Что ты несешь с собой – часть III

Глава 13. Прямые слова, косые взгляды

Я дала Чалерму время прийти в себя. Никогда в жизни не видала, чтобы мужчина так смущался. А тем более махарьят! Да ещё не из последних. Он же, наверное, в своём клане был среди лучших, иначе я не могу себе представить, что это за клан такой невероятный. Впрочем, может, он и не из клана, а у бродячего наставника учился? Я по-прежнему ничегошеньки о Чалерме не знала, а всё это смущение — отличный способ сбить меня с толку и уйти от вопросов о его клейме.

Подумав об этом, я решила, что хватит с него поблажек, и пошла наверх, благо свеженький барьер от подслушивания меня пропустил.

К моему приходу Чалерм уже чинно восседал за столом, и на то, что что-то не так, намекали только чуть влажные волосы вокруг лица. Умывался? Я прыснула в кулак. Давненько я не забавлялась, а уж подразнить Чалерма сама амардавика велела!

Подхватив одной рукой плетёное кресло, я обогнула стол, поставила его под боком у учёного и уселась, как ни в чём не бывало. Пока я всё это делала, заметила, что и кончики волос у Чалерма сырые, от них на бирюзовом шёлке оставались влажные следы. Не просто умывался, а целиком окатился. Ну что ж, дружок, я тебе предоставлю поводов бегать в омывальню!

— Пранья! — прошипел Чалерм, осознав, что я пристроилась у него под локтем.

— Да-да? — я похлопала глазами, а потом облокотилась на стол так, чтобы моё лицо оказалось прямо рядом с бумагами, которые Чалерм якобы изучал.

— Ваше место — по ту сторону, — заметил он.

— Там неудобно, — скривила рот я. — Коленки упираются.

И с этими словами отвела колено в сторону, коснувшись его бедра. Чалерм вздрогнул. На мгновение его узоры снова вспыхнули, но он быстро справился с собой, и, когда обратил ко мне возмущённое лицо, глаза его светились умиротворённо-лазурным.

— Что вы делаете? — спросил он тоном, который вовсе не соответствовал этому цвету.

— А на что похоже? — хмыкнула я и легонько пробежалась пальцами по его руке. Узоры всё-таки проступили, а свет в глазах самую малость порозовел. — Может быть, я бы не отказалась взглянуть на ваше клеймо поближе и повнимательнее.

— В таком случае, — выдохнул Чалерм, — возможно, не стоило выходить замуж за другого?

Я лениво пожала плечами.

— Так вы не предлагали. Вы вообще мне в той камере не предлагали совершенно ничего интересного. Вот посулили бы клеймо показать, я бы подумала.

Мне показалось, или над головой Чалерма заструился дымок?

— Какое вам дело до моего клейма? — проворчал он и попытался отодвинуться вместе с креслом, но его-то было тяжёлое, деревянное, так просто с места не столкнёшь.

— А оно на интересном месте, — хихикнула я. Моя рука змейкой поднырнула под его широкий рукав и скользнула под ткань чокхи между пуговицами. Увы, те сидели слишком часто, так что моя ладонь не пролезла дальше, а в следующее мгновение Чалерм отлетел вместе с креслом на другой конец кабинета.

— Как вы можете быть такой бесстыжей⁈ — выпалил он, уже не скрывая цвета узоров.

— Ну вы же как-то умудряетесь стыдиться за семерых, словно в жизни женщины не видывали.

— Вы замужем! — напомнил Чалерм, но в ответ я только поморщилась. Мой брак с Арунотаем оставался для меня чисто деловым соглашением. Где бы он ни пропадал сейчас, вряд ли он отказывал себе в простых радостях, а я почему должна?

— И кто в этом виноват? — пробормотала я, присматриваясь к документам на столе. Похоже, Чалерм успокаивал свои порывы при помощи расписания охот.

Учёный встал, поднял кресло, протопал через комнату и с грохотом водрузил его снова рядом со мной.

— Я не так воспитан! — прорычал он. — В моём клане не принято проявлять излишнее внимание к тем, за кем ты не собираешься ухаживать с целью женитьбы.

Я откинулась на спинку кресла и вальяжно потянулась, любуясь взглядом Чалерма, который полностью противоречил его словам. Боги небесные, на меня никто так никогда не смотрел!

В моём крошечном клане все жили друг у друга на голове, и пусть дом условно делился на женскую и мужскую половину, всё же у меня было пятеро младших братьев. Понятное дело, на мужскую половину они не с младенчества переселялись, а я, как одна из старших, помогала их и пеленать, и купать, и лечить. У нас и взрослые как-то проще относились к делам телесным. В пределах горы никто не наряжался, потому что ради кого? Все друг друга знали, как облупленных. Ходили в шароварах да чонг вокруг груди обматывали, как придётся.

Город Краам у подножия Жёлтой горы тоже не был оплотом чистоплюйства. Там жили обычные люди, в основном не богатые, зато время от временем попадавшие в дурацкие положения. Например, пару раз мне приходилось изгонять демона из человека, которого удалось застать врасплох за справлением нужды. Частенько случалось и врываться в комнаты цветочного дома в поисках оборотнихи-обольстительницы. Да и добрая половина всех демонов норовила перекинуться в подобие людей, чтобы соблазнить юную махарьятту. Я не знаю, как можно заниматься нашим делом и оставаться при этом таким застенчивым.

— Откуда же мне знать, как вы там воспитаны? — протянула я. — Когда бы не воля случая, я бы и о том, что вы махарьят, не узнала. Мало ли, вдруг этим клеймом Саинкаеу запечатали в вашем теле демона разврата, оттого вы и шарахаетесь от любого намёка, как ошпаренный.

Чалерм наконец-то обернулся и встретился со мной взглядом, и на сей раз его глаза пылали гневом.

— Вы думаете, Саинкаеу меня за дело заклеймили⁈

Я пожала плечами: откуда мне знать, если я это клеймо только разок видала, да и то украдкой, а о самом Чалерме почти ничего не знаю? Однако, если вспомнить — в тот раз мне показалось, что линии ожогов расплылись, словно клеймо поставили, когда Чалерм был ещё маленьким. И у такой жестокости вряд ли найдётся справедливое обоснование.

— Если и так, то по ошибке, — сказала я в итоге. — Это же Саинкаеу, они ничего не могут сделать хорошо.

Чалерм внезапно опустил взгляд, но не смущённо, а с таким видом, словно я ему наступила на больную мозоль. На мгновение в его лице снова проступили знакомые черты — то ли Вачиравита, то ли Арунотая… Я сморгнула, отгоняя наваждение, и вгляделась получше. Зря. Не стоило мне вообще смотреть на Чалерма, а уж тем более тогда, когда он делал сложное лицо. Так и подмывало дотянуться, разгладить, забрать себе его внимание. Уже само то, что я сидела тут с ним наедине, заставляло моё хранилище махары трепетать, словно мой живот был гладью озера, и кто-то пустил по ней круги.

Вопреки себе я вдохнула поглубже лёгкий запах лотосового масла, которым жилище Чалерма пропиталось насквозь. Чуточку цветочный, но более травянистый, спокойный аромат, даже немного мыльный, наводил на мысли о чистоте и умиротворении. Такому запаху место в храме, а не в этой язве на теле мира, называемой Оплетённой горой.

— Ицара, — выдохнул Чалерм тяжело, словно моё имя было для него неподъёмным грузом. Кажется, он впервые собрался с силами и взялся за него, отбросив извечное безликое обращение «пранья». — Я понимаю, что ничем не заслужил вашу благосклонность.

Я злорадно закивала, следуя выбранному на этот разговор тону, хотя внутри что-то ёкнуло: мою благосклонность? Он считает, что благосклонность такой, как я, ещё надо заслуживать? Или он говорит обо мне как о махарьятте сейчас?

— Я и не пытался, — обрубил Чалерм мои робкие догадки. — И теперь понимаю, что это, возможно, было моей самой большой ошибкой за всё время, что я искал решение проблемы Саинкаеу.

Я окончательно запуталась. При чём я к проблеме Саинкаеу? Можно подумать, если бы Чалерм стелился передо мной ковриком с самого начала, мы бы тут всё быстренько порешали… Я издала какой-то невнятный звук на эту тему, и Чалерм коротко глянул на меня, прежде чем снова упереться взглядом в расписание.

— Даже если бы я выбрал путь, ведущий к вашему сердцу, а не разуму, я вряд ли смог бы им пройти, — продолжил он, окончательно меня запутав. — Я не силён в ухаживаниях. Мне никогда не казалось, что это полезный навык, да и заветы моего клана его развитию не потворствовали. Однако при всём при этом я молю вас сейчас понять вот что: ваши насмешки попадают в цель не потому, что я дикарь из монастыря, не видавший женщину ближе, чем на рисунке. А потому, что я и так еле сдерживаю свои чувства к вам.

Возможно, после этого он сказал что-то ещё, но у меня в ушах вдруг так зашумело, словно я оказалась в узком ущелье, когда поднялся ураган. То есть как — чувства? Да когда он успел-то? Откуда вообще у него какие-то чувства, когда он лисье отродье? Может, врёт? Вот в тот раз, когда меня чуть не сожрали лианы, тоже мёд лил в уши про то, как я ему нужна, а потом… А вдруг и тогда не врал? То был бы и ответ на «когда успел». Вот только он сам сказал, что выбрал стучаться в мой разум, а там половину времени дома никого нет, а другую половину — встречают горящей смолой…

Я поняла, что вся горю — и жаром, и как праздничный фонарик, но цвета узоров сменяли друг друга так быстро, что ни одного было не определить, словно луч света болтался по перламутровой раковине. Вот что мне делать теперь с этими его чувствами? Я ведь и правда замужем. Одна историй — дразниться из безопасного домика, а другая — терзать того, кто и в свой домик тебя не прочь уволочь. Вот только я не знаю, что там за домик, и не лисья ли это нора, а то и вовсе гнездо горных ба.

А если бы знала? А если бы встретила Чалерма до всего этого? А если бы он там, в камере, вместо своего глупого вымогательства предложил бы мне бежать с ним в его лисью нору?

Я встала и отошла к стене, где зазоры между лианами пошире, в поисках прохлады. Но её не было. Пришлось взять с ближайшей полки какой-то лист и обмахиваться им, словно я трепетная юница, впервые получившая письмо от воздыхателя, а не повидавшая жизнь махарьятта, перебиравшая женихами, как гаурами на ярмарке.

Нет, задавать себе такие вопросы не надо. Поздно уже, закрылся храм, умолкли бубны. Я обернулась через плечо и некоторое время любовалась ярким пятном Чалермовой чокхи в обрамлении прямоугольника из стола и ажурного лестничного колодца. В мире лиан каждая прямая линия на вес золота, а спина Чалерма сейчас потянула бы на дюжину слитков.

И это значило, что он ждал моего ответа. Ждал и переживал. Не смирился с неизбежным, не сгорбился под тяжестью своей ошибки. Если бы он подал мне руку там, в подземелье… Могла ли я простить его за то, что в самый тёмный день моей жизни он не поделился светом? Наверное могла. Однако сейчас он надеялся не просто на прощение, а на то, что я каким-то чудесным образом исправлю его ошибку. И вот уж извини, Чалерм Онси, но я на самом деле не богиня. А если ты думаешь, что ради тебя я сбегу от долга, то зря в твоём имени дважды говорится о чести.

— Я вас поняла, — сказала я ровно, но на всякий случай сглотнула, чтобы чего лишнего в голос не просочилось. Мы могли бы сейчас быть очень далеко и только вдвоём. Мы могли бы забыть Оплетённую гору, как страшный сон. Мы могли бы примкнуть к тем махарьятам, что собираются ворваться на гору и порубить тут всё и всех в начинку для пирожков.

Мы могли бы не врать друг другу.

— Прошу простить меня за поведение, недостойное жены Саинкаеу.

Я увидела — или нагрезила — как его плечи опадают, а голова пригибается. Вот тебе мой ответ. Я ведь должна злорадствовать. Но почему-то не получается. Верните, как было. Верните меня в темницу! А ещё лучше — в Чаат, до встречи с Нираном! Успей я тогда пролезть в обоз с продовольствием, и не было бы этого ничего.

— Есть ли что-то недостойное этого клана? — пробормотал Чалерм.

И почему у меня каждый раз так печёт в груди, когда он говорит что-то меткое, умное или даже просто правильное, вот как сейчас? Словно я горжусь тем, какой он у меня. А он не у меня. И я не у него. И так тому и быть.

И всё же, словно душа, ведомая духом-посланником в загробный мир, я снова подошла к Чалерму и опустилась в своё плетёное кресло. Вдохнула аромат лотосового масла, словно похоронные благовония. Будто небеса подталкивали меня в спину и шептали: это твоя судьба, тяжёлая, незавидная, неизбежная.

— Я и сам в некотором роде Саинкаеу, — произнёс Чалерм, и мне пришлось долго выныривать из своих мыслей, прежде чем до меня дошёл смысл его слов. — Возможно, потому от меня и нет никакого прока.

— Как это вы — Саинкаеу? — не поняла я.

Он вздохнул и тоже откинулся на спинку кресла, но так и не обернулся ко мне полностью, подставив моему взгляду лишь профиль, словно выпячивая понагляднее то небольшое сходство с братьями Саинкаеу, которым мог похвастаться.

— Прежний глава, — медленно заговорил Чалерм, — Руанрит Саинкаеу во время одного из своих странствий встретил женщину по имени Канника. Хорошо провёл с ней время, обещал золотые горы, а потом, как водится, исчез в горной дымке. Канника пыталась его искать, но вскоре поняла, что она в тягости. — При этих словах Чалерм снова порозовел, словно даже такой далёкий намёк казался ему чем-то неприличным. — Разрешившись от бремени, она долго не могла путешествовать, и только когда её сыну минул шестой год, разыскала следы Руанрита, которые привели её на Оплетённую гору.

Я слушала и жевала палец, уже понимая, к чему идёт дело. Вот теперь он решил мне всё рассказать. Не тогда, когда я подозревала, что он демон и подглядывала за его омовением. Не тогда, когда заверял, что я ему нужна и уговаривал объединить усилия. Не тогда, когда просил откровенности у меня. Нет, он расскажет мне теперь, когда мне уже всё равно, будь он хоть демон, хоть третий брат, а хоть и сам амарданур Думрун!

— Руанрит к тому времени успел жениться и овдоветь, — продолжил Чалерм. — Жена принесла ему двоих сыновей и ушла по дороге без возврата. Канника могла бы стать ему новой женой, однако она не была махарьяттой. Она даже предложила обучиться владению махарой, благо не пренебрегала духовными практиками и могла бы подняться до приличного уровня даже во взрослом возрасте. Но Руанрит её высмеял. Более того, он выгнал её с позором, а её ребёнку велел выжечь на груди клеймо, которое навеки запретит ему притязать на место главы Саинкаеу.

Я слишком громко вдохнула, и Чалерм покосился на меня, словно неуверенный в том, что для меня значили эти слова. А я бы и не сказала с наскока. У меня вообще в голове гуляло эхо его голоса, а смотреть, как его губы очерчивают слова, было важнее, чем задумываться о смыслах. Для смыслов ещё будет время, ведь этот день не вечен, и рано или поздно судьба разведёт нас по своим местам. Внутри что-то отчаянно защемило, и я едва удержала себя от того, чтобы схватить Чалерма за руку.

— Уйдя с горы, Канника отправилась в клан Гийат, что проживает близ города Саваат, благо до него было ближе всего. Там её приняли, и она, назло Руанриту и жестокой судьбе, не просто овладела махарьятским искусством, но и превзошла многих, кто учился с раннего детства. При этом своего сына она привлекла к тренировкам с самого начала, всю жизнь прививая ему мысль, что он должен превзойти своего отца.

Чалерм продолжал рассказывать эту историю словно о ком-то другом. Я и хотела указать на то, что давно понимаю, о ком он, но и боялась. Он ведь все эти месяцы не выдал о себе не буквы, ни звука, и не увидь я его во время турнира, даже не знала бы, что он махарьят. С его осторожностью и отстранённостью доверить мне историю своего рождения не могло быть легко. Один за другим он выкладывал передо мной ножи, которыми его можно можно было ранить. Ждал ли он, что я этим воспользуюсь и вверну острое лезвие в свою речь, как делала с Вачиравитом? Или всё же вверял мне отравленные клинки на хранение, надеясь, что я никогда за ними не потянусь? И почему именно сейчас?

Чалерм вдруг развернулся ко мне всем телом и встретил мой взгляд с таким вызовом, словно готовился к битве.

— Вот и скажите мне теперь, пранья, как по-вашему, зачем я пришёл в этот клан и что я тут делаю?