Аллегория радужной форели

Кам

— Все так плохо?

— Ничего не получится.

— Почему?

— У нее почти монобровь.

— Ну ты даешь, Макс.

— Чего? Говорю тебе, прямо мерзость.

— Ну, я думаю, это не самое страшное в жизни. Вот если бы ты мне сказал, что она носит юбку-пояс, это была бы совсем другая история…

— Если бы она носила юбку-пояс, тогда это точно была бы совсем другая история.

— Идиот.

— Знаю. Похоже, ничего не получится еще и поэтому.

В кафе пусто, я ставлю на столы последние стулья. Сегодня вечером был полный бардак. Прошло уже три недели с начала занятий, и студенты наконец сообразили, что пора приниматься за работу. Я вспоминаю, как это было со мной. На бакалавриате нагрузка накатывает волнами, как море. Магистратура куда как серьезнее и сложнее, но когда ты научился плавать, морской прибой уже не так пугает.

Я собираю чашки, забытые на поцарапанной деревянной стойке. Кафе открылось относительно недавно, но мебель в нем устарела, куча старых штучек украшает интерьер. Это нравится гикам — заполнить новое старьем, а меня ирония происходящего и завораживает, и отталкивает одновременно… На самом деле все наше поколение меня и завораживает, и отталкивает. Однако у меня нет никакого желания распространяться об этом сегодня вечером. Я ведь работаю в кафе, а не в баре. Мне нужно вооружиться, влить в себя порцию жидкой храбрости — читай: алкоголя — для решения проблем нашего поколения.

Я вытираю тряпкой длинную стойку, по которой днем запускаю латте в сторону клиентов. Не могу сказать, что они у меня прямо лихо скользят, как в вестернах 1940-х, но мне нравится представлять себя крутой барменшей в салуне. Вместо этого я рисую цветочки и листочки молочной пенкой. Дизайн зависит от моего настроения. И еще от клиента. Я пытаюсь угадать, что бы могло ему понравиться: сердечко, перышко? Если он делает заказ, уткнувшись носом в телефон, я демонстративно забываю о рисунке. Пусть платит пять с половиной баксов еще где-нибудь за свое суперфото в инсте[1]. Я хотя бы привью ему немножко умения общаться с людьми. Not all heroes wear capes[2], как говорится.

Макс в своей машине, я слышу жалобное завывание работающего двигателя, когда он выжимает сцепление. Музыка доносится фоном. Что-то успокаивающее, из того, что нравится мне, а ему кажется заунывным. Я тоже делаю потише музыку в кафе и говорю с ним, включив громкую связь на телефоне. Немного раздражают помехи, но я настолько хорошо его знаю, что смогу уловить интонацию и в самый разгар стройки. Я знаю, что он слегка разочарован свиданием. Он никогда не признается, но я угадываю его настроение по слишком уж нежной музыке, звучащей в машине, и тишине, повисшей на последней его реплике. И я решаюсь:

— Ну а если честно… кроме бровей, какая она?

Он вздыхает.

— Да не знаю я, серьезно. Не случилось химии. Не знаю, как объяснить. Но знаю, каково это…

— Ну конечно. Правда, я даже не очень уверена, что понимаю, о чем ты.

— Это не так уж часто бывает.

— С тобой так трудно…

— У меня высокие стандарты, Кам.

— Угу, может, даже чересчур.

— Ты хочешь сказать, что у меня завышенные требования?

— Нет, я пытаюсь сказать, что они не совсем адекватные.

— Ну ты же знаешь, что я окружаю себя только сливками из сливок. Вот ты, например.

— Привереда.

— Возможно, но я же не совсем дебил, правда? Я у тебя — самый лучший, есть же у меня кое-что покруче, чем у других.

— Туше. Но только кое-что.

— И это моя классная задница, ведь так?

— Ну конечно задница, что ж еще.

Его смех обрывается на том конце провода. Я представляю его задумчивое лицо и зеленые глаза, отражающие сумеречный свет фонарей заснувшего города. В этом свете все становится янтарным: его глаза, волосы, борода. Волосы и борода и в самом деле янтарные, даже днем. Я думаю, что он рыжий, а он считает, что я дальтоник. В конце концов мы договорились, что при определенном освещении он скорее рыжий, чем нет. Это самое важное, в чем мне удалось заставить его признаться, хотя он даже не был голоден в тот момент. Правда, он утверждает, что это не считается, ведь он был пьян. А я как раз думаю, что люди более откровенны, когда выпьют. Ну, мы уже даже согласились, что никогда не сможем прийти к единому мнению. И это нормально. Это даже хорошо — не иметь по всем вопросам единого мнения. Наша дружба как раз и строится на разных мнениях по поводу второстепенных вещей и глубоком согласии в том, что нам кажется самым важным.

Я снова слышу рычание мотора. Его машина, как всегда, издает какой-то чудовищный вой, стоит чуть-чуть прибавить газу. Он, должно быть, поворачивает на бульвар Шаре, и я воображаю пустое в этот час шоссе, Макса, мчащегося быстрее, чем следовало. Наверняка он грызет ногти, запускает руку в бороду, почесывает лицо. Он давно пытается отрастить бороду, но у него не хватает силы воли дотерпеть, когда она перестанет колоться. Максу дико не хватает выдержки на подобные вещи.

Я ведь не шутила, когда сказала ему, что он самый сложный человек, кого я знаю. Какие уж тут шутки. Макс — красивый парень, умный, но от женщин он требует невозможного. В результате они меняются у него одна за другой, как тампоны у девушки в самый разгар месячных. Окей, не самое удачное сравнение, конечно… Но если хорошенько подумать, то как раз очень даже подходит: его личная жизнь — какая-то огромная помойка. Я не знаю, насколько его это волнует. С ним очень трудно говорить откровенно, когда это касается отношений. А вот в чем я уверена точно — меня это волнует явно больше, чем его. Я ужасно переживаю, и это сильнее меня.

— Ты что там затихла, готовишься сказать, что я ходячая эмоциональная катастрофа?

Я слышу, что он улыбается.

— Нет, я хотела сказать, что ты скорее вызываешь эмоциональные бури, но я не уверена, что ты сам — одна из них.

— Или что я буря, но мне наплевать?

— Точно.

— Ну, это ж было обычное свидание. Никто не относится к этому так серьезно, как ты.

— Эй! Полегче!

— Кам, я на тебя не нападаю. Ты очень эмоциональная, вот и все.

— Я не эмоциональная. Все думают, что я настоящая сучка.

— Одно другому не мешает.

— Отличная мысль.

— Я уверен, они думают, что ты сучка, только в первые дни после знакомства. А потом им открывается твое золотое сердечко, и с этого момента все, они пропали.

Я закатываю глаза. Золотое сердце, сливки сливок… Я знаю Макса как облупленного и не могу поверить, что он думает, будто я не врубаюсь, что ему что-то нужно.

— Чего ты хочешь?

— Чего я хочу? — Он начинает, как всегда, изображать невинную овечку, хотя должен, по идее, понимать, что со мной это не сработает.

— Ну я не могу поверить, что ты мне звонишь, чтобы рассказать о жутких бровях.

— Ну…

— Ну?

— У моего отца завтра праздник.

— Ну Ма-а-акс, я помню.

— Пли-и-из. Ты будешь самой лучшей подругой на свете.

— Я и так самая лучшая подруга на свете.

— Ну тебе же надо поддерживать репутацию.

Его большие зеленовато-янтарные глаза умоляют меня, я их вижу — пусть он и далеко. Я даже за закрытыми веками чувствую его взгляд. Я знала, что так будет, я даже подумала, что он что-то припозднился. Так бывает каждый год: Максу опять не с кем пойти к отцу на праздник. И каждый год я составляю ему компанию, мы проводим два-три бесконечных часа с его семьей, а потом напиваемся в баре прямо под моей квартирой.

— Это же традиция, Кам.

— Может быть, пора создавать новые.

— Традиции потому и традиции, что их традиционно соблюдают.

— Ты как ребенок!

— Ну тебе же это нравится.

Я тяжело вздыхаю, достаточно тяжело, чтобы было слышно на другом конце.

— Твой отец опять собирается рассказывать мне про часики? Никогда не упускает возможности, и меня это напрягает.

— Я знаю. Когда он говорит о чем-нибудь медицинском, он часто теряет берега.

— Для такого крутого чувака, как он, это чересчур.

— Ну… ну хорошо, слушай, если он опять заговорит об этом, я начну нудеть про мою простату, чтобы сменить тему. Клянусь.

— Это не смешно.

— Ты же согласна?

Я бросаю тряпку в раковину. Чувствую, что он ждет моего ответа, хотя знает, что победил, и я не могу не улыбнуться.

— Я не сказала «нет».

— Мне вполне достаточно. До завтра, я тебя люблю.

— Ага. Я тоже.

И это самая важная вещь, которая делает Макса моим лучшим другом, помимо его занудства и шикарной задницы: добиться его привязанности непросто, но если он полюбит, то постарается, чтобы об этом знали все. И не забывали.