Дверь за спиной закрылась с тихим щелчком, и прямоугольник света на полу растаял в темноте. Тоже обманул — как Фалько.
Вспыхнули лампы на длинных шнурах, озарив неприютный подвал. Бетонный пол, низкий потолок, стены, с которых сыпалась штукатурка, обнажая кирпичную кладку, воздух, пропитанный пылью и влагой. И сам обитатель этого места, похожий на экспонат комнаты ужасов.
Белолицый был невысок ростом и совершенно лыс. Костистый череп обтягивала гладкая до блеска кожа, щёки запали, бескровные губы были плотно сжаты. На сутулых плечах болталась мятая спецовка, из-под неё виднелся рабочий комбинезон.
— Вы Фосэр? — спросила я.
Коротко дёрнув головой, Белолицый зашагал вглубь длинного коридора, видимо не сомневаясь, что я последую за ним.
— Так вы Фосэр или нет? Мне нужен Фосэр!
Не знаю, что я сделала бы, если бы он не ответил. Бросилась к двери и попыталась вырваться наружу?
Но Белолицый приостановился, слегка наклонил голову к плечу, будто шея у него не гнулась и проговорил тем же шелестящим голосом:
— Фосэр ждёт вас, Верити Войль. Прошу следовать за мной.
Минимум учтивости, и сразу стало легче.
Он подвёл меня к двери, обитой драным дерматином, велел ждать, когда позовут, и исчез внутри с таким проворством, что я не успела рассмотреть ровным счётом ничего. Осторожно, еле-еле, потянула ручку на себя — дверь не поддалась. Хорошо, подожду. Я начала мысленный отсчёт секунд: "Одна, две..." На семьдесят третьей изнутри отчётливо донеслось:
— Входите!
На этот раз дверь отворилась с лёгкостью.
Наверное, именно так выглядела мастерская Затейника из сказки "Сиала в стране Небывалии". Всюду стеллажи и подставки, заваленные немыслимым хламом — кусками дерева и металла, лоскутами тканей, обрывками кожи, проволокой, париками, шляпами, деревянными заготовками для игрушек, частями каких-то механизмов и духи знают чем ещё. Я заметила пару манекенов, швейную машинку. Посреди всего этого кавардака за столом невероятных размеров восседал человек с седыми зализанными волосами. На нём была красная рубашка и чёрный кожаный жилет, на носу — тёмные очки.
— Простите, вы Фосэр?
— Да-да, Верити! Добрый день! — воскликнул незнакомец высоким жизнерадостным голосом и широко улыбнулся. — Проходите, устраивайтесь!
Он указал на табуретку перед столом. На табуретке лежало боа из фиолетовых с серебром перьев.
— Сбросьте на пол! Не стесняйтесь!
На всём огромном столе был только один крохотный островок относительно свободного пространства, прямо перед Фосэром. Там стояла настольная лампа, лежали пяльцы с вышивкой, ножнички, напёрсток, лупа, картонка с нитками, разобранными по цветам.
— Я думала, вы гравёр.
— Это Сумсо гравёр, — весело отозвался Фосэр. — А я, так сказать, арендую у него свободную площадь.
— Почему — так сказать?
— Вы же видели его! Бедняга имя своё едва помнит, куда ему инструмент в руках держать?
Белолицый и есть Сумсо? Нелепица какая-то.
Я села, и баррикада рухляди на столе скрыла Фосэра по самые плечи. Ворох непряденой шерсти, потрёпанные журналы, кружевной веер, жестяные банки из-под чая и сладостей, край лоскутного одеяла, прибор, похожий на морскую астролябию, рваная картонная коробка, из которой торчал пук соломы... Прямо передо мной, придавленные длинноносым башмаком, лежали набекрень часы с кукушкой, деревянная птица свисала из открытого оконца, клювик её был широко распахнут, будто в предсмертном крике, нарисованный глаз смотрел в никуда. Сам Фосэр выглядывал из-за нагромождения вещей, как кукольник из-за ширмы.
Интересно. Если волосы у него натёрты маслом, то почему не блестят? Если не натёрты, то отчего так гладко облегают голову?
— Итак, дорогая Верити, — торжественно объявил Фосэр, — с сегодняшнего дня вы станете другим человеком и у вас начнётся совершенно другая жизнь. Но сначала, прошу вас, разрешите мои сомнения...
Он привстал, поправил очки на носу и внезапно лёг грудью на стол. Мне на колени посыпались мелкие вещи. Я успела вскочить и податься в сторону за миг до того, как из-под подбородка Фосэра выскользнул башмак, увлекая за собой часы. Корпус-домик рухнул на пол, придавив кукушку, механизм внутри издал жалобный стон. Груда на столе пришла в движение. Будто обвал в горах — со всех краёв на пол сыпался хлам.
Фосэр даже не пытался остановить это стихийное бедствие, лежал, улыбался и протягивал мне свою вышивку. Что за балаганный шут! Зато разрешилась загадка с его причёской. Волосы Фосэра были туго стянуты и собраны в конский хвост длиной до лопаток. В наше время, когда даже женщины стригутся всё короче, мужчина с длинными волосами — большая экзотика. На ум опять пришёл дядя Герхард.
— Прошу вас, дорогая Верити, взгляните. Мне кажется, или этот фиолетовый слишком резок? В сравнении с другими цветами, я хочу сказать.
Фосэр вышивал букет анютиных глазок и делал это весьма искусно. Аккуратные стежки лежали один к одному, но цвета были грубоваты, а фиолетовый просто бил в глаза. Я растянула губы в улыбке и произнесла извиняющимся тоном:
— Боюсь, что так, сьер Фосэр. Цвет и правда слишком насыщенный.
Он хмыкнул и выпрямился, вызвав ещё один обвал настольных залежей.
— Благодарю за искренность, Верити.
Стоп. Так это была проверка?
— Сьер Фосэр, могу я попросить вас снять очки?
Он даже не удивился. Без колебаний продемонстрировал свои глаза — неожиданно голубые, дерзкие, и прежде чем снова водрузить очки на нос, развязно мне подмигнул.
— Не бойтесь, я не ем на обед прекрасных дев!
Должно быть, на моём лице отразилось неприязнь — да я и не пыталась её скрыть. Фосэр посерьёзнел.
— Я весёлый малый, Верити, но дело свою знаю. Сейчас мы немного изменим ваш облик и прежде всего лицо. Я нанесу вам на кожу специальное вещество и вылеплю из него ваши новые черты. Это абсолютно безопасно и совсем не больно. Идёмте в гримёрную!
Чтобы этот помешанный прикасался к моему лицу? Мазал какой-то дрянью? Ни за что!..
Но выбора не было. Однажды я уже ослушалась сьера В.К. И что из этого вышло?
Закуток за стеллажами и впрямь выглядел точь-в-точь как театральная гримёрка из синематографических картин. Удобный туалетный столик, большое зеркало с подсветкой, водопроводный кран, раковина, ширма... Только кресло у столика больше подошло бы для парикмахерской или зубоврачебного кабинета.
— Вы красивая девушка, Верити, и останетесь красивой девушкой, но красота ваша станет немного другой. Это не пластическая операция, при необходимости всё можно вернуть назад. А года через три грим начнёт сходить сам, тогда потребуется его подновить. Прошу, садитесь. Для начала изменим цвет глаз. Не пугайтесь, это минутное дело. По капельке специального красителя в каждый глазик... Будет немного щипать, но вы потерпите, правда? На остроту зрения это не влияет. Дайте-ка я сниму вашу шляпку.
Фосэр поставил на стол плоскую деревянную коробку. Внутренность её делилась на мелкие отсеки. Из одних торчали пузырьки, в других лежали брикеты, похожие на куски мыла, но завёрнутые в толстую фольгу. Рядом с коробкой выстроились ванночки и мисочки, на белой салфетке расположились кисточки, ложечки и ещё какие-то приспособления, стопкой легли ватные тампоны. Фосэр надел белый фартук, вымыл руки.
— Откиньте голову назад и пошире откройте глаза. Не моргайте!
Двумя пальцам он раздвинул мне веки на правом глазу.
Слизистую оболочку защипало, будто от перца.
— Глаз не закрывать! Терпите!
Секунд через десять жжение пошло на спад, ещё через пять почти прекратилось. Фосэр промокнул мне слёзы. И проделал то же самое с левым глазом.
— Теперь закройте глаза и позвольте красителю делать свою работу. А я пока займусь вашими волосами. На этот раз неприятных ощущений не будет совсем. Разве что в духовном, так сказать, аспекте. Мне придётся остричь ваши чудесные локоны. Поймите, мы создаём совершенно новый образ. Длина волос это простой признак и изменчивый, но именно он привлекает внимание в первую очередь. И если мы оставим всё, как есть...
Он говорил так настойчиво, что я не выдержала:
— Стригите. Мне всё равно.
— А вот это вы напрасно, дорогая Верити, — упрекнул Фосэр, сбрызгивая мне голову водой. — В столь юном возрасте нельзя придаваться унынию и отворачиваться от будущего. У вас впереди долгая жизнь, и в ней будет много прекрасного. Вы должны полюбить свой новый облик, заботиться о нём, ведь это теперь часть вас. А себя следует холить и беречь...
— Сьер Фосэр, пожалуйста, не надо меня ни в чём убеждать.
— Хорошо-хорошо! Умолкаю!
Он разобрал на пряди мои волосы и бодро защёлкал ножницами.
— Умолкать не надо. Я рада, что вы всё объясняете. Это успокаивает.
Если бы кое-кто другой брал с Фосэра пример. Глаза опять защипало, и вовсе не от капель. Впрочем, это уже неважно. Новой облик, сказал Фосэр. Кое-кто другой встретит меня на улице — и не узнает.
Но разве это возможно?
Фосэр закончил со стрижкой и принялся что-то втирать мне в голову.
— Красящий пигмент проникает в кожу и откладывается в корнях волос. Этого запаса хватит на три-четыре месяца. Потом вам придётся повторить процедуру самостоятельно. Я дам вам с собой мазь. И капли для глаз. Их надо будет капать каждые полгода. Так, хорошо. Теперь наденем вам шапочку, подберём волосы. Немного подправим линию бровей, это необходимо... И приступим к главному. Нет, глаза не открывайте! Я скажу, когда можно. Отдохните немного, я пока всё подготовлю.
Он умолк и, судя по всему, отошёл к столу. Слышались шорохи, постукивания, шуршание фольги, плеск воды.
— Сейчас займёмся лицом. Вам когда-нибудь делали косметическую маску? По ощущениями это примерно то же самое. Я нанесу прозрачный гигроскопичный гель. Подсохнув, он приобретёт цвет вашей кожи и будет выглядеть абсолютно естественно. Итак, начнём.
Он дотронулся до моего лба, провёл пальцами по щекам, носу и подбородку — словно нарисовал некую схему. Его прикосновения были неожиданно деликатными и в то же время деловитыми. Фосэр аккуратно ощупал мои губы, скользнул пальцем по векам, и в этих движениях не ощущалось и намёка на мужской интерес. Не остались без внимания мочки ушей и тыльные стороны ладоней.
— Не стоит забывать о руках. Руки могут выдать человека, так сказать, с головой! — Фосэр хохотнул, радуясь своему каламбуру. — Что ж, приступим. Сейчас я увлажню вашу кожу...
Щеки коснулся холодный тампон, и я невольно вздрогнула. Совсем чуть-чуть, но Фосэр остановился.
— Сейчас ещё можно, но когда я начну наносить гель, вы должны сидеть неподвижно. Никакой мимики. Ни малейшего движения мышц. Будто у вас не лицо, а маска. Я настаиваю, дорогая Верити. Это очень важно.
Маска? Фосэр размазывал гель по моим щекам, как слёзы, а мне вспоминался сумрак вагона, трепет свечного пламени и тёплые блики в глазах Фалько, глубоких, будто ночное море. Только не плакать! Не то получится бородавка на лбу или нос картошкой.
Я ведь даже не злюсь на него за то, что бросил меня так внезапно и грубо. Мне просто больно.
— Вот и всё, — объявил Фосэр. — Вы умница, Верити. Сейчас я накрою ваше лицо светонепроницаемой салфеткой и включу специальную лампу, чтобы гель скорее просох. Можете подремать полчасика. Только умоляю, не двигайтесь.
На веки опустилась мягкая тьма, вслед за ней пришло тепло. Прозвучали и стихли в отдалении шаги…
Должно быть, Фалько велели оставить меня у дверей, и он побоялся, что от страха я вцеплюсь в него, как клещ, отказавшись идти в подвал в одиночку. Он не желала мне зла. Он заботился обо мне. По приказу, да. Но разве кто-то заставлял его утюжить моё платье, которое потом всё равно пришлось выбросить — и он наверняка понимал, что придётся — или баюкать сказкой о солнечных морях, чтобы разогнать мрак в душе…
Зачем он делал это, если ему всё равно?