он, похоже, на рыбалке.

— Последняя в этом году.

— Последняя в этом году.

Мы произносим эту фразу практически хором, улыбаемся. Хотя мы и не привыкли в семье к слишком открытым проявлениям чувств, у меня вдруг появляется ощущение, будто я обнимаю мою младшую сестру. Я спрашиваю себя, не связано ли это с моей сегодняшней повышенной эмоциональностью, или меня все еще переполняет желание, и я просто научилась подавлять его, как и многие другие переживания.

— Я о тебе думала сегодня.

Она выглядит удивленной. Как будто это так странно, что я могу думать о сестре время от времени. Мне хочется закатить глаза, но я сдерживаюсь. А то она разозлится, и мы будем дуться друг на друга не меньше месяца.

— За что такая честь?

— Не знаю, ностальгия…

— У тебя вечно ностальгия. На самом деле это тебе следовало бы путешествовать время от времени, это прочищает мозги.

— Ну я не так уж и хочу оказаться однажды с прочищенными мозгами… Это может сказаться на диссертации.

— Ну, избавление от лишней информации не сделает тебе хуже в любом случае.

— Возможно, ты в чем-то и права.

Она улыбается и делает глоток из керамической чашки. За ее спиной огромное окно впускает в помещение ослепительный солнечный свет. Это все, что мне видно.

— А где ты сейчас?

— В Австралии. Тут крышесносно, Кам, тебе бы тоже понравилось.

— А ты скоро вернешься?

— Не думаю. Мне здесь хорошо.

— Ты останешься там?

— Это вряд ли.

— Знаешь, однажды придется где-нибудь остановиться.

В ее голосе появляются нотки раздражения:

— Знаешь, однажды тебе придется привыкнуть к мысли, что я не создана для того, чтобы хоть где-то оставаться надолго.

— Это все только в твоей голове, Со.

— Может, и так, но это не значит, что это все неправда.

Мы замолкаем. С Софи так часто бывает. Мы не можем разговаривать друг с другом, не переходя на взаимные упреки. Я обесцениваю ее жизнь, она не понимает меня, и наши отношения, в отличие от тех, что у нас с Валери или Максом никак не налаживаются. Казалось бы, в семье все должно быть проще. Но, судя по всему, совсем не ДНК определяет способность понимать друг друга. Но вдруг она предлагает мне помощь, чтобы продолжить разговор:

— А как Макс поживает?

Со и Макс виделись всего лишь раз, когда она ненадолго заезжала в Квебек, между двумя путешествиями в Азию. Всего только раз, но этого хватило, чтобы она вбила себе в голову, что мы с Максом созданы друг для друга. И что если бы я не была такой принципиальной и не зацикливалась на ерунде, то можно было бы попробовать. Мы даже поссорились.

«Ты не можешь быть просто его подругой, не позволяя ему при этом любить других девушек», — заявила сестра. Она была права, естественно. Но я ей об этом так и не сказала.

Я пытаюсь казаться невозмутимой.

— У него все хорошо.

— Все такой же красавчик?

— Софи…

— Ну что, уже и сказать ничего нельзя? Как я понимаю, вы по-прежнему не вместе?

— Нет…

— Но у тебя все прошло?

— Не знаю, это все сложно.

— Ну я уже видала парней без трусов, ничего сложного в этом нет!

— В отношениях важна не только эта сторона, Со, — отвечаю я с раздражением.

— Да знаю, чего ты. Я тебя дразню. А если на самом деле, то…

— Что?

Вместо ответа она кусает большой палец, будто раздумывая над ответом. Я знаю этот жест, она ведь в точности как я. Вспоминая маму, я думаю о бессознательном, делающем наше общение с сестрой одновременно и нежным, и болезненным. Я не очень хорошо помню маму, я забыла всякие детали, но всякий раз, как я вижу Софи, мне кажется, что во мне поднимается волна воспоминаний. И я возвращаюсь в прошлое, пусть и на несколько мгновений.

— Что, Софи?

— Ты уже не первый год упрекаешь меня в том, что я сбежала. Я не знаю, права ты или нет, возможно, что и права. Но мне нравится приезжать в новое место, путешествовать. Однако в жизни много способов сбежать. Есть те, кто уезжает на край света, а есть те, кто остается на одном месте. Если ты не перемещаешься, это еще не значит, что ты не бежишь, знаешь ли.

— Знаю, Со. Я работаю над этим.

— Пытаешься не сбегать?

— Да.

Она улыбается, но как-то грустно. Она такая красавица, моя младшая сестренка, даже когда грустная. И она добавляет:

— Ну тогда расскажешь, как это. Я, может быть, тоже попробую однажды.