Девочка на лето

Глава 13

Тейт

Несколько часов назад я приказывал себе поддерживать платоническую дружбу любой ценой. Что ж, возможно, этот план провалился, ведь – и я могу ошибаться – поцелуи едва ли подпадают под категорию чего-то платонического.

В свою защиту скажу – это нельзя классифицировать как поцелуй. По крайней мере, не приятный или приемлемый поцелуй. Соприкосновение наших губ – настоящая катастрофа. Ничто не сравнится с тем жарким поцелуем, которым мы обменялись в доме Хартли, когда касание мягких, теплых губ Кэсси возбудило меня настолько, что мне потом было трудно ходить. Этот поцелуй властный и небрежный. У нас обоих проблемы с дыханием, и не в сексуальном смысле. Мой язык, как у звезды боевика, брыкается у нее во рту, словно мы сражаемся за доминирование. На самом деле это вроде как утомительно.

Ее возмущенный вопль вибрирует у моих губ.

– А-а-а, прекрати! Это ужасно! – Она отталкивает меня.

Я смеюсь, вытирая излишки слюны с подбородка.

– Не-а. Мы оба знаем, что на самом деле ты никогда бы ему подобного не сказала. Давай заново. Перенаправь негатив в положительное русло. Сделай это своей проблемой, помнишь?

Ей мгновенно становится стыдно.

– Верно. Я забыла. – Ее губы насмешливо поджимаются. – Извини, что толкнула тебя.

– Все в порядке. – Я делаю глубокий вдох, чтобы запастись кислородом, затем ныряю во второй раунд.

На этот раз, когда мой язык прокладывает себе путь сквозь ее приоткрытые губы, я чувствую твердое прикосновение к своей грудной клетке. Затем Кэсси неловко отстраняется и приказывает:

– Помедленнее!

Я прищуриваю глаза. Она смягчает тон.

– В смысле мне нравится, когда все происходит медленно. – Затем, словно ее осеняет вдохновение, Кэсси изгибает губы в озорной улыбке. – Я люблю, когда меня дразнят. Медленные поцелуи так меня заводят…

О боже. Эти слова что-то со мной делают. Штаны внезапно становятся слишком тесными.

– Отличный экспромт, – говорю я, и голос звучит немного хрипло.

Она воодушевляется.

– Спасибо. Что теперь?

– Так, ладно. – Я прочищаю горло. – Думаю, нужно еще попрактиковать более активный подход, на этот раз речь пойдет об агрессивном вторжении. Когда он идет на тебя со своим языком, вот что ты делаешь. Дотрагиваешься до его щеки, приостанавливая, затем пристально смотришь на него и делаешь комплимент.

– Чему?

– Чему угодно. Его глазам. Ямочкам на щеках. Лицу, не важно. Просто притормози, прежде чем у него появится шанс поцеловать тебя. Тогда ты окажешься в положении, чтобы самой продолжить поцелуй, а это значит – ты выбираешь темп.

– Гениально.

– Знаю. Готова?

Она сглатывает, и у нее перехватывает горло. Когда Кэсси облизывает губы, готовясь к следующему поцелую, я едва не издаю стон вслух. Облизывание губ – это мой чертов криптонит. У меня не получается просто смотреть, как женщина делает это, особенно эта, и не испытывать желания сорвать с нее одежду.

Платонические отношения, напоминаю я себе. Ты просто помогаешь ей.

Сделав глоток, я принимаю свою нелепую позу: веки закрыты, рот разинут, как у форели, – и поворачиваю голову к ней.

Будучи профессионалкой в выполнении приказов, Кэсси перехватывает инициативу, касаясь моей щеки. От ощущения мягких кончиков ее пальцев, поглаживающих щетину на подбородке, мой пульс учащается. Ее глаза медленно встречаются с моими. Эти бездонные карие глубины мерцают желанием. Наши лица в нескольких дюймах друг от друга, ее сладкое дыхание щекочет мой подбородок.

– У тебя самые сексуальные губы, – шепчет она, проводя подушечкой большого пальца по моей нижней губе. – Я одержима ими.

Наши взгляды по-прежнему прикованы друг к другу. Так поздно вечером ветерок, гуляющий вдоль воды, обычно становится прохладнее, но я весь горю. Мой член тверд, а кожа полыхает. Ее прикосновение к моей плоти ощущается как рай, и я инстинктивно прижимаюсь к Кэсси, забывая, что должен притворяться. Что я просто помогаю ей укрепить границы, сделать их непоколебимыми для следующего раза с этим Аароном. Для следующего раза, когда она будет целоваться с кем-то другим.

Я резко выпрямляюсь.

– Хороший трюк. Отлично.

Ее ответная улыбка настолько расслабленная и беспечная, что я начинаю сомневаться, не померещилось ли мне все это. Был ли я единственным, кто почувствовал прилив необузданной потребности, возникший между нами.

– Когда ты снова с ним встречаешься? – беззаботно спрашиваю я.

– В субботу вечером. Я бы пригласила его пойти со мной на благотворительный прием в пятницу, но уже иду с Джой и бабушкой. В этом году проводится «Хабитат для человечества»^[15], любимое бабушкино дело, поэтому она дала мне целых пять тысяч, чтобы я потратила их на аукционы. Ты можешь в это поверить? Пять штук.

– Ох, черт, – говорю я, чувствуя, как бледнеет лицо. – Я забыл, что аукцион уже в эти выходные. Я участвую.

Она улыбается.

– Еще бы.

– Не по своей воле, – рычу я. – Требование с работы. Мой босс в клубе заставляет всех, кто ходит под парусом, записываться добровольцами. Чертовски ненавижу это дерьмо.

– Угу. Уверена, это ужасно тяжелая работа – стоять на сцене, пока женщины буквально бросают к твоим ногам деньги за возможность встретиться с тобой.

В голову приходит идея. Я с надеждой оглядываюсь.

– Сделаешь ставку на меня?

– Я бы предпочла этого не делать, – весело отвечает она.

– Пожалуйста? Я не могу пойти на свидание с очередной хищницей, Кэсс. Просто не могу.

Она усмехается.

– Сколько лет ты этим занимаешься?

– Этот год будет третьим. В прошлом мне пришлось отправиться в круиз на закате с пятидесятилетней распутницей, которая предложила мне собственную лодку и еженедельное пособие, если я буду приходить каждое воскресенье, пока ее муж играет в гольф.

– Ты отказал сладкой мамочке? О, Тейт.

Сердито смотрю на нее.

– Я не продаюсь.

– Ты буквально выставляешь себя на продажу на аукционе!

– И я пытаюсь сжульничать, попросив свою подругу сделать на меня ставку. – Я смотрю на нее своим лучшим щенячьим взглядом. – Да ладно, ты же сказала, что бабушка дает тебе деньги на участие в торгах.

– Да, и я хотела сделать ставку на «Чарльстонское Убежище» для нас с Джой, – ноет Кэсси. – Это буквально лучший спа-центр в стране.

– Что важнее? Спа-салон или мое достоинство?

– Спа-салон.

Я поднимаю вверх средний палец.

– Засранка. Ну же, окажи мне услугу. По-моему, в прошлом году меня купили всего за пару тысяч.

Ее рот приоткрывается.

– Ты просишь меня потратить на тебя две тысячи долларов? На это? – Она неопределенно машет рукой в сторону моего тела.

– Как будто ты не хочешь по уши погрязнуть в этом.

– За две тысячи – нет.

– Думаешь, я мог бы упросить Лидию, чтобы она сделала ставку на меня?

– Сомневаюсь. Она слишком благородна, чтобы участвовать в мероприятии, которое по сути является эквивалентом «Супер Майка»^[16] для богачей.

– Кстати, твой отец тоже приедет в эти выходные? Мои родители будут оба.

Кэсси качает головой.

– Не думаю. Загородный клуб – это семейное дело Таннеров. Соулы гораздо более непринужденный народ.

– Он и правда таким кажется, – замечаю я, вспоминая расслабленное поведение Клейтона Соула и его смех. – Вы двое близки?

– Иногда.

Я хмыкаю.

– В каком смысле?

– Не знаю. Мы просто довольно редко видимся и разговариваем. Реже, чем мне хотелось бы. – Кэсси смотрит в темное небо, ее волосы волнами спадают по спине. – Это отстойно, ведь мы были практически неразлучны, пока я росла. Я была гораздо ближе к нему, чем к матери.

– А как так вышло? Я имею в виду твоих родителей. Твоя мама – клон, а отец – местный. Как они вообще оказались вместе?

Я откидываюсь назад, опираясь на локти, и устраиваюсь поудобнее. Несмотря на то что уже почти час ночи, не похоже, что Кэсси спешит домой. Я тоже. На небе сияют звезды, вода спокойна. И мне нравится с ней разговаривать. Очень.

Кэсси поднимает ноги и, скрестив их, садится, расправляя платье так, чтобы оно прикрывало ее бедра.

– Они познакомились, когда мама училась на последнем курсе колледжа. До того, как бабушка с дедушкой решили жить в Авалоне круглый год, они делили свое время между этим местом и Бостоном, но лето всегда проводили в Авалоне, без исключений. Мама была в гостях, и они познакомились, по-моему, на вечеринке. А потом каким-то образом полюбили друг друга несмотря на то, что были абсолютно разными во всех мыслимых отношениях. – Она пожимает плечами. – Думаю, противоположности действительно притягиваются. И она, наверное, любила его? Потому что после колледжа переехала жить сюда, что для нее, несомненно, стало большой жертвой.

– Ты говоришь так, словно пытаешься убедить в этом саму себя.

– Может, и так. То есть я понимаю, что папа нашел в ней. Она великолепна, это очевидно. И очень обаятельна, когда хочет. Веселая, общительная. Когда мама разыгрывает свою роль, она самый привлекательный человек, которого ты когда-либо видел. Она приедет в город в середине августа, так что я уверена, ты сам засвидетельствуешь ее притворство.

Я морщу лоб.

– Почему ты думаешь, что это притворство?

– Потому что я видела ее настоящую под этой маской. Она манипулятор. Властная. Сверхкритичная. Она получает удовольствие оттого, что унижает тебя, а когда пытаешься призвать ее к ответу, начинает разыгрывать из себя жертву. О, и еще у нее полностью отсутствует сочувствие. Ни капельки чуткости. Она самый эгоцентричный человек, которого я встречала.

– Черт, жестко. Она всегда была такой?

– Думаю, да. Во всяком случае, столько, сколько я себя помню. И пусть бабуля никогда и слова плохого не скажет о своих детях, но я знаю, она разочарована в мамином поведении. Особенно когда дело доходит до всего этого пассивно-агрессивного дерьма, язвительной критики. Мама не была такой жесткой со мной в детстве, зато постоянно отыгрывалась на папе. Помню, как думала, что у папы терпение святого. А после развода она обратила почти всю свою ядовитость на меня. Внезапно у нее стали находиться причины придраться ко мне, например к моей внешности, которую она принижала, или к неправильному поведению, на которое можно было обратить внимание. – Кэсси издает слабый смешок. – Вот такая я везучая.

Я изучаю ее лицо, и сердце сжимается при мысли о том, что юной Кэсси приходилось терпеть мерзкую чушь матери. Но выражение ее лица остается отстраненным, будто даже принимающим, словно любая прошлая или настоящая травма не имеет большого значения.

– Ты всегда так делаешь, – говорю я ей.

– Делаю что? – Ее зубы впиваются в нижнюю губу. Наконец-то проявились хоть какие-то эмоции.

– Преуменьшаешь все дерьмо, которое причиняет тебе боль.

– Потому что я оптимистка. – Кэсси заправляет прядь рыжеватых волос за ухо, ее глаза сияют в лунном свете. – В любой ситуации все не так плохо, как кажется. Всегда есть лучик надежды. Всегда. Просто нужно поискать его.

– Серьезно? Значит, и в том, что твоя мать обращается с тобой как с дерьмом, тоже есть этот лучик? – с сомнением спрашиваю я. – Или в том, что твои родители развелись?

– Если бы не развод, у меня не было бы младших сестер, – отмечает Кэсси. – И я совершенно счастлива, что они существуют.

– Ты можешь быть счастлива, что они существуют, и все равно желать, чтобы развод не состоялся.

– Твоя правда. Но, честно говоря, возможно, все к лучшему. Ведь что бы папа ни делал, это никогда не могло сделать ее счастливой. Ему определенно лучше без нее. – Кэсси снова убирает волосы с глаз. На улице становится ветренее, отчего длинные волнистые пряди падают ей на лицо. – Дай угадаю – твои родители счастливы в браке?

– Да, это отвратительно.

Мы оба смеемся.

– Они всегда были отличным примером для подражания, – признаю я, пусть и неохотно. – Вот почему я ненавижу разочаровывать их. Клянусь, я единственный ребенок, который добровольно наказал бы себя или потребовал бы дополнительной работы по дому, если бы провинился в чем-то. Однажды в старших классах я остался на всю ночь с близнецами. Мои родители не спали до рассвета, места себе не находя от страха, думали, что я валяюсь мертвый где-нибудь в переулке. На следующее утро я пришел с жутким похмельем, сел перед ними на диван и сказал: «Думаю, вам следует посадить меня под домашний арест на две недели и назначить постоянным дежурным по уборке собачьих какашек».

Кэсси разражается смехом.

– Ты такой неудачник.

– Во-первых, в ту ночь я переспал с девчонкой. Неудачники не трахаются. Во-вторых, не говори мне, что ты бы не поступила точно так же, Мисс «Я избегаю конфликтов».

– Справедливо. Но, – самодовольно добавляет она, – у меня никогда не было неприятностей. Никогда.

– Не знаю, стоит ли таким хвастаться.

Она начинает отвечать, затем замолкает, широко зевая.

– Ох, как же я устала. – Она несколько раз моргает. – Как-то резко навалилось. – Снова зевок. – Думаю, пора ложиться спать.

Когда она высвобождает ноги и встает, я не могу сдержать приступ разочарования. Завтра я работаю на двух разных работах, и все же больше всего на свете мне хочется сидеть тут всю ночь и разговаривать с ней.

В качестве друга, конечно.

Но она уже помогает мне подняться на ноги.

– Давай, проводи меня, чтобы я не споткнулась о камень или что-нибудь в этом роде и не раскроила себе голову.

Я протягиваю ей руку, затем отдергиваю прежде, чем Кэсси успевает ее взять. У девушки отвисает челюсть, и я приподнимаю бровь.

– При одном условии – ты сделаешь ставку на меня в эти выходные.

– Нет.

– Ты и правда собираешься вот так бросить меня на съедение? Этим хищным волчицам?

– Ох, господи, ты просто королева драмы. Хорошо, – смягчается она. – Как насчет этого: я сделаю ставку, только если увижу, что хищницы идут ва-банк.

– Спасибо. Ты лучше всех.

Кэсси хватает меня за руку и переплетает наши пальцы.

– Никаких обещаний, – предупреждает она.