Что ты несешь с собой – часть III

Глава 30. Без личин

Слова затекали в уши щекотным ручейком, тёплым и сладким, и в первое мгновение мне захотелось рвануться и смыть липкий сироп. Зачем мне править всеми кланами? Мне и одного с головой хватило! А теперь Суваннарат тоже на мне. Куда больше-то? У остальных есть нормальные главы, не преступники, не лицедеи, вот пускай и работают.

— Затем, что с их помощью ты сможешь отвоевать у вестника того, кого не хочешь ему отдавать.

Я застыла. Вернуть Чалерма⁈ Разве это возможно?

— Я научу тебя, — прошелестел голос. — Но нужно больше людей. Намного больше людей. Вестник очень силён…

Я оглянулась на толпу. Теперь вопли Ду уже мало кто слушал, но все спорили между собой. Мелкие кланы, с которыми мы часто охотились вместе, настаивали на правоте Великого Ду: Адульядеж поступил бесчестно, его и следует отдать демонам в счёт виры. Шинаватра и их приспешники, видно, всё ещё надеялись с Адульядежа поиметь то, чего не смогли с Арунотая, и потому вопили, что он выиграл поединок, а методы перед началом никто не оговаривал и пользоваться амулетом ему не запрещал.

Подчинить их себе?..

Эта мысль не вызвала в моей душе ничего, кроме безмерной усталости. Я уже пробовала подчинять — отряд Джарана, учеников, точильщиков, охотников, не умеющих пользоваться собственным оружием, стражников, демонов, другие кланы… Отец привык управлять кланом, ему без труда давались сложные решения. Он думал, что видит, куда идёт, и всех вёл за собой к неизменному свету.

Я же смотрела в темноту. И вела людей прочь от ещё более густой тьмы. Натыкалась на камни, получала по лицу ветками, влипала в паутину и кое-как еле-еле прогрызала путь вперёд себе и тем, кто решил пойти за мной. Но и выбрать путь, и удержать людей на той верёвке, что тянулась за мной, было чудовищно тяжело. И взвалить на себя ответственность не за два, а за дюжину кланов — нет уж, увольте. Я вкусила от этого плода и более, чем необходимо, есть его не собираюсь, ибо это горькое лекарство, а не наслаждение.

Для отца мир был прост и ясен, в нём существовал единственный верный порядок, в согласии с которым человек должен поступать. Вот он бы легко согласился возглавить всё махарьятство мира и не сомневался бы, что достоин и справится. Мир же, который видела я, переливался сотнями полутонов, сплетался в сложнейшие узоры и порой водил меня по кругу, превращая друзей во врагов, чужих в своих, демонов в амардов и богов во вселенское бедствие. Вести лишних людей по этому миру мне вовсе не улыбалось.

Я подняла взгляд на вестника в теле Чалерма. Я не могу, как отец, рубить с плеча. Больше не могу. Не после того, через что мне пришлось пройти рука об руку с этим человеком.

И тут словно в мой тёмный от усталости разум врезался луч света. «Ты не поддашься». И тут же мороз пробежал по коже, словно горный ветер сдул тяжёлый, влажный болотный воздух со склона, и я смогла вздохнуть свободно. Отец поддался Апхаю. Вот почему он был так беспечен. Но если обманщик хотел меня соблазнить лёгкой победой, он не на ту напал. Я-то знаю, что победа не бывает лёгкой.

Нет уж, лживый полубог, я не стану играть в твои игры.

— А как же твой учёный? — прошептал на ухо вкрадчивый голос, словно поганец расслышал мои мысли. — Неужели ты позволишь вестнику уволочь его с собой? Неужели даже не попытаешься удержать своё? Что толку от твоего мирового закона, твоих знаний и навыков, твоего упорства и усердия, если ты не сможешь даже удержать подле себя дорогого тебе человека?

Я подняла глаза на вестника. И на мгновение его взгляд потемнел, заострился и вперился в меня, словно пытался выжечь слова на моей душе. Чалерм всю жизнь осторожничал и опасливо крался вперёд, держась в тени. Ради меня и нашей общей цели он бросил в жертвенный огонь все свои убеждения и привычки. Если теперь, чтобы вернуть его, я уничтожу вестника, что это будет означать для Чалерма? Вернувшись к жизни, что он почувствует? Что его жертва оказалась никому не нужна, ничего не изменила и никого не уберегла?

Я не знала, что будет, если уничтожить вестника. Но небеса бы не спустили мне это с рук. Чалерм сделал свой выбор, и я должна его уважать. Поэтому моя задача — не отобрать у Чалерма право решать за себя, а сделать так, чтобы его жертва была не напрасной.

Я повернулась к горе сваленного передо мной оружия, которая заметно выросла с тех пор, как я отвлеклась. И подумала чётко и ясно, мысленно произнося слова так, чтобы Апхаю было хорошо слышно:

«Мне не нужна армия людей. С вестником лучше справится войско личин. Ими проще управлять.»

Обманщик не нашёлся, что на это ответить, и я не стала ждать, а кинулась прикреплять души к мечам.

— Что это она делает? — раздалось сзади. — Смотрите, смотрите!

— Кто все эти люди? Почему они так стоят неподвижно? Она что, зачаровала их?

— О небеса! Да это же мертвецы! Она поднимает мёртвых!

— Остановите её! Это же нарушение мирового порядка!

— Ну уж нет!

Последний возглас принадлежал, внезапно, Адифепу. Я оглянулась через плечо: отряд Джарана, отряд Видуры, команда Танвы, Крабук и даже Маливалайя, все встали за моей спиной, отгораживая меня от взбаламученной толпы. Под их руками переливался плетениями новый барьер, сквозь который даже хорошо обученным охотникам было не пробиться. Другие Саинкаеу, поколебавшись, примкнули к своим сородичам, а мои братья и сёстры, дядья и тётки натянули перед барьером жгучие нити заклинаний, чтобы никто не мог даже приблизиться, не ошпарившись.

— Саинкаеу обманули нас! — взвыл чей-то голос. — Это была ловушка! Они нас окружили и заперли в своём барьере!

— Махара больше не поступает! Братья, нас заперли здесь и вот-вот скормят мертвякам! Смотрите, их уже под сотню!

Я снова завертела головой. Махара не поступает? Что с Ари Чалитой? И тут же увидела — вот она, у меня за спиной, подле Вачиравита, и судя по жестам, чего-то от него добивается. А барьер и правда вместо того, чтобы оградить нас от других кланов, запер их на тесном пятачке.

Значит, мне никто не помешает. Я вернулась к созданию личин. Души так и лезли из земли, и я утратила им счёт. Почему-то мне стало казаться, что я должна вытащить их все, ведь если я этого не сделаю, сами они не смогут выбраться из темницы амарда-демона, не преодолеют лёд вестника и лиановую гниль, заливывшую склоны. Гора оружия тоже не скудела — всё новые и новые Саинкаеу приносили мне свои мечи, луки, хлысты и даже мелкие кинжалы, к которым легко цеплялись души детей.

— Откуда здесь так много неупокоенных мертвецов? — наконец спросил кто-то, по голосу вроде бы глава Аюттая. — Это что, все те, кого Саинкаеу истребили за неугодные мысли?

— Да скормить их надо демонам за такие дела вместе с Адульядежем! Никто не может безнаказанно истреблять людей в таких количествах!

— Это люди из нашего клана, — ответил ему Адифеп, — которых истребили за неугодные мысли, после чего мыслить стало некому.

— Из вашего собственного клана⁈ — ужаснулись несколько голосов. — Зачем?

— Затем, что мой дед создал чудовище, — громко произнёс до боли знакомый голос, и, подняв взгляд, я увидела ясные глаза Чалерма. — Он думал, что сможет полностью подчинить амарда своей воле. Все эти люди — цена, которую клан Саинкаеу заплатил за его гордыню, а после — за равнодушие моего отца и трусость брата. И кто скажет, что Саинкаеу не понесли наказания за содеянное главами кланов — пусть сначала научится считать.

— Откуда нам знать, что они не врут? — выкрикнул кто-то, но на него зашикали.

— Сосуд вестника не может говорить неправду! — пояснили крикуну. — Значит, это и правда всё Саинкаеу…

А Чалерм, замолчав, посмотрел на меня умоляюще, и поняла, что время вышло. Напоследок прижала ладонь к земле — но и души кончились. Передо мной стояло тысячное войско личин, и всё, что мне оставалось, это отдать приказ.

— Вели им вытащить вестника из тела твоего человека! — защекотал ухо сладкий шёпот. — Спаси его!

Я кивнула. Вдохнула поглубже, сосредоточилась — и отдала совершенно иной приказ.

Личины, стоявшией передо мной неряшливым строем, исчезли. Позади раздались крики и ругань. Я обернулась, но не успела ничего толком рассмотреть — только серые тени носились среди людей, но так быстро, что опознать в них людей было невозможно. Похоже, даже хвалёный барьер Саинкаеу не удержал Апхая. А личины он не удержал тем более — ведь и эти души родились в клане, а мёртвые они или живые поставленная наскоро преграда не учитывала.

— Что ты сделала⁈ — зашипел в моём ухе голос, но в следующее мгновение он обратился в вопль страха и затих где-то в отдалении. Я сжала кулаки и вперила взгляд в толпу: только бы не упустили, только бы смогли поймать!

— Что это? Что это было⁈ Что она сделала⁈ — вопили махарьяты, а я с запозданием сообразила, что никогда не видела, чтобы другие кланы использовали личины. Вот и Чалерм… Но додумать мне не дали.

— Попался! — разнёсся над склоном звонкий голос Париньи, и все тени ринулись на него.

Сначала мне показалось, что личины пытаются схватить Апхая все разом, но в этом не было смысла, ведь их я создала больше тысячи, а Апхай — всего лишь размером с некрупного человека. Но потом я поняла, когда они прорвали барьер и вытолкали добычу на открытое место. Личины сцепили руки, встав в несколько вложенных кругов, при этом внешние стояли ровно, а внутренние повернулись так и этак, и их тела при взгляде сверху могли сойти за символы. Те символы, что выписывают в круге алтаря. А затем все те, кто остался снаружи от круга, полезли на спины собратьев.

Толпа смолкла, да и я сама раскрыла рот в немом изумлении, наблюдая, как вместо алтарного круга личины образуют алтарный шар. В центре его, как в клетке, метался и визжал Апхай, не в силах разбить цепь человеческих символов.

И тогда шар из спин, голов и конечностей, кружащий по склону, засветился белым небесным светом, попав под лучи из глаз вестника.

— Что это? — продребезжало его многоголосье, в котором уже не слышалось мягкого тона Чалерма. — Кто здесь?

Но личины молчали, и я поняла, что пора вмешаться. Встала с земли, отряхнула алую юбку и поправила на плечах золотую сатику, встряхнула волосами, избавляясь от последней, едва держащейся заколки, и вышла вперёд, встав подле страшного шара.

— О вестник небес! Ты спустился в человеческий мир, чтобы вершить правосудие — так узри же корень наших бед! Мои верные слуги схватили истинного преступника, смутившего умы людей и демонов. Вот того, кого тебе должно судить — Апхая-обманщика!

Внутри клетки, подобной резному шару в шаре, Апхая было почти не видно, но вестнику и не требовалось его рассматривать. Теперь, когда Апхай был схвачен и назван, вестник не мог не заметить его. Когда лиса-оборотень притворяется человеком, достаточно одного человека, который заметит её хвост, чтобы и остальные увидели лисью морду, торчащую из богатых одежд. Так же и здесь — стоило мне указать на преступника, как вестник тут же понял, кто перед ним.

Мне показалось, что фигура Чалерма выросла вдвое и затмила собой небесный свет. Лёд с неё осыпался и лежал у ног, сверкая, как россыпь драгоценных камней.

— Богам запрещено вмешиваться в дела людей! — прогремел он, и голоса шли со всех сторон, даже из-под земли, сквозь меня, дребезжа в суставах. — Неверный Апхай, ты посмел нарушить первое правило миропорядка! Ты предстанешь перед божественным судом!

— Разве может жалкий посыльный мне угрожать⁈ — возопил Апхай, на мгновение перестав брыкаться и вертеться. — Кто тебе сказал, что я во ято-то вмешивался? Эти люди и демоны обладают своим разумом, и разве не сами они решили поступать так, как поступали? Я всего лишь наблюдал! Это не нарушает закон! Разве зазорно веселиться, наслаждаясь хорошим представлением?

— А это будет решать Небесный суд, — отрезал вестник. — Я заберу тебя и эти несчастные смятенные души, и пусть они свидетельствуют на твоём заседании.

Апхай заверещал в ужасе, поняв, что те, кто его схватил, точно не станут свидетелями защиты, а неуправляемые, дикие личины злорадно засмеялись. Кто-то из махарьятов осенил себя защитным знаком, и я могла их понять: против такого количества неуопокоенных призраков, да ещё усиленных духовным оружием, никто из нас бы не выстоял.

Вестник поднял руку, и в ней зажглось белое сияние. Оно крутилось и росло, обретая форму, пока не сложилось в нечто, похожее на кувшин или горшок для вина. Горло его раскрылось, и в него полетела мелкая галька, словно задуваемая неощутимым ветром. А следом — ближайшие личины. Шар вытянулся в сторону вестника, истончился, принимая форму головастика, а потом постепенно, хвостом вперёд, с жутким воющим звуком, в котором потонули вопли Апхая, втянулся в горлышко кувшина. Спустя мгновение на заледеневшую землю с грохотом обрушилась гора оружия.

Вестник замерцал и сжался до нормальных человеческих размеров. Вот и всё. Он получил то, за чем приходил, и его больше ничто здесь не держит. Лёд начал таять и потёк ручейками по голым камням. Я невольно шагнула вперёд, не зная, что сказать или сделать. Сейчас он покинет тело Чалерма и уволочёт его душу с собой, а я…

— Сделай же что-нибудь! — раздался рядом голос Лертчая.

Я обернулась. Мальчишка стоял передо мной всклокоченный, цвета его узоров сменяли друг друга быстрее, чем я успевала рассмотреть.

— Он отдал свою жизнь ради тебя! — выкрикнул Лертчай мне в лицо. — Неужели ты будешь стоять и смотреть, как он умирает⁈

— А что я могу сделать? — спросила я, и голос показался мне чужим, гулким и страшным.

Лертчай рассмеялся, болезненно и горько.

— Если тебе наплевать на него, то ничего! Неужели брат бросил свою жизнь под ноги настолько бесчувственной твари? Или ты думаешь, ему были так нужны эти Саинкаеу? Ты думаешь, он пожертвовал собой ради них⁈

Я беспомощно моргнула. О чём он? Чалерм спасал людей — невинных людей, будь то Саинкаеу или все остальные, кто пострадал бы, если бы война между махарьятами и демонами состоялась. При чём тут я? И что я могу сделать?

Я снова посмотрела на вестника. Он что-то отвечал Великому Ду — тот, похоже, не оставил попыток получить свою виру. Лицо вестника уже даже не казалось мне похожим на Чалерма. У того оно никогда не бывало таким каменным, словно статуя в храме. Даже пряча свои чувства и мысли под маской, Чалерм оставался живым — ехидным, насмешливым, вредным, да, часто, но и сопереживающим, неуверенным, внимательным.

Внимательным. Всё время, что мы прожили на этой горе бок о бок, именно он подмечал каждую мелочь, которую я не успевала скрыть, каждое чувство, что отражалось на моём лице и в движениях, в словах. Он словно постоянно прислушивался ко мне. Потому что подозревал, что я не та, за кого себя выдаю. Потому что ждал, что я напортачу. Или потому, что видел во мне что-то кроме врага, воина, исполнителя?

Я уже не раз думала об этом раньше. Всю жизнь я выполняла возложенные на меня обязательства — честно, добросовестно, правильно. Я была боевой единицей, я заменяла собой десять сверстников, пять опытных охотников, одного главу. Я была числом, символом, перечёркнутым частоколом палочек. Но Чалерм видел во мне что-то ещё. Друга? Родственную душу? Женщину…

Такая странная мысль. Если бы не жребий, отправивший меня искать смерти на Оплетённой горе, моей обязанностью стало бы найти себе достойного мужа и привести его в клан, преумножить род Суваннарат и продлить его в поколениях. И я бы выполнила это — точно так же, как я выполняла задачи на охоте, как ставила барьеры или тренировалась с духовным оружием.

Только взгляд Чалерма проникал под броню. И под его вниманием я не думала о продолжении рода, дочернем долге и боевых единицах. Я думала — о прикосновениях, о шёлке волос, о дурманящем аромате чужого тела так близко… О рваном дыхании на моих губах. Но что толку? Я ведь не могу удержать его в этом мире. Лертчай просто не понимает…

Или это я не понимаю. Чалерм ведь звал меня замуж. Глупо, убийственно невовремя, невнятно, но звал. Сидел в темноте и ждал меня, даже зная, что я предпочла другого. Я была ему нужна. Всю дорогу, с самого начала, когда я ворвалась в этот тухнущий мирок и принялась крушить тут всё направо и налево — Чалерм увидел во мне что-то… Что-то, что я бы хотела, чтобы во мне видели и дальше. Я была ему нужна как Ицара. Не важно — Саинкаеу, Суваннарат или вовсе без рода. Без меча и без махары, без обещаний и надежды.

И он был мне нужен. Так нужен, что я не представляла, как жить дальше, когда вестник его заберёт навсегда. Как я сделаю следующий вдох? Как поведу за собой два клана?

Вестник засветился ярче и поднял лицо к небу. И я рванулась вперёд, сама не зная, что собираюсь делать.

— Подожди! — выкрикнула я таким же дребезжащим голосом, каким говорил он сам, словно все Ицары собрались во мне, чтобы выкрикнуть самое важное сквозь мою глотку. — Оставь его!

Путаясь в юбке и чуть не упав на лысые мокрые камни, я добежала до вестника и вцепилась в рукава его чокхи. Воздух вокруг него был ледяным, как на вершине самой высокой горы, а белый свет жёг глаза и кожу, но мои пальцы сжались намертво, и я не могла отвести взгляда от его лица.

— Что тебе нужно, махарьятта? — продребезжал вестник, уставив на меня свои лучи.

— Оставь душу Чалерма, — выдохнула я еле слышно. — Что тебе одна душа? Ты забираешь тысячу! Я отыскала для тебя настоящего преступника, я помогла тебе пленить божество, неужели я не заслыживаю хоть этой малой награды? Оставь мне Чалерма!

— Мне он не нужен, — безразлично заявил вестник. — Душа сосуда прилипает ко мне, когда я вселяюсь в тело, и волочится за мной обратно на небеса, когда я ухожу. Я ничего не могу с этим сделать. Но если ты его удержишь, забирай. Конечно, если он пожелает остаться.

И стоило ему это сказать, как свет в его глазах померк. Я снова смотрела в лицо Чалерма — живое, настоящее, не выбеленное небесным сиянием. Не зная, что делать, я схватила его за руки — ледяные, неподвижные, словно закоченевшие, как у мертвеца.

— Чалерм, — выдохнула я, не зная, что говорить. — Что мне сделать? Как помочь тебе остаться?

Он улыбнулся — тепло, несмотря на пронизывающий холод вокруг.

— Тебе нет нужды стараться, — сказал он тихо, как раньше, когда мы шептались в его кабинете. — Моя жизнь здесь не задалась с самого начала. Быть может, на небесах мне найдётся дело по плечу.

— Нет, — я замотала головой, и во все стороны полетели льдинки, срываясь с моих щёк, — нет, нет! Тебе рано на небеса, это не твой жребий! Это я его вытянула, а отец забрал себе. Теюе нет нужды уходить!

— А есть ли мне нужда остаться? — Его улыбка погрустнела. — Ради чего? Одному брату я только мешаюсь, другому — ничем не могу помочь. А больше я никогда никому не был нужен.

У меня перехватило горло. Так вот что ты думаешь⁈

— А мне⁈ Ты мне нужен! Неужели ты не подумал об этом?

Вместо ответа Чалерм высвободил одну руку, поднял её и провёл ладонью по моей щеке, с хрустом отрывая от лица примёрзжие пряди волос.

— Ты молода. Эти месяцы дались тебе тяжело, а кроме меня у тебя не было поддержки. Пройдёт время и ты поймёшь, что можешь рассчитывать на намного лучшие партии, чем нежеланный незаконный сын врага, ничего не добившийся в жизни. Ты сильная и справишься, а я буду тебе только мешать.

Я смотрела на него и не верила своим ушам. Это он так о себе думает⁈ Но даже пока я смотрела, его взгляд снова полыхнул божественным светом, и хотя после этого обратно стал человеческим, я поняла намёк: времени осталось едва-едва.

— Я не хочу справляться сама. — Замёрзшие губы едва слушались, в горле стоял ком, дыхания не хватало, но я вцепилась в Чалерма изо всех сил и выговаривала каждое слово так, словно это было самое страшное заклинание в моей жизни. — Я знаю, что могу. Но я не хочу. Если ты уйдёшь, от меня останется глава клана, махарьятта, воин и предводитель. Остнется Саинкаеу и Суваннарат. Но не останется Ицары.

Его глаза расширились, и я поспешила сказать всё, что должна была — века назад.

— Для всех остальных я — это роль, обязанность, долг. Только ты видишь во мне — меня. Только ты знаешь, что я думаю и чувствую. И если ты уйдёшь, ты унесёшь с собой и мою душу. Потому что я люблю тебя. Потому что не смогу без тебя остаться собой. Пожалуйста, Чалерм, мы так долго не доверяли друг другу, но если я не доверюсь тебе сейчас, то не доверюсь больше никому и никогда. Пожалуйста, не обрекай меня на вечное одиночество.

Он так ничего и не ответил. Черты его лица исказились, подёрнулись рябью, словно два изображения на рисовой бумаге наложили друг на друга, а затем сдвинули. Невыносимый небесный холод захлестнул меня, приморозил к месту, так что я не могла закрыть глаза из-за застывших льдом слёз, и видела — видела, как луч, бьющий с небес точно в макушку Чалерма, расширяется, и как вестник поднимается в луче туда, в черноту меж колючих звёзд, и образ Чалерма тянется следом, плывёт краской по воде, скручивается знаменем на ветру, и искра жизни гаснет в потускневших глазах.

А потом луч лопнул. Так лопается тугой древесный сок, когда отрываешь его от коры. И часть улетела в небо, а часть — хлестнула о земь, больно, как пощёчина.

Я зажмурилась. Лёд в глазах растаял, и под коленями был мокрый камень, и тёплый влажный воздух оседал на плечи, и мои руки сжимали — живое тёплое, подвижное.

— Ицара, пожалуйста, отпусти.

Глаза раскрылись сами собой в ужасе — разве ничего ещё не кончилось? Значит, я не смогла его удержать? Значит, я не так и была ему нужна?

Но стоило проморгаться, и я увидела перед собой живое лицо, тёмное и расцвеченное чуть розоватыми узорами, смеющиеся глаза и напряжённо сжатые губы.

— Отпусти, пожалуйста, мне немного больно.

Только сейчас я поняла, что всё ещё сжимаю руки Чалерма, да так крепко, что уже не чувствую своих пальцев. Потребовалась пара мгновений, чтобы я поняла, как их разжать. Чалерм застонал и согнулся, прижимая ладони к животу. Его пальцы торчали под неестественными углами, и я похолодела: я что, кости ему переломала?

— Брат! — оглушительно заорал над ухом Лертчай и, отпихнув меня, кинулся обнимать Чалкрма. Тот охнул — похоже, рукам досталось ещё раз. Надо было его полечить, но у меня кружилась голова, я сидела на мокром камне, вся в алом и золотом, и не понимала, на каком я свете.

Рядом возникли чёрные сапоги, а подле них — лоскутный подол. Кто-то наклонился — белые волосы свесились почти до земли, — и оттащил Лертчая, а потом Ари Чалита присела перед Чалермом и легко провела руками по его кистям, возвращая им нормальную форму. Он облегчённо выдохнул.

— Живой, — постановил голос Вачиравита. Я протёрла глаза и огляделась. Невдалеке топтались всё те же махарьяты, качая головами и оглядываясь. С горы с шуом и журчанием неслись ручьи ледяной воды, искрящие в свете полной луны. Пахло мебельной пропиткой.

— Чалерм, — сипло позвала я, решив, что всё остальное подождёт. Чёрные сапоги и пёстрый подол отдалились, уведя с собой жёлтые штаны Лертчая.

Чалерм встряхнул руками и улыбнулся — так, как, кажется, никогда раньше не улыбался, открыто и честно, больше ничего не скрывая во тьме недоверия. Я поняла, что вижу его в свете собственных узоров — небесно-голубом, счастливом, бескрайнем.

— Пойдём, — сказал он, вставая, и потянул меня за руки. — Надо проследить, чтобы демонам в виру не отдали лишнего.

Я встала, но вместо того, чтобы куда-то идти, уткнулась лицом в такую знакомую бирюзовую чокху.

— А может, хоть раз в жизни они там сами сообразят, а?

Чалерм хмыкнул мне в ухо.

— Что может быть важнее восстановления мирового порядка?

Я подняла голову и прижалась губами к его тёплым, солёным, улыбающимся губам. И на этот раз он не оттолкнул меня, а обвил руками, притянул к себе, словно хотел нас срастить, соединить и больше никогда не разлучаться. И ответил на поцелуй.

Мы. Мы важнее.

Друзья! На этом эпопея про махарьятов подошла к концу 🎉

3,5 года моих страданий наконец-то отмучены, и до этого хэппи-энда я, пусть на брюхе, но доползла.

Понимаю, что осталась куча вопросов и непоняток, и самые большие из них — как все эти люди собираются жить дальше, что станет с кланом Саинкаеу, как они без амарда и куда девать Вачиравита))) На эти вопросы я отвечу в эпилоге, который выйдет, скажем, через месяц.

А за этот месяц, пожалуйста, напишите в комментариях все ваши вопросы по предыдущим событиям, чтобы в эпилоге я точно никого не забыла и никакой факт или обоснуй не укрылся от моего внимания.

И второй, и третий том ещё предстоит отредактировать, после чего в них могут возникнуть или видоизмениться какие-то события, потому что мне хочется, чтобы этот цикл в итоге получился настолько логичным, красивым и увлекательным, насколько я вообще могу его сделать:)

Конец