Девочка на лето

Глава 9

Кэсси

На первом курсе колледжа меня мучил повторяющийся тревожный сон. Эта дрянь терроризировала мой спящий мозг по крайней мере раз в неделю, и всегда происходило одно и то же. Я смотрю на маленький чемодан, за ним целая стена стопок буклетов с ответами на тесты. Те тонкие тетради с линовкой, которые раздают преподаватели, когда вы пишете экзамены. Моя задача? Мне нужно сложить тетради в чемодан. Все. Я должна проследить, чтобы они все влезли, любой ценой. Крайне важно, чтобы они влезли.

И каким-то образом, каким-то чудом, мне удается запихнуть все буклеты в чемодан. Тогда тревога рассеивается, подсознание вздыхает с облегчением, и я думаю: «Слава богу, я сделала это».

Все готово, верно?

Нет. Затем я тащу чемодан в свой лекционный зал английской литературы, где мне нужно провести презентацию по книге Бронте. Не той, что написана Шарлоттой или Эмили, а Энн. Менее известной Бронте. Я не читала эту книгу… и все же меня беспокоит не это? Пойди пойми. Несмотря ни на что, я довожу презентацию до совершенства.

Все готово, верно?

Нет, теперь я должна передать чемодан своему профессору. Я поднимаю его и подношу к мужчине, и, как только добираюсь до центра комнаты, туго набитый футляр распахивается, и его содержимое высыпается наружу. Только вот по какой-то необъяснимой причине все буклеты пропали.

Вместо них – мои фотографии в обнаженном виде.

Теперь весь пол лекционного зала усыпан снимками размером восемь на десять с моими голыми сиськами, задницей и женскими прелестями. Море обнаженной натуры.

А потом я просыпаюсь.

Не знаю, что это говорит о моей психике – или о том, что я смотрела по телевизору, когда мне это приснилось в первый раз, – но кошмар засел в моем подсознании, как ржавый гвоздь. Он приходил каждую неделю, как часы, и я каждый раз просыпалась, чувствуя жгучее унижение и мощный прилив неуверенности.

Честно сказать – то, что я чувствовала прошлой ночью, было в сто раз хуже.

Я никогда в жизни не делала никаких предложений парню. И никогда не собираюсь повторять.

Потому что отказ – это жесть. Он высасывает душу. Сокрушает уверенность. Я не могу стереть из памяти тревожное выражение на лице Тейта. Вспышку паники в его глазах, когда я предложила завести интрижку. То, как неловко он себя чувствовал, когда сказал мне, что хочет быть просто друзьями.

Жесть.

Просто сраная жесть.

Если бы у меня была с собой лопата, я бы вырыла в земле огромную яму, забралась в нее и похоронила себя заживо. Однако, зная мою удачу, загробная жизнь в конечном счете превратилась бы в тот кошмарный лекционный зал, полный моих голых фоток.

Теперь я вынуждена повторить всю историю Пейтон, чей голос гремит из динамиков машины, пока я еду к отцу домой на ужин.

– Не может быть, чтобы это был тот самый поцелуй, – настаивает Пейтон.

Это ее ответ на подозрение, которое я высказала: что Тейт поцеловал меня, его чуть не вырвало, после чего он тут же решил, что больше никогда не сможет этого повторить.

– А какое еще может быть объяснение? – возражаю я. – Секунду назад мы целовались. Затем он уходит на несколько минут, а когда возвращается, говорит мне, что хочет остаться друзьями. Это абсолютно точно означает, что ему не понравился поцелуй.

– Необязательно. – Она замолкает. – Но если проверить эту теорию… какие-нибудь признаки того, что ему не понравилось, были? Он пытался отстраниться?

– Нет, – издаю я стон. – Вообще-то он даже прижимался ко мне! И клянусь, у него встал. Я почувствовала его твердость рядом со своей ногой.

– Хм-м-м. Окей. – Она обдумывает это секундочку. – Может, он был пьянее, чем ты думала?

– Ну и дела, спасибо, Пейтон. То есть ты хочешь сказать, что парень должен быть вдрызг пьяным, чтобы поцеловать меня?

– Я не это сказала! Но. Возможно, он был пьян, когда целовал тебя, а мы обе знаем, что люди совершают импульсивные поступки, когда они пьяны, верно? Так что в тот момент перепих мог показаться ему хорошей идеей, но потом он немного протрезвел, и все, что сказал потом, не было каким-то изощренным оправданием. Он и правда хочет этим летом заниматься своими делами и ни с кем не встречаться. И он действительно считает тебя потрясающей, ты ему нравишься, но он не хочет делать ничего, что могло бы поставить под угрозу вашу дружбу. Все это может оказаться правдой.

Она права. Но суть остается прежней: я сделала предложение Тейту Бартлетту, и он сказал «нет».

– Честно говоря, возможно, это и к лучшему. Помнишь мой лучик надежды? Не портить все последующие перспективы, флиртуя со слишком привлекательным парнем. Я не должна была позволять себе забывать об этом. – Я поджимаю губы. – Что мне нужно, так это найти себе парня на семерочку. Или даже на шестерку.

– Ты не станешь флиртовать с шестеркой. – Она совершенно ошеломлена. – Только через мой труп. Я готова пойти на компромисс и остановиться на полпути между шестеркой и десяткой… Тейт – десятка, верно?

– О да, – жалобно произношу я.

– Отлично, тогда мы нацеливаемся на восьмерку. Сходи завтра с Джой куда-нибудь, попытайся познакомиться с кем-то еще и отправь фотки, чтобы я могла убедиться, что он восьмерка.

– Посмотрим. Возможно, сначала мне понадобится некоторое время, чтобы смириться с отказом. – Я сворачиваю на Сикамор-уэй и сбавляю скорость. – Ладно, я подъехала к папиному дому. Напишу тебе позже.

– Хорошо. Люблю тебя, детка, – щебечет она, а после отключается.

Так странно возвращаться в дом детства, в котором у меня даже собственной спальни больше нет. Близняшки узурпировали ее, поскольку она больше, чем другой вариант, который папа и Ния сейчас используют как гостевую комнату. Именно там я сплю, когда приезжаю в гости, и мой старый дом больше не кажется мне по-настоящему родным. Кроме того, Ния сделала ремонт во всем доме вскоре после того, как переехала сюда. Там, где дизайнерский вкус моей мамы проявлялся в серых, кремовых и белых тонах и современной мебели, Ния предпочитала яркие цвета. Ее страсть – разномастная мебель, предметы, создающие скорее уютную атмосферу, чем музейную. Не могу отрицать, декор Нии мне нравится больше.

А еще не могу отрицать, что меня задевает факт, что новые папины дочери спят в моей комнате.

В холле меня встречают возбужденные крики. Ко мне приближаются два темноволосых торнадо, а затем две пары рук обвиваются вокруг моих ног, будто жадные щупальца.

– Кэсси!

Они обе выкрикивают мое имя, словно и не видели меня весной. Честно говоря, это здорово тешит мое самолюбие. Я с энтузиазмом заключаю их в медвежьи объятия, но Мони́к так активно прыгает вокруг, чересчур взволнованная моим появлением, что теряет равновесие и, в конце концов, вырывается из тройных объятий, плюхаясь на пол прямо на задницу. Ее сестра Роксана начинает улюлюкать от смеха.

Я поднимаю Мо на ноги.

– Привет, наглючки, – говорю я. – Как жизнь?

– Жизнь. Просто. Ужасна, – объявляет Рокси, главарь этих двоих. Обе мои сестры обладают милым, очаровательным темпераментом, но Роксана определенно более властная, всегда говорит более авторитетным тоном. Она старше на две минуты и относится к этой роли очень серьезно. Даже если бы у нее не было этого крошечного родимого пятна на левой скуле, которое позволяет мне различать их, я бы узнала Рокси только по тону ее голоса.

– И почему же она ужасна? – спрашиваю я, борясь с улыбкой.

– Ты скажи ей, – говорит Мо, как будто Рокси в любом случае не собиралась этого сделать.

– Мама не покупает нам черепашку.

Я пристально смотрю на них.

– Черепашку?

– Да! – Рокси громко фыркает. – Они обещали, что у нас будет черепашка, когда нам исполнится шесть, а теперь нам исполняется шесть, а черепахи нет.

– Никакой черепахи! – эхом отзывается Мони́к.

На лицах – одинаковые возмущенные взгляды, и, поскольку черты их лиц абсолютно идентичны, грозные выражения испускают пугающие флюиды жутких близняшек из «Сияния».

– Вроде ручной черепахи? – Я все еще в недоумении. – Подождите секунду. Девчонки, вы хотите домашнее животное и выбрали черепаху? Блин, я бы убила за собаку, когда росла.

– Мы не любим собак, – говорит Рокси, шмыгая носом. – За ними сто-о-олько следить надо.

– И нам пришлось бы убирать какашки, – добавляет Мо. – Это так отвратительно.

– Очень отвратительно. – Рокси смотрит на меня снизу вверх, ее карие глаза озорно поблескивают. – Ты знала, что по-французски какашки – merde?

Я сдерживаю смех. Почти уверена, что правильный перевод – дерьмо. В любом случае забавно слышать слово merde из уст шестилетнего ребенка.

Из кухни доносятся невероятно вкусные запахи, поэтому я направляюсь туда, а близняшки следуют за мной по пятам. Ни папы, ни Нии нигде не видно, но я замечаю, что в духовке что-то запекается, а на плите в нескольких кастрюлях и блюдах что-то томится.

Большая, просторная кухня была первой комнатой, в которой Ния сделала ремонт, когда переехала сюда, заменив кафельный пол на деревянный, а белые шкафы покрасив в ярко-голубой цвет. Она заменила мраморную столешницу на кедровую, заявив, что ей не понравилось ощущение мрамора под ладонями. Сказала папе, что столешницы холодные и бездушные, мол, ей стало грустно. Я не знала, что столешницы могут оказывать такое сильное влияние на человека, но, полагаю, ошибки в этом не было. Мама действительно тяготела к холоду и бездушности.

За кухней находится солнечная столовая, окна во всю стену выходят на просторный задний двор. Я заглядываю в нее, но тут пусто.

– А где же остальные? – спрашиваю я, как раз когда позади нас раздаются глухие шаги.

– А вот и моя девочка! – В дверях кухни появляется папа, одетый в брюки цвета хаки и фланелевую рубашку. – Все мои девочки! – добавляет он, замечая близняшек, которые все еще прыгают вокруг меня. – Иди сюда, Кэсс. Обними своего старика.

Я подхожу и позволяю ему обнять меня. Папа невысокий, но коренастый и немного массивный, поэтому в его объятиях всегда чувствуешь себя в безопасности и тепле. Его глаза сияют за очками в металлической оправе. Он отпускает меня.

– Извини, что мне не удалось увидеться с тобой на этой неделе. Просто был очень занят.

– Не беспокойся. Ты же знаешь, я люблю проводить время с бабушкой.

– Что ж, я рад, что ты сегодня здесь. И я знаю, тебе не терпится провести лето с Лидией, но мы надеялись, что ты приедешь погостить и к нам.

– Да! – радостно восклицает Рокси, снова обвивая руками мои ноги. – Тогда ты сможешь рассказывать нам сказки на ночь каждый вечер.

– Каждый! – восторженно кивает Мо.

– Я хочу уже сейчас, – умоляет Рокси. – Хочу знать, что случилось с Китом!

– Я тоже!

Эта просьба вызывает у меня улыбку. Я читаю девочкам сказку на ночь всякий раз, когда бываю здесь, и это стало своего рода традицией, однако последние пару лет я развлекаю их оригинальной сказкой. Однажды, когда мы не смогли выбрать книгу, с которой они обе бы согласились, я выдумала историю из ниоткуда. И не успела опомниться, как создала для близняшек целый воображаемый мир, в котором маленькая девочка по имени Маккенна находит драконье яйцо у себя на заднем дворе и растит ручного дракона, которого называет Кит, а никто из ее семьи этого не замечает.

– Что скажешь? – спрашивает папа. – Можешь подольше погостить этим летом? Остаться на неделю? Или, может, по выходным там и тут? – он замолкает, немного неуверенный.

– Обязательно, – заверяю я его. – Ния не против?

– Вовсе нет. Ей нравится, когда ты здесь.

Сомнительно. Но я никогда не высказываю своих подозрений по поводу уровня энтузиазма Нии по отношению ко мне, особенно папе. Мать Пейтон, психиатр, назвала бы это механизмом преодоления^[13], и, полагаю, так оно и есть. Не важно, с кем я разговариваю – с отцом или с матерью, – я всегда устраиваю яркое, солнечное шоу. Не только потому, что ненавижу конфликты: в прошлом я слишком много раз обжигалась, папа закрывался. Самый тяжелый раз произошел сразу после их развода. Всякий раз, когда я пыталась поговорить с ним о своих чувствах, он отстранялся. Ради всего святого, он даже не боролся за совместную опеку надо мной. Добровольно передал меня маме. Я так и не получила ответов, только неловкое молчание и натянутые улыбки. Он вечно менял тему.

Когда воспоминания всплывают на поверхность, я, не успев остановить их, проглатываю комок, застрявший в горле, а после делаю вдох, решительно загоняя обиду туда, куда уходят все мои мрачные мысли.

Мой отец – хороший парень, это правда. Я знаю, он любит меня. Но иногда мне кажется, что после развода он хотел умыть руки. Желал, чтобы ничто не напоминало о моей матери, и, к сожалению, я была самым большим напоминанием из всех. Следовательно, я стала сопутствующим ущербом.

А для Нии я – напоминание о стервозной бывшей жене ее мужа, вот почему ее улыбка кажется вымученной, а в объятиях не хватает теплоты, когда она приветствует меня несколько минут спустя.

– Кассандра, – говорит она, и ее темные глаза смотрят настороженно. – Я так рада тебя видеть.

– Взаимно. Нужна помощь с ужином?

– Нет-нет. – В ее речи все еще заметен французский акцент, несмотря на годы, прожитые в США. – Пойди посиди с отцом и сестрами, наверстайте упущенное. Я сама разберусь с ужином.

– Ты уверена?

– Безусловно.

Она практически выталкивает меня с кухни. Не очень-то похоже на женщину, отчаянно желающую провести время с падчерицей.

В столовой мы с папой устраиваемся за обеденным столом, в то время как близняшки бродят вокруг нас, проводя своими маленькими пальчиками по спинкам стульев. Эти две мартышки не усидят на месте, даже если от этого будут зависеть их жизни.

– Мы рассказали Кэсси о черепахе, – сообщает Рокси папе.

Он явно борется с улыбкой.

– О, правда? Почему я не удивлен? – Он бросает на меня взгляд. – Девочки рассказали просто каждому, кого повстречали за последний месяц, о своей отчаянной потребности в черепахе.

– Потому что нам нужна черепаха! – жалуется Рокси.

– И это несправедливо, – встревает Мо.

Я выгибаю бровь, глядя на папу.

– Просто из любопытства, почему мы выступаем против черепах?

– Вовсе мы не против черепах, – отвечает он, пожимая плечами. – Но домашние животные – это большая работа. Мы не уверены, что девочки достаточно взрослые, чтобы справиться со всей ответственностью, которая с этим связана.

– Мы взрослые! – визжат обе и топают ногами, в общем-то доказывая то, что папа пытается донести.

Мы с отцом подмигиваем друг другу.

– Потише, девочки, – упрекает он. – И мы пока отложим обсуждение темы с черепахой, хорошо? Мы с вашей мамой считаем, что пока никакой черепахи. Вернемся к этому в следующем году.

Их лица вытягиваются.

Зная, что слезы неминуемы, папа приступает к действиям. Он оглядывает стол с преувеличенно встревоженным видом и приступает к тому, что я видела у него тысячу раз раньше, когда он притворялся, будто существует крайне важная задача, которую необходимо выполнить. Обычно это довольно впечатляющий трюк, но сегодня он выкладывается на полную.

– О нет! – восклицает он. – Мы разложили только красные салфетки. Нам нужны еще и белые!

– Неужели? – невинно спрашиваю я.

Он бросает на меня взгляд.

– Да, Кассандра. Ты же знаешь. У нас всегда должны быть и красные, и белые, – театрально произносит он, явно перебарщивая. – Чтобы подходило к вину.

Я подавляю смех.

– Точно. Как я могла забыть об этом?

– Мы принесем их! – предлагает Рокси, как и предполагал папа. Девочки сейчас на этапе, где без них домашние дела не делаются.

– Я помогу! – встревает Мо.

– О, чудесно. Спасибо, девочки. – Его тон сочится благодарностью, будто он только что не заставил их выполнить приказ обманом.

В тот момент, когда раздвижная дверь закрывается, я смотрю на отца.

– Первое: ты круто сработал.

– Спасибо.

– Второе: ты же понимаешь, что после золотой рыбки черепаха – самый простой питомец, которого только можно завести, верно? К тому же эти твари живут целую вечность, так что нет никакого риска, что ты спустишь их в унитаз, а потом придется заменять их тысячью других золотых рыбок, как ты поступил с моей.

Папа усмехается.

– Боже, ты и понятия ни о чем не имела, Кэсс. И поняла это слишком поздно.

– Ну да, ведь мой детский мозг должен был сразу же прийти к выводу, что моя рыбка сдохла, поэтому мои родители утопили ее труп в унитазе и продолжают заменять ее самозванцами? – Я обвиняюще смотрю на него. – Родители, которые так поступают, – социопаты.

– Ага, поговорим позже, когда у тебя появятся дети и их хомячка случайно съест краснохвостый ястреб. Ты бы предпочла, чтобы твой ребенок жил в неведении и любил хомячка-самозванца, или поделилась бы с ним всеми кровавыми подробностями? Весьма кровавыми, имею в виду.

– О черт, пап, с тобой так и случилось? Ястреб съел твоего хомячка?

– Да. – Его голос звучит мрачно. – А дедушка Лу усадил меня рядом и рассказал о его смерти в красочных подробностях. Я уверен, что если бы он умудрился сфотографировать эту бойню, то показал бы мне снимки.

Я разражаюсь смехом. О боже. Дед был крутым. Честно говоря, паршиво, что я потеряла обоих своих дедушек с разницей в пару лет. Но, по крайней мере, мои бабушки все еще живы и здоровы.

– Можно я открою тебе секрет? – спрашивает папа. Его взгляд устремляется в сторону кухни. – Я бы не прочь завести черепаху. Думаю, они классные. Но Ния этого не хочет. Она настаивает, что с ними гораздо больше хлопот, чем мы думаем.

– Может, есть определенная порода, с которой справиться легче, чем с другими, – замечаю я. – Ты хоть исследовал этот вопрос?

– Нет.

– А Ния?

– Не думаю. Она просто пресекла эту идею на корню. Сказала девочкам, что мы поговорим об этом в следующем году. – Папа на мгновение поджимает губы. Обдумывает. – Думаешь, мне стоит купить им черепаху?

– Необязательно. Но мне кажется, не помешает изучить все «за» и «против». – Дерьмо. Это не прибавит мне симпатии в глазах Нии. Я ей уже не нравлюсь. Но чувствую, что у меня есть долг перед сестрами, и нужно отстоять их мечты о владении черепахой. – То есть это ведь не повредит, верно? Самое меньшее, что ты можешь сделать, это пойти в зоомагазин и поговорить с кем-нибудь об этом вопросе.

– Ага. Полагаю, это сделать можно. – Один уголок его рта приподнимается, а затем его глаза загораются идеей. – Что у тебя в планах на завтрашнее утро?

– Эм. – Я бросаю на него многозначительный взгляд. – Потенциальный поход за черепахами?

– Чертовски верно.

Мы смеемся, обмениваясь загадочными улыбками, когда Ния и девчонки возвращаются, и мы все садимся за стол ужинать. Я как будто снова чувствую себя маленьким ребенком, делящимся секретом со своим отцом. Возможность сблизиться с ним выпадает крайне редко, моментов, когда мы по-настоящему близки, – без надзора моей матери или Нии, – почти не бывает. Когда остаемся лишь мы, я и он. Совсем как раньше, когда я была еще ребенком, а он – моим папой. Когда у него не было двух других дочерей или двух разных жен, обе из которых терпеть не могут находиться рядом со мной.

Я цепляюсь за эти моменты, ведь их так мало и они безумно далеки друг от друга.