Если любишь - солги

21.2

Дважды в день в моём почтовом ящике оказывались пять главных столичных газет. Я вынимала их и не глядя бросала в мусорный бак. Городские новости меня не интересовали. Дебаты в Магистериуме? Падение акций сталеплавильной компании? Развод особы голубых кровей? Всё это мир за пределами моей клетки, а значит, его не существует.

Но на следующее утро после поездки в Носсуа я первым делом обложилась свежей прессой и просмотрела каждую газету от первой до последней полосы.

О взрыве в Носсуа было в "Городских известиях", "Шафлю сегодня" и откровенно бульварном "Прожекторе новостей". Первые два издания ограничились пересказом официальной полицейской сводки. Вчера на складе мастерской по изготовлению фейерверков произошёл взрыв; здание склада разрушено, пострадавших нет. Коротенькое информационное сообщение, за которое вряд ли зацепится взгляд столичного жителя.

Но репортёры "Прожектора новостей" увидели в случившемся потенциал для сенсации. Возможно, они знали, что власти что-то скрывают, и решили пощекотать нервы читателям, смешав гремучий коктейль из пары злободневных тем, теории заговора и откровенного вымысла. В статье на четверть полосы автор под псевдонимом Шершень уверенно писал о тайных опытах по созданию гомункулуса, человека из пробирки, невероятно сильного, выносливого, неприхотливого и во всём послушного воле хозяина. Опыты якобы оплачивал некий крупный промышленник в надежде заменить гомункулусами своих рабочих. Покорным силачам не надо платить зарплату, им не требуется отпуск, они не болеют, не напиваются, не заводят жён и детей. Им не нужны квартиры, школы и развлечения. Спят они три часа в сутки, едят самую простую пищу и легко поддаются обучению.

Опыты якобы увенчались успехом, но этого промышленнику показалось мало. Он задумал скрестить своих гомункулусов с оборотнями, чтобы на их крови выращивать магнетические кристаллы. Это была ошибка. Привезённый в лабораторию оборотень впал в буйство и вызвал короткое замыкание. Начался пожар. Огонь добрался до взрывоопасных веществ, которые использовались при опытах, и всё взлетело на воздух.

История была очевидным бредом. Но за мишурой фальсификации сквозили очертания трезвой осведомлённости. Возможно, Дитмар и Евгения были не единственными, кто работал над созданием органического автоматона. Шершень мог знать об этих экспериментах. И о нехватке крови для кристаллов. А слухи о том, что рабочих на заводах заменят машинами, ходили, сколько я себя помню. Да ещё угроза выселения, нависшая над жителями Носсуа, большинство которых составляли как раз рабочие пригородных предприятий. Шершень умело манипулировал страхами общества.

Но главным в его статье для меня было не это. Только "Прожектор новостей" указал точный адрес, по которому произошёл взрыв — видимо, чтобы придать своим россказням достоверности: переулок Лудильщиков, дом 6.

На целые сутки я позволила себе уступить слабости. Бесцельно слонялась по дому, сидела на качелях, глядя, как ветерок колышет листья шиповника, перебирала модные журналы в библиотеке, валялась на диване. Вечером бросилась к почтовому ящику, надеясь на чудо: на опровержение. Пусть напишут, что это ошибка, что взрыв был не в переулке Лудильщиков, а где-то ещё. Или взрыва вовсе не было, это проводились учения пожарных и полиции на случай беспорядков в возбуждённом слухами Носсуа.

Ничего подобного в газетах, конечно же, не было. Серьёзные издания и словом не обмолвились о вчерашнем происшествии, а вечерний выпуск "Прожектора новостей" мне отчего-то не принесли.

Внимание привлекла новость в "Ежедневных хрониках" о системе распознавания пешеходов, разработанной для мажи-мобилей. Концерн "Жено" получил субсидию от Магистериума и обещал в течение года отозвать все проданные мобили, чтобы установить на них полезную новинку.

— Вовремя, будьте вы прокляты!

На следующее утро я приняла душ, надела моделир, дождалась, когда он присосётся к телу, и накинула халат. Возможно, в будущем сьер В. К. собирался разрешить мне непродолжительные путешествия и на этот случай заранее припас в кладовой изящный дамский саквояж. Я положила туда смену белья, две пары чулок и дорожный несессер. Выбрала в гардеробе Рити Ловьи самое скромное платье, чуть-чуть подкрасила лицо и спустилась в холл.

В холле, загораживая собой входную дверь, стоял Фалько. Одет в своё любимое полупальто и мрачен, как грозовая туча.

— Что ты творишь? — проговорил он низким угрожающим голосом. — Что ты творишь, Рити?

Глаза защипало, но с лестницы я сошла не торопясь, остановилась в двух шагах перед ним и лишь затем ответила:

— Я еду в Нид. К родителям. Изабелле и Августу. Если хочешь, можешь составить мне компанию. — Поставила саквояж на пол. — Пойми, пожалуйста, для меня это вопрос жизни и смерти. Я устала быть марионеткой, которую дёргают за ниточки, указывая, куда пойти, где остановиться, в какой позе замереть, когда бояться, куда бежать... Никаких объяснений, никаких ответов. С меня хватит!

— Что случилось? — медленно произнёс Фалько.

— А ты не знаешь? Хочешь сказать, что не следил за мной все эти дни? Вокруг меня гибнут люди. Сначала профессор Барро, теперь Фосэр и Сумсо... Слышал о взрыве в Носсуа?

Фалько кивнул.

— Но с чего ты взяла, что это Фосэр?

— Не держи меня за дурочку! В "Прожекторе новостей" был указан адрес. Вчера, в утреннем выпуске. С тех пор газета больше не выходила. Не удивлюсь, если этого Шершня, автора материала, вскоре найдут мёртвым.

Фалько взял меня за плечи, притянул к себе.

— Успокойся, Верити. Слышишь? Успокойся.

Я задрала голову, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Думаешь, у меня истерика? Напротив. Как раз сейчас я полностью владею собой. Может быть, впервые в жизни. Я будто очнулась от летаргического сна.

Он обнимал меня крепко и бережно, легонько покачивал, гладил по голове, и земля уплывала из-под ног. Хотелось спрятать лицо у него на груди и забыть обо всём на свете, только бы этот миг не кончался.

— Тебя нарочно прислали, чтобы убаюкал меня, уговорил сидеть на месте и ничего не делать?

Фалько перестал покачиваться.

— Никто меня не присылал. Я обещал помочь. Разберусь с одним делом и вплотную займусь твоими тайнами. А тебе сейчас и правда лучше затаиться. Это трудно, но надо потерпеть. Через пару месяцев они признают, что птичка упорхнула, и свернут поиски.

— Ты что, не понимаешь? Они добрались до Фосэра и скоро придут за мной. Кольцо сжимается. Если что-то делать, то сейчас, пока есть фора... Отпусти меня, пожалуйста.

— Хорошо, давай сядем и поговорим, — он увлёк меня на диван, отобрал саквояж и пристроился рядом, не касаясь.

День выдался ясный. Но как бы ярко ни сияло за окном солнце, его не хватало, чтобы наполнить светом сумрачный холл. Тёмные стены, тёмная мебель, тяжёлые плюшевые шторы поглощали самые яркие весенние лучи. Только на изогнутых спинках диванов играли робкие блики, да на шарнанском ковре у наших ног трепетал чудом живой солнечный зайчик. Будто последняя надежда.

— Моих настоящих родителей, Вернера и Марию, наверняка убили. Почему, можно только гадать. Есть масса причин, по которым взрослые люди могут стать кому-то неугодны. Но что, если дело не в них, а во мне? Меня ведь прятали со младенчества, теперь я это понимаю. И... это страшно. Что во мне такого, из-за чего стоит убивать людей?

Фалько взял мои руки в свои. На его лице промелькнуло странное выражение. Досада? Неудовольствие? Я не успела разобрать.

— Ты ни в чём и ни перед кем не виновата, — твёрдо сказал он.

— Не в этом дело. Августу и Изабелле грозит опасность. Они наверняка что-то знают, не могут не знать. О сьере вэ ка, о моих настоящих родителях, а может, и обо мне самой. Смешно, да? Я прожила рядом с ними столько лет, не понимая очевидного. И теперь у меня две причины как можно скорей поехать в Нид. Убедиться, что с ними всё в порядке, и поговорить начистоту.

— Ты понимаешь, что тебя там ждут? — спросил Фалько.

— Они не знают ни моего нового лица, ни имени. Я буду очень осторожна. Похожу вокруг, посмотрю. Может быть, напишу открытку и понаблюдаю за реакцией.

Я не успела договорить, а Фалько уже принялся качать головой.

— Ни в коем случае. Ты как ребёнок, которому вздумалось поиграть в шпионов. Как только приблизишься к дому, тебя тут же возьмут на заметку. И грим не спасёт. Ты в розыске, твой портрет висит в каждом участке. А в Ниде тебя поджидают не рядовые шавки, а бывалые сыщики с намётанным глазом. Думаешь, ты первая, кто прячется от них под маскировкой?

— Хорошо, убедил. Я не буду лезть на рожон, просто удостоверюсь, что они живы.

Фалько тяжело вздохнул.

— Давай поступим так. Я отправлюсь в Нид и посмотрю, как дела у Войлей. Ты знаешь, я могу проникнуть незамеченным куда угодно. Если представится шанс, задам им пару вопросов. Не бойся, силу применять не буду. А ты в это время затаишься, как мышь, и носу не высунешь из дома до моего возвращения. Понятно? И ради всех стихий, не вздумай писать родителям!

— Я и не собиралась писать из Шафлю, — обиделась я.

— Не надо вообще ничего писать, — проговорил Фалько медленно, чуть ли не по слогам и крепче сжал мои руки. — Дай мне три, нет, четыре дня. Просто оставайся дома и жди. Обещаешь?

Он так старался меня убедить, что отказать было просто невозможно. Я кивнула.

— Нет, не так. Обещай вслух.

— Хочешь поймать меня на слове? Хорошо. Я обещаю не выходить из дома и ничего никому не писать четыре дня, начиная...

— С завтрашнего, — быстро подсказал Фалько.

Маленькая хитрость. Ну и пусть. Один день роли не играет.

— С завтрашнего, — повторила я. — Но ты вовсе не обязан никуда ехать. Это моё дело и...

Он дотронулся пальцем до моих губ, пресекая поток слов.

— Четыре дня, — повторил тихо.

Я сидела, боясь дышать.

А он медленно отнял руку, поднялся и не оглядываясь вышел вон.

Я видела, как растворилась и закрылась входная дверь, но когда подошла запереться, обнаружила, что защёлка уже задвинута.