Что ты несешь с собой – часть III

Глава 26. Вестник в лисьей шкуре

— Нет! — выкрикнула я, даже не успев осмыслить его слова. Но Чалерма обязательно надо было отговорить! — Ты не можешь!

— Я как раз могу, — невозмутимо ответил он, словно мы обсуждали поход на рынок. — Моё прошение примут. Или ты сомневаешься в бескорыстности моих намерений?

Я только отмахнулась. Куда уж тут сомневаться! Но лучше бы Чалерму быть немного более корыстным, авось небеса бы объявили его прошение наглой попыткой использовать богов для своей наживы. Увы, в чистоте помыслов Чалерма я была уверена. И всё же не могла не спросить:

— Ты ведь тоже не знаешь про мировой закон, так с чего тебе в это лезть?

Ответил он так просто, что мне стало больно.

— Я тебе верю.

Глазам стало непривычно тепло, пришлось вытирать их руками — даже белый чонг Адифепа я где-то потеряла. Вот почему такие вещи надо говорить именно сейчас⁈ Почему не месяц назад? Не тогда, когда навещал меня в подземелье, не тогда, когда я не дала Вачиравиту напасть на хозяина озера… Сейчас он мне верит! У прародителя амардов на погребальном костре видала я его веру! Вот зачем она мне теперь, когда он собирается уйти навсегда вместе с небесным вестником⁈

— Что происходит? — вмешался в наш спор Адифеп.

— Не можем поделить роль спасителя человечества, — ухмыльнулся Чалерм. — Соберись, Ицара, мне понадобится твоя помощь с ритуалом.

Я шмыгнула носом и гулко сглотнула.

— Это должна быть я! Я это всё начала!

Чалерм с улыбкой покачал головой. Он уже всё для себя решил.

— Во-первых, неправда. Начал я. Я первым пришёл в этот клан, чтобы всё изменить. Как знать, где мы были бы сейчас без твоей помощи. Возможно, уже всем кланом проросли бы кустами, а лианы бы захватили Чаат и пошли войной на окружающие города. Во-вторых, когда всё это кончится, именно тебе придётся расхлёбывать последствия. Тебя станут слушать все кланы, а вот до меня никому дела нет.

— Тебя бы послушали Гийат, а меня твой братец и знать не желает!

Уголки губ Чалерма поползли вниз.

— Вот Гийат не стоит вводить во искушение. Лучше бы им меня не слушать, у них есть глава, и это не я. Но довольно рассуждений. Нам нужна кровь восьми кланов. Поможешь собрать? Моя смешанная, не подходит.

Я молча кивнула. Слова не пролезали в горло. Восемь кланов, да… Небеса постарались, чтобы обратиться к ним по пустякам было очень трудно. Ладно, возьмём мою от Суваннарат, амардавике же она сгодилась, потом от Саинкаеу, скажем, у Джарана, потом Гийат, Бунма, Макок и Аюттая — это по раненым можно набрать, там и надо-то по капле, и остаются ещё два.

— Джаран, Гам, — обратилась я, справившись всё-таки с комом в горле, — отловите пару человек из мелких кланов, пришедших с Шинаватра, и внушите им, что для победы нам позарез нужно с каждого по капле крови. Сейчас только чашку бы найти…

— Вот теперь я узнаю пранью Ицару, — улыбнулся Чалерм самой своей обаятельной улыбкой, и мне захотелось засветить ему в глаз. Он нарочно, что ли, душу мне выкручивает⁈ Почему надо было месяцы напролёт строить между нами стену, чтобы теперь, когда ему жить осталось несколько чашек, внезапно её порушить⁈

Я развернулась и протолкнулась туда, где мама и сёстры возились с ранеными. Впрочем, стоило мне попасться им на глаза, как вся возня закончилась.

— Ицара, — произнесла мама с непонятным выражением. То ли вопросительно, то ли с упрёком, а то ли наоборот, умоляюще.

Но мне сейчас только не хватало переживать какие-то там чувства. Я не помнила, когда начался этот день, и не представляла, когда он закончится, и чем. Чалерм собирался отдать своё тело небесному вестнику и уйти на перерождение, бросив меня разгребать всю гниль, оставшуюся от лиан, кланов и демонов. И — как бы я себя ни убеждала, что лучше бы мне взять на себя роль сосуда для вестника, в глубине души я понимала, что так разумнее.

Чтобы говорить с небесами, нужно ловко обращаться со словом и знать на зубок все правила. Я же попру напролом и наверняка кого-нибудь оскорблю, и не видать нам тогда ни вестника, ни справедливого суда. И наоборот, разгонять базар кланов — это работа для меня, а не для Чалерма. Он даже кричать не умеет. Да и остатки Саинкаеу меня скорее послушают, чем его.

Я это всё понимала. Но уходить легче, чем оставаться.

— Ицара, как ты? — мамин голос вырвал меня из пучины мрака. Я сморгнула какую-то пелену и подняла взгляд. Оказывается, я уже успела опуститься на колени рядом с каким-то стонущим махарьятом, которому мама продолжала залечивать распоротое брюхо. За её спиной несколько знакомых мне охотников Саинкаеу таращились во все глаза — их никогда не учили лечить.

— Нужна чашка или кувшин, — выдавила я. — И собрать кровь.

— Тханасак наговорил нам амарды знают чего о тебе, — продолжила она, словно не услышав. — Что это было? Ты же не могла предать клан, я уверена! Это у него помутнение или что?..

Вокруг нас уже собралось всё младшее поколение клана, и на меня уставился десяток любопытных глаз. Мои мысли качнулись на мгновение в сторону того разговора с отцом, турнира, выходки Чалерма и того, как это всё выглядело совершенно не так, как было на самом деле… Но я поняла, что у меня нет сил объяснять. А если я всё же превозмогу себя и потрачу эти силы, то не хватит на всё то, что сегодня ещё предстоит сделать.

— Мама. Дай чашку. Надо собрать кровь восьми кланов.

Мамины глаза расширились, а узоры на мгновение полыхнули жёлтым.

— Ты… вызывать вестника?..

Я попыталась ответить, но горло снова сдавило, как будто меня кто-то душил. Еле-еле вдохнув с шумом и хрипом, я всё-таки выкашляла из себя слова:

— Не я.

И вместе с этими словами вылились слёзы, словно какую-то затычку ими выбило. Я сидела и размазывала их руками по лицу, пока мама не сунула мне в пальцы какую-то тряпку. Следом на плечи мне легла ткань, ещё несущая на себе тепло другого тела.

— Завернись хоть, ты выглядишь, как беглянка, — прошипела на ухо сестра.

Я вытерлась поданным лоскутом и оглядела себя. Широкая алая юбка с золотым шитьём, словно свадебная, и такое же чоли, стянутое на спине завязками. Сестра набросила на меня златотканую сатику. Ясно, что не из своих, у нас такого отродясь не было. Наверное, у кого-то из Саинкаеу отобрала, а то и сняла с трупа. Но она права — нечего мне голой спиной сверкать, когда буду с небом разговаривать.

Я встала и негнущимися пальцами собрала сатику в складки, заткнула середину за пояс, перекинула один из концов через плечо. Привычные, бездумные действия создавали в голове пустоту. Две младших сестры перехватили у меня концы сатики и подоткнули, как следует, а одна даже нашла булавку — приколоть её к плечу чоли, чтобы не съезжала. Можно подумать, к свадьбе меня наряжают. С покойником.

Вытерев новые слёзы, я увидела, что мама сцеживает в кварцевую чашу кровь одного из раненых. Нашли в остатках какого-то древодома, что ли?

— Здесь четыре клана, — сообщила она, не отвлекаясь от работы. Потом решила, что крови достаточно, и наложила чары затворения на рану обалдевшему охотнику. Мне оставалось только поверить ей — я никогда не проводила обряд призвания вестника. Я потянулась за чашей, но вместо того, чтобы мне её отдать, мама поставила её на землю, а потом аккуратно порезала себе руку и нацедила уже своей крови. — Теперь пять.

— Я бы сама… — пробормотала я, но она сделала вид, что не слышала. Залечила ранку и передала чашу мне, прижав мои руки к холодным кварцевым стенкам, чтобы убедиться, что не уроню собранное.

— Я жду тебя назад.

— Куда назад? — не поняла я.

— Домой, — пояснила мама. — И не думай, что там Тханасак себе навоображал, я с ним разберусь. Ты, главное, себя сбереги.

Я почувствовала, что по щекам опять полилось, и отстранилась, чтобы мои слёзы не попали в чашу. Голос снова пропал, оставалось только кивнуть.

А потом я повернулась и пошла протискиваться к Чалерму.

Он уже ждал меня с какой-то деревянной посудиной — не иначе, у кого-то из пришлых с собой оказалась походная миска. Мы слили всю кровь вместе, но поговорить не было возможности: над ухом так и орали друг на друга воины и махарьяты. Нам нужно было найти какое-то священное место… но храм разрушен, да и насколько его можно считать священным после всей лиановой скверны и всех убийств?

— Ступа на пике! — прокричал мне в ухо Чалерм и закашлялся, едва не расплескав чашу. Я накрыла её защитным куполом и вытянула из ножен меч.

— Залезай!

Вокруг ступы лежали несколько тел Саинкаеу. Я постаралась не смотреть, чтобы ненароком кого-нибудь не узнать. Это, похоже, первые жертвы летучих мананов. К счастью, внутри маленького здания ни трупов, ни крови не было. Только пыль с каменной мебели сметена, а остатки кварцевого гроба — затоптаны. Ещё бы, сюда ведь набились все, кто смог, под завязку. Одна из чашек, что когда-то стояли на столе, валялась треснутая рядом. Люди — безжалостная стихия.

Я плавно опустила меч на землю, чтобы Чалерму не пришлось спрыгивать.

— Твой полёт, как всегда, непревзойдённо точен, — усмехнулся он и пошатнулся, наступив на твёрдую землю, так что мне пришлось его ловить. Словно пьяный! И похвала такая… От трезвого Чалерма я подобного не припомню. Впрочем, с надорванным ядром, накаченный махарой и перед лицом скорой смерти — немудрено, что его понесло.

Я молча отобрала у него чашку и поставила на каменный стол. Другого алтаря здесь всё равно не было.

— Ты слова помнишь или подсказать?

Ответом мне была тишина, так что я повернулась посмотреть, не помер ли он там, за спиной, но Чалерм внезапно оказался очень близко, прижал меня к столу, поставив руки по обе стороны от меня. Я невольно сглотнула. Не вселился ли в него кто-нибудь? Там демоны-то всякие были.

Но решимость Чалерма быстро угасла, и он склонил голову.

— Я просто хотел сказать, что был счастлив с тобой познакомиться. Это… всё было не зря. Всё-всё было не зря. Ты сможешь справиться с последствиями. Я оставляю клан в надёжны руках. А на Лертчая не злись, он изо всех сил старается казаться сильным. Когда я уйду, ему станет легче. И тебе, надеюсь, тоже. Спасибо тебе ещё раз. За всё.

У меня внутри что-то зацепилось за что-то, как браслет за вышивку, и больно дёрнуло, но выдернутые нитки перетянули горло, так что вместо ответа я издала только какой-то свист. А ведь хотела сказать, что Чалерм неправ, что никому не станет легче оттого, что он вот сейчас принесёт себя на этот алтарь. Но он уже всё решил, и другого выхода нет, и, может, ему так проще? Рассказал себе сказку, чтобы не колебаться, не жалеть. Дышалось с трудом.

Чалерм поднял голову и заглянул мне в глаза — его образ расплывался сквозь воду. Оттолкнулся руками, но не отстранился, а обхватил моё лицо и прижался губами к моим — как я тогда, в прошлой жизни, столетия назад. И с тем же успехом. Я замерла, как лягушка в кулаке. У меня не было сил на это. Не теперь. Я не могла впустить его, дать ему пропитать собой мою душу, чтобы тут же потерять — и его, и её. И он делал это не от сердца, а от отчаяния, потому что собрался умирать. Как я в самом начале в Чаате ела краба, потому что думала, что это мой последний ужин.

Чалерм метался, хватался за соломинки, пытался унести с собой как можно больше. Но я не могла позволить ему унести меня, потому что я была нужна здесь, он же сам так сказал и был прав. Поэтому я его оттолкнула.

— Вам подсказать слова или помните? — прохрипела я, вытирая лоскутом глаза и губы.

По узорам Чалерма прокатилась волна самых разных цветов и потухла. Он успокоился.

— Помню. Вам лучше выйти.

Я хотела спросить, какой же тогда помощи он от меня хотел, но поняла: это тоже было ложью. Он хотел отобрать у меня поцелуй, который в своё время не отдал мне. Но мертвецам нельзя ничего давать, иначе они так и будут приходить и пить твою жизнь во сне.

Поэтому я вышла из ступы и привалилась спиной к её тёплой стене, не видя зелени вокруг, не чувствуя свежести воздуха, не слыша шума битвы, доносящегося снизу. В ушах стучали барабаны, перед глазами плясали разодетые свадебные танцовщицы, пахло благовониями с кровью, а потом — грозой. Я посмотрела на свою руку и увидела, что сжимаю бирюзовый чонг, намотанный на моём запястье. Когда Чалерм успел его намотать? Значит, поцелуй был дважды ложью — он ещё и отвлекал меня от того, что творили руки. Вот такая она, третья твоя свадьба, Ицара… Гийат?

Небо раскололось и в башенку ступы ударила молния. Я почувствовала покалывание в лопатках, которыми прижималась к стене. Земля вокруг вскипела, зубцы моих сандалий задымились, трава пожелтела и увяла. но свет не гас — белый, бесчувственный, он лился из проёма ступы и ошпаривал кожу мне на той руке, которую освещал.

Я закрыла глаза. Значит, у него получилось.

— Смертная! Разрешаю тебе смотреть.

Голос шёл словно со всех сторон разом, раздвоенный, размноженный, женский и мужской, детский и старческий, он звенел, как струны, по которым ударили разом.

Я не стала говорить вестнику, что закрывала глаза вовсе не спасаясь от его величия. Но когда открыла их, почти пожалела об этом. Передо мной снова стоял Чалерм — прямой, расправивший плечи, полный силы, словно не было никакого повреждения ядра. Но из глаз и узоров его лился холодный белый свет, а из макушки в небо уходил широкий луч и где-то там не недосягаемой высоте упирался в своды небесного дворца. Мне показалось, я даже вижу резьбу на его сваях.

— Вызвавший меня просил предотвратить войну, что грозит разрушить мировой порядок, — просветил меня вестник. — Но я не вижу войны. Отведи меня!

Я молча поклонилась.

— Следуйте за мной.

И я повела его вниз по склону — сквозь заросли деревьев, которые увядали и скручивались, как от огня, от его взгляда, по камням, которые рассыпались в пыль под ногами вестника, по лиановой жиже, которая застывала чёрным лаком, отражая безжалостный белый луч, как зеркало. В небе над нами облака закручивались в смерчи вокруг столба света, а синева рвалась на куски, и сквозь прорехи сияли колючие звёзды.

Я увидела, как от линии боя отделились несколько фигур и помчались к нам — наверняка они решили, что это ещё один демон. Глупцы, он ведь испепелит их одним взглядом! Я подняла барьер и со всей силы швырнула его в летящих ко мне махарьятов. Их сшибло с мечей, и они покатились по склону, пачкаясь и ругаясь, но оставшись в живых. Моя чёрная тень стелилась вниз по склону, головой задевая лагерь, а везде вокруг горел нестерпимый небесный свет, выжигающий всякую скверну.

При нашем приближении люди стали расступаться. Кто-то кричал, кто-то тыкал пальцем в небо — из прорех в лазури сыпались светлые хлопья, словно чешуйки обгоревшей кожи. Но я не вела вестника в лагерь. Он хотел увидеть войну — и вот, отсюда её было прекрасно видно. Золотые одежды Гийат мелькали среди роя светлячков, охотники Макок стреляли по прыгающим желтоскокам.

Я обернулась к вестнику. Смотреть на него было больно — и вовсе не потому, что свет обжигал мне глаза. Среди пылающих узоров я всё ещё различала лицо Чалерма. Вот рту разливалась горечь, но сейчас ей не было выхода.

— Вестник небес, — я сложилась в почтительном поклоне. — Вот война, которой быть не должно. Прошу, останови демонов и людей, но не навреди им. Не ведают они, что творят.

Лучи глаз вестника прошлись по спинам сражающихся и по лицам смотрящих. Он поднял руку над головой, и с неба ударила новая молния, но эта не сжигала — замораживала всё живое вокруг. Люди и демоны застыли — с искажёнными лицами, с занесённым оружием. Холод прохрустел по мокрой земле и остановился в шаге от моих стоп.

Зашуршала ткань — рукой в широком рукаве Чалермовой бирюзовой чокхи вестник указывал на лагерь.

— Чалита Интурат, — произнёс он своим множеством голосов, — повинна в нарушении договора. Её приговор — сон в тысячу лет. Кто посмел её вызволить?