Если любишь - солги

23.1

Закатное солнце позолотило солнечные панели на крышах зданий. Я наскоро перекусила в маленьком симпатичном кафе и, следуя указателям, вышла к месту, которого мне было приказано избегать во что бы то ни стало.

Сердце Шафлю — главный комплекс Магистериума. Здесь заседал Совет, хранился архив, располагались академия наук, университет, библиотека и музей естественной истории. Полтора десятка огромных величественных зданий, которые я много раз видела на рисунках и фотографиях, теперь предстали передо мной воочию. Каждое здание было центром собственного мира с обширной площадью, зелёными аллеями, цветниками, фонтанами, статуями, монументами и скамейками для отдыха. Комплекс занимал территорию, на которой мог бы поместиться небольшой городок. Нечего и думать осмотреть всё за один раз, тем более, дело шло к вечеру.

Я прекрасно сознавала, что сую голову в пасть льву, но решила прогуляться до Совета и, может быть, заглянуть в музей. Судя по указателям, они находились рядом. Кто знает, вдруг завтра шанса уже не будет.

К зданию Совета вела широкая липовая аллея. Ветерок шелестел кронами, солнце играло в листве, и деревья бросали под ноги трепещущие тени. Рядом шагали праздные туристы и деловитые мажисьеры. Ни один не задержал на мне взгляда, но нервы звенели, как туго натянутые струны. Возможно, Марсий здесь не один. Что, если Дитмар и Евгения приехали навестить свою занятую мать? Поможет ли моя маскировка, если мы столкнёмся лицом к лицу?

Я постояла у подножия лестницы, глядя на мощные колонны, на фронтон с гордой надписью "Не будет императоров и королей, не будет границ, а будет только власть знания", на барельеф фирамских богов, покровителей наук, с символами мудрости и силы — глобусом, свитками, микроскопом и магическими кристаллами. Снизу рассмотреть композицию было трудно, но барельеф изображали во всех учебниках, как и статуи, расставленные вдоль крыши. В реальности всё это было огромным и помпезным.

За колоннами, в глубине портика, виднелись двойные двери высотой с дом — створки украшены резьбой и узорчатыми медными накладками. Кем должны чувствовать себя люди, каждый день проходящие в эти двери — мошками? Или богами?

По вечерам туристам разрешалось осматривать холл Совета. Но искушать судьбу до такой степени было уже безумием.

Зелёная стрелка на витых чугунных ножках гласила: "Музей — 200 метров", и я двинулась налево вдоль длинного фасада. От долгих хождений по городу гудели ноги, желудок намекал, что пирожное, съеденное в кафе, мне приснилось, побаливала голова. Пора отправляться домой, и будь что будет. Но я всё шла и шла, пока не обогнула необъятное здание и не увидела с торца блестящую золотом надпись "Музей естественной истории".

Надо же, Совет и музей обитали вместе, в одних стенах.

И что дальше? Неужели я не найду лучшего занятия, чем рассматривать бурые кости человеческих предков, чучела обезьян и скелеты ископаемых ящеров, подвешенных к потолку на тросах?

Взгляд скользнул по строгим афишам. Та, что справа от двери, гласила: "Фауна Затонувшего континента. Выставка подводных диковин!" Левая приглашала на лекцию "Культовые практики людей каменного века. По материалам находок в Лезвянском могильнике и на стоянке Арказ (Западные Тайяны)". Лектор — профессор этнографии Огюст Жюстен.

Что-то знакомое чудилось в этом имени. Где-то я о профессоре слышала или читала. Нет, именно слышала. В разговоре. На улице, ещё в Каше-Абри. В двух шагах от дома...

Сердце пропустило удар. Профессор Барро говорил о друге-этнографе и жалел, что тот в отъезде... В Шафлю! Я присмотрелась к афише. Лекция через четыре дня. Так много времени мне не дадут. Впрочем, не беда. Жюстен, кажется, где-то преподаёт. Зайду в музей и спрошу. Они должны знать.

Усталость забылась. Вот что привело меня в логово мажисьеров! Вот зачем я здесь — волей случая или подсознания, которое, говорят, ничего не забывает и подспудно управляет нашими поступками.

Купила билет в автоматической кассе и вошла в просторный вестибюль. Диорамы вдоль стен представляли вымерших животных в ландшафтах минувших эпох. В центре ожидаемо красовался гигантский ящер — не скелет, а весьма натуралистичный муляж. В его зубастой пасти легко поместился бы "фантом". Вокруг муляжа кружили две группы туристов во главе с экскурсоводами; между ними, заложив руки за спину, прогуливался пожилой смотритель в тёмно-синем форменном кителе. К нему я и обратилась:

— Добрый вечер! Не подскажите, где мне найти профессора Жюстена?

Надо было спросить иначе — чётче, точнее, но фраза сама слетела с губ. И — о чудо! — оказалась кстати.

— Он сейчас у директора, — отозвался смотритель безо всякого удивления.

Видимо, решил: раз спрашиваю, значит, рассчитываю застать, соответственно, человек не посторонний. Посторонний не станет искать профессора в музее.

Я чуть не запрыгала от радости. Таких совпадений не бывает. После всех потерь и разочарований судьба решила преподнести мне маленький подарок. Человека, который способен хоть что-то объяснить.

Едва дождавшись указаний смотрителя, поспешила через холл к двери с надписью "Для персонала". В груди замирало. Что-то сейчас произойдёт, что-то откроется. Не может быть, чтобы звёзды сошлись так счастливо, и это было впустую.

В директорской приёмной дама-секретарь с пышным жабо на груди, важная, как цесарка, смерила меня взглядом и попросила обождать полчаса на кожаном диване.

— Или можете прогуляться по залу гигантских птерозавров.

Скучать в обществе надутой особы, следящей за каждым моим вздохом, не хотелось, и через тамбур напротив приёмной я вышла в музейный зал.

Вот они — костяные ящеры, парящие в воздухе.

Зрелище оказалось более величественным и захватывающим, чем я ожидала. Ажурные чудовища с длинными зубастыми клювами, размах крыльев не меньше, чем у аэромобиля. Ни тросов, ни проволок видно не было, хотя я переходила с места на место, наклоняла голову, пытаясь поймать момент, когда свет из окон хоть на миг отразится от прозрачных нитей, как отражался от лонжи, несущей в небеса Принца-Сокола. Экспонаты слегка покачивались, будто их колыхал неосязаемый ветер. А самый грандиозный ещё и шевелил крыльями. Сколько же в нём метров?

— Почти тридцать, — произнёс тяжёлый низкий голос за моей спиной.

По затылку как будто ударили молотком. В глазах вспыхнуло — и потемнело. К счастью, всего на миг. Я даже не пошатнулась. Дождалась, пока зрение восстановится, — пара секунд, — вздохнула глубоко и заставила себя обернуться.

Смотритель. Всего лишь смотритель. Тоже в годах, как и тот первый, в вестибюле, одного со мной роста. Но тип примечательный. Широкая грудь бочонком распирала китель спереди, сгорбленная спина — сзади, крупная голова сидела прямо на плечах, без шеи. Над крутым лбом поднималась грива чёрных, с проседью, волос. Тяжёлый подбородок, массивные надбровья и неожиданно тонкий аристократический нос. Но самое главное — глаза. Таких глаз я в жизни у человека не видела. Хотела отойти, но ноги приросли к полу, в затылке глухо пульсировала боль.

— Впервые в нашем зале?

Смотритель пытался улыбаться, однако во взгляде его была свинцовая, стылая тяжесть. Так, наверное, мог бы смотреть мертвец, который побывал в глубинах ада и сумел вернуться назад, исковерканный телом, и с душой, оставшейся вне жизни.

— Да, — выдохнула я.

Односложные ответы кажутся людям грубыми, и это к лучшему — отбивает охоту общаться. Но страшного человека было трудно смутить.

— Взгляните, разве он не прекрасен? — смотритель двинул зрачками вверх. Голова у него, должно быть, не запрокидывалась.

Я невольно подняла взгляд на воздушного ящера, и в затылке тяжко ухнуло.

— Настоящий дракон, — в голосе смотрителя слышалось то ли восхищение, то ли насмешка. — Какая мощная грудная клетка! В ней вполне мог родиться огонь. Вообразите, что эти кости одеты плотью, покрыты мехом или перьями... Как вы думаете, у дракона были перья, или он, как нынешние ящерицы, расхаживал в грубой пупырчатой шкуре? В воздухе, на высоте, должно быть холодно. Я ставлю на мех и перья. А вы?

В голове стучало: "Отпустите меня, я хочу уйти", но впервые я не могла выговорить то, что думала. Оставалось лишь дать ответ на бредовый вопрос:

— Если он был покрыт мехом, то изрыгая огонь, рисковал поджечь сам себя.

— Пожалуй, верно, — удивился смотритель.

Да он просто сумасшедший! А я не могу пошевелиться, тело словно онемело. И ему это нравится. Насмешка в голосе и мёртвая стужа в глазах. Он, должно быть, режет женщин ночами и прячет тела в городской канализации. Здесь, на службе, он выбирает себе жертв. Я буду следующей.

— Обратите внимание на череп. Мозговая часть в нём чрезвычайно развита. Не удивлюсь, если разум этого существа был подобен человеческому. Сей крылатый завр мог властвовать над миром ящеров, как человек ныне властвует над животными. Могучий и мудрый, он верил, что достиг всех вершин и никто не свергнет его с пьедестала. Но прошли миллионы лет, и что он теперь? Набор костей на потеху публике.

Смотритель причмокнул влажными губами, и у меня закатилось сердце. Представилось, что сейчас он разогнёт спину, выпрямится и вцепится мне в горло своими длинными, чуть не до колен, руками.

Но страшный человек отошёл в сторону, и желчь, подкатившая к горлу, отхлынула, боль в затылке ослабела.

— Вам это не интересно? Понимаю. Какое дело молодости до ископаемого, пережившего свой мир... У вас дела. Ступайте. Поговорим позже.

Будто сняли заклятье — ко мне вернулась способность двигаться и чувствовать. Слабость в ногах. Внутренний озноб, от которого стучат зубы. И холодок влажного от пота белья.

Покинув зал, я долго стояла, привалившись плечом к стене и пытаясь прийти в себя. Проклятый безумец выпил из меня все силы. А впереди — разговор с профессором Жюстеном. Наверняка непростой.