Если любишь - солги

Глава 4. "Гиацинтовые холмы"

"Здравствуйте, мои дорогие! Вчера я опять ходила на "Королеву орхидей". У новой примы чудесный голос, а режиссёр придумал занятный трюк с полётом..." Было хорошо писать на кухонном подоконнике, чувствуя солнце на лице и глядя, как зеленеет на дворе юная травка.

Дымчатый котёнок на цепочке лежал тут же, блестя опаловыми капельками глаз.

После ухода ночного визитёра — называть его Фалько больше не хотелось, — я подобрала брелок на ковре. Долго металась по дому, зажигая свет, проверяя замки и задвижки и вздрагивая от малейшего шороха. Когда не осталось сил, обречённо легла в постель и положила котёнка под подушку, не представляя себе, как усну, как теперь вообще буду спать под крышей дома, куда в любой момент может войти чужой... Даже глаза боялась закрыть — разве что на минутку.

Однако за эту минутку мгла за окном куда-то исчезла. По комнате разливался золотой предполуденный свет, и при мысли о ночном происшествии уже не холодели пальцы. Хотелось всё забыть, выбросить из головы, списав на буззу и вино. Но я больше не обманывалась и не считала себя сумасшедшей. Человек, которому я опрометчиво дала имя опереточного героя-любовника, действительно стоял посреди моей спальни — и он может прийти снова. Наверняка придёт. Никакие запоры его не остановят.

На первый раз он не причинил мне вреда, но дал понять, что я в его власти, и теперь станет этой властью пользоваться. Есть такая разновидность душевной болезни: человек становится одержим идеей, вещью или другим человеком и добивается своего со слепым упорством, переступая через все моральные запреты. А если в нём и правда течёт кровь магнетика, кто меня защитит?

Ответ был ясен. Я поеду в "Гиацинтовые холмы" и в подходящий момент попрошу мажисьеров о помощи.

На сборы ушло около часа. Евгения и Дитмар принадлежат к высшему обществу. Значит, мне понадобится по меньшей мере один вечерний туалет, возможно платье для коктейля, утреннее платье и одежда для прогулок на свежем воздухе. Обувь, шляпки, украшения, предметы гигиены. Разумеется, ночная сорочка и лучшее бельё. Не то чтобы я собиралась его демонстрировать... но кто знает, как заведено у мажисьеров? Может, там прислуга приносит кофе в постель или помогает одеваться к обеду.

Закончив, я села писать открытку родителям.

Наша маленькая уловка.

В инструкции сьера В. К. говорилось о письмах, дневниках, записках, телеграммах, и ни слова — об открытках. Наверное, он просто упустил из виду этот нюанс. Не может человек, даже такой дотошный, как сьер В. К., предусмотреть абсолютно всё. Получать и отправлять письма он не запрещал (тривечные знают, сознательно или по забывчивости) — только хранить, и первое время мы с родителями писали друг другу на трёх-четырёх листах. Сжигать эти трогательные послания по прочтении, словно мы заговорщики-антимажисты, было нелепо и обидно. Тогда я перечитала инструкцию и отправила в Нид первую открытку. Тем более, что со временем наши письма друг к другу и так стали короче.

Родителям я писала в доме, ответы читала в садовой беседке и прятала в жестяную коробку из-под чая, а коробку — в сундучок под откидным сидением скамейки. Просто на всякий случай. Сьер В. К. не хотел, чтобы частная корреспонденция хранилась в доме — так её там и не было.

Часы в столовой пробили полдень. Следовало поторопиться. Я прошла в кабинет, достала из секретера конверт, подняла закрывающий клапан, собираясь вложить открытку внутрь... Пальцы дрогнули, и конверт птицей с подбитым крылом порхнул на пол.

Опять! За что?

Вот сейчас крепко зажмурюсь, досчитаю до ста, потом подниму конверт, и в нём не будет плотного листка бумаги цвета пергамента с короткой надписью типографским шрифтом... Конверт новый, куплен в лавке писчих принадлежностей сьера Пико в прошлом месяце вместе с десятком других, и никаких вложений в нём быть должно. Я собственными руками убрала всю пачку в ящик секретера и каждую неделю брала по одному...

Они всегда появлялись в неожиданных местах, эти листки с предостережениями, вызывая одинаковое чувство протеста и беспомощности. Ни поговорить, ни объясниться, ни обсудить. Никаких компромиссов. Можно только подчиниться — или потерять всё.

Надпись гласила: "Не следует водить дружбу с магнетиками". И ниже подпись — "В. К."

Почему так скоро? Всего один вечер, ни к чему не обязывающее знакомство. Встретились, разошлись и никогда больше не увидимся... Как он узнал, что я собираюсь в гости?

Пальцы снова задрожали — на этот раз от облегчения.

Давно было ясно, что за мной следят, но так искусно, что я вспоминала об этом лишь при появлении очередной записки. Откуда ещё поверенные сьера В. К. узнавали о малейших нарушениях? И сами эти листки. Кто-то должен был их подбрасывать. Как? Возможно, теперь я знала ответ.

Фалько приходил, чтобы подложить записку, и не успел уйти. Всё остальное тоже встало на места. Он следил за мной с помощью магнетических уловок, заметил приближающийся мажи-мбиль и решил вмешаться. А потом, у театра, он меня упустил — я же никогда не сбегала с середины представления, да ещё в обществе незнакомых магнетиков. Не зная, где искать, ждал у дома, встревоженный и злой, видел "лунную карету", слышал наш разговор и не удержался — выплеснул эмоции. В любом случае, он не сумасшедший, просто курьер или соглядатай. Точка.

Теперь стоило проявить благоразумие и остаться дома. Но я больше не хотела быть благоразумной, я хотела жить полной жизнью, отбросив навязанные правила. Гулять ночи напролёт, предаваться сомнительным развлечениям, ввязываться в авантюры, заводить знакомства, встречаться с друзьями и без страха глядеть в глаза мажисьеру с фиолетовым венчиком вокруг зрачков.

Почти пять лет я заживо хоронила себя в этих роскошных и мрачных стенах. Подождать ещё четыре года — до двадцати семи, как велено? Но молодость уходит, а потом... кто знает, будет ли у меня шанс? И не начнут ли возникать записки типа "Он тебе не пара. Порви с ним". Или того хуже: "Обрати внимание на усатого сьера из дома № 18 по Можжевеловой улице. Вы идеально подходите друг другу". Пункт насчёт замужества на фоне прочих инструкций выглядел весьма неопределённо. Так сколько ещё ждать, сколько держать себя в узде? Могу я хоть раз позволить себе пару дней безрассудства!

Записка от сьера В. К. полетела на пол — сама исчезнет. Я сунула открытку в конверт, торопливо надписала адрес и поднялась со стула, чтобы идти в прихожую. В этот момент раздался звон дверного колокольчика.

Даже не подумала спросить "Кто там?" Опрометью кинулась отворять.

На пороге стоял крупный мужчина, похожий скорее на начальника жандармского участка, чем на слугу: отглаженный мундир, два ряда начищенных пуговиц, холёное лицо, надменный взгляд.

— Добрый день, дамзель Войль, — он приложил пальцы к лаковому козырьку фуражки. — Моё имя Дюваль. Меня прислала мажисьен Карассис. Вы готовы ехать?

— Нет! — вырвалось у меня. — Не совсем...

Карассис! Духи земли, Евгения и Дитмар принадлежат к роду Карассисов!

Наверное, я выглядела нелепо — испуганная, растерянная, суетливая, но на каменном лице шофёра не дрогнул ни один мускул.

— Если угодно, я подожду снаружи, — он помедлил. — Но возможно, вам требуется помощь?

— Нет-нет... Я просто не успела отправить письмо.

Он взглянул на конверт в моей руке.

— Мы можем завернуть на почту.

— Правда? Это было бы замечательно! — мне самой и в голову бы не пришло попросить об услуге этого чопорного и важного великана.

— Позвольте ваш багаж.

Скрипя начищенными сапогами, он прошёл в прихожую и подхватил мои чемоданы легко, будто они пустые. Вообще-то я не собиралась ехать вот так — в серой шерстяной юбке, блузке без прикрас и... что надеть сверху? Шерстяной кардиган? Нет, лучше жакет. Ох, чуть шляпку не забыла!

У тротуара парил, занимая почти всю ширину проезжей части, огромный и величественный "фантом". Если "стрелу" хотелось сравнить с акулой, то "фантом" представлялся китом, отлитым из амальгамы. Дверца отъехала в сторону сама собой. Заметив моё удивление, Дюваль показал руку с петлёй на запястье, только шнур от неё был длиной с палец и заканчивался туго завязанным узлом.

— Дистанционное управление. Но надо быть в трёх метрах от мобиля. Прошу вас!

В просторном салоне могли бы с комфортом разместиться человек десять — под ногами ковёр, широкие диваны по периметру, пара столиков, зеркала, бюро, небольшой шкафчик... И вся эта роскошь, достойная морской яхты, — для меня одной?

— Здесь мини-бар с прохладительными напитками, фрукты, сладости, — Дюваль отворил изогнутую дверцу палисандровой тумбы. — Если пожелаете отдохнуть, есть подушки и пледы. Освежиться можно в конце салона... дверца там, за шкафом. Если вам захочется уединения, нажмите эту кнопку, опустится шторка, отделяющая салон от кабины. Вот переговорное устройство, чтобы связаться со мной. Просто поверните рычажок и говорите.

Он перебрался на водительское место, и "фантом" заскользил вниз по Вишнёвой улице с лёгкостью солнечного луча. Из-за решётчатой ограды дома напротив во все глаза глядела мадам Зайфер, большая любительница сплетен. Надо придумать, как отделаться от её расспросов, когда вернусь.

— Сколько нам ехать? — спросила я.

— Часа полтора, если шоссе будет свободно.

"Фантом" свернул на Черёмуховую, потом на улицу Акаций и выплыл на Торговую, прямо к почтовому отделению. Добежать пешком — четверть часа, на мажи-мобиле — пара минут. Я поднялась выходить, но Дюваль снова оказался в салоне и протянул руку в перчатке за открыткой, сказав почтительно, но твёрдо:

— Позвольте мне, дамзель Войль.

Спрыгнул на асфальт и деловито зашагал к одноэтажному зданию постройки прошлого века, где помещалось почтовое отделение. На Торговой было много магазинов, мелких лавок, кофеин, кондитерских, между ними — парикмахерский салон и фотографическое ателье. Прохожие так и сновали туда-сюда. Многие замедляли шаг, с любопытством поглядывая на шикарный "фантом". Так жители заштатного портового городка, должно быть, глядели бы на круизный лайнер, затесавшийся на местном рейде среди рыбацких шхун. И никому не приходило в голову, что за зеркальными стёклами сидит невидимкой не важная особа, а обыкновенная девушка двадцати трёх лет с досадным изъяном психики, из-за которого ей следует держаться подальше от приличных людей. И уж тем более, не стоит разъезжать в чужих мажи-мобилях...

Чёрные перчатки шофёра напомнили о Фалько. Видел ли он мой отъезд — или сегодня на карауле стоял кто-то другой? Нет, в самом деле, не могут же они наблюдать за мной круглые сутки, это просто расточительно!

Дюваль доложил, что письмо отправлено, занял своё место и повёл мобиль, легко обходя электросолнечные гибриды. Ощущение нарастающей скорости завораживало. Мимо проносились дома, вывески, полосатые маркизы, редкие деревья в лёгком зелёном пушке, люди, спешащие по своим делам. Затем потянулись склады, заборы, промышленные корпуса, над которыми густо синело вольное небо. Наконец и они остались позади, "фантом" вырвался на скоростное шоссе, полетел мимо рощ Зелёного пояса, сверкающих вдалеке зеркальных тарелок городской электростанции, фермерских усадеб с голыми ещё полями и шеренгами солнечных панелей — прочь от Каше-Абри.

Что будет, когда я вернусь?