Если любишь - солги

Глава 8. Нападение

Автоматонов инженера Планка я так и не увидела. Пока в большом бальном зале Карассисов самые совершенные в мире механические куклы на флюидах исполняли балетную миниатюру "Пришествие весны" для десятка мажисьеров и людей, я гуляла по саду в благословенном одиночестве. Тюльпаны, нарциссы. Цветущий оазис в пустыне жестокости и обмана...

Порой и я способна обмануть — как сейчас. Пообещать Евгении вернуться к началу представления, искренне веря, что обязана сделать это хотя бы из простой учтивости. А через полчаса, бредя мимо гиацинтовых пригорков, понять, что не хочу играть в её игру. Мажисьен была добра ко мне, опекала, как больного ребёнка, но не хотела отпускать. Сначала под предлогом того, что Дюваль увёз в город Барро и вернётся не раньше полудня, а второй их шофёр в отпуске, потом из заботы о моём желудке, и наконец из желания, как она выразилась, сохранить приятное общество.

— Верити, дорогая, прошу, сделайте мне одолжение, останьтесь на обед. Я понимаю, вам неловко и неприятно встречаться с остальными, но за завтраком вы почти ничего не ели, а если откажитесь от обеда, вконец расстроите себе пищеварение и заставите меня страдать от чувства вины. Давайте считать вчерашний инцидент недоразумением. А любое недоразумение можно преодолеть, правда? Проявите чуточку великодушия, ради меня, и увидите, что ваши обидчики полностью раскаялись. Мужчины, как дети, не сознают последствий своих шалостей, пока их не поставишь в угол... о, я утрирую, конечно! Но мой брат, Аврелий и их друзья не хотели причинить вам боль и теперь, поверьте, сделают всё, чтобы заслужить прощение. А лицемер Барро после своей безобразной выходки навсегда изгнан из нашего дома.

Что ж, на обед я сходила. Повар Карассисов вновь постарался на славу, но мне кусок в горло не лез. Все вели себя, как после экскурсии на ферму оборотней — словно ничего не случилось. Светски беседовали, шутили, смеялись, восторгались яствами и винами, а Ливия и Тьери, кажется, вовсе не считали себя жертвами жестокого розыгрыша. Возможно, Евгения права, это просто недоразумение, а я слишком изнежилась вдали от людей и слишком долго лелеяла свою тайну, чтобы посмотреть на произошедшее здраво.

Но стоило поймать взгляд Дитмара, как все доводы рассудка разлетелись вдребезги — ни раскаяния, ни хотя бы сожаления в этом взгляде не было, только самоуверенность и превосходство. Он предложил мне попробовать картофельный гратен, тот самый, который нахваливала Евгения. Я согласилась, но не почувствовала вкуса. Он заговорил о театре — я отвечала, едва понимая, о чём речь.

На этот раз он сидел напротив, а не рядом, и не смог задержать меня, когда обед закончился. Едва все поднялись из-за стола, чтобы идти в бальный зал, я поспешила к себе в комнату и не отвечала на стук, пока не услышала голос Евгении, зовущий на представление...

Смотреть на механических кукол желания не было. Я сама чувствовала себя марионеткой, которую дёргали за нитки, заставляя плясать под чужую музыку. С другой стороны, что такое Верити Войль, или Верити Клес, если угодно, чтобы устраивать ради неё сложный спектакль с десятком второстепенных персонажей? Может быть, у Верити мания величия?

В любом случае, моя дружба с мажисьерами кончена. Пусть только отправят домой. Иначе придётся идти пешком в деревню Эссей и выяснить, как добраться до города.

Сад Карассисов по-прежнему цвёл и благоухал, наполняя душу покоем. Днём следовать знакомой дорогой было легко — мимо кактусов и орхидей, к пруду с гигантскими кувшинками и симпатичной беседкой на берегу. В воде резвились красные и жёлтые рыбки. Я немного посидела, любуясь окружающей красотой и давая отдых ногам, потом решила, что здесь будут искать в первую очередь, и направилась по тропинке, ведущей в заросли сиреневых кустов. На этот раз заблудиться не боялась, у меня был план: не торопиться, смотреть по сторонам и замечать ориентиры.

В кармане плаща обнаружился брелок, подаренный Дитмаром. Подумала зашвырнуть его в заросли, но маленькие глазки на милой кошачьей мордочке смотрели так ласково и доверчиво, что рука дрогнула, и котёнок вернулся обратно в карман. В конце концов, зверёк не виноват, что его даритель оказался... а кем, собственно? Лицемером? Подлецом? Так он мне ничего не обещал, я всё сама придумала.

Настроение опять испортилось, мысли крутились вокруг Дитмара и вчерашнего испытания. Неудобные вопросы задавали всем, не только мне, хотя Оскара можно в расчёт не брать, с ним это было для вида. Но Ливию и Тьери освободили после ответа на третий вопрос, а меня допрашивали бы, пока не довели обморока — если бы не Евгения. Неужели это случайность?

Свет дня потускнел. Я очнулась от раздумий и поняла, что нарушила свой план — перестала следить за местностью и забрела в хвойный лесок. Пихты и лиственницы с мягкими иголками затеняли тропинку под ногами, впереди маячило зелёное строение под шиферной крышей, подозрительно похожее на обезьяний домик Евгении. А ведь я нарочно свернула в другую сторону от пруда, чтобы не оказаться вблизи неприятного места.

Кажется, у меня открылся новый талант — принимать неверные решения. Если соединить его с неумением лгать, остаётся одна дорога — в петлю.

Я огляделась вокруг: нет ли движения в хороводе стройных стволов и зелёных раскидистых лап. Здесь меня нашёл Дитмар. А если он со своим магнетическим чутьём пройдёт по моему следу и сейчас? Не хотелось бы остаться с ним один на один в безлюдном месте.

Мужская фигура выступила из-за пушистой лиственницы в десяти шагах передо мной, не качнув ни одной ветки, внезапно и бесшумно, словно призрак. Мешковатые парусиновые брюки, свободная вязаная кофта цвета сливок, шляпа с широкими мягкими полями, закрывающими лицо... От сердца отлегло: это не Дитмар. Человек был сухощав и не слишком высок, но двигался с грацией и быстротой мажисьера. Я поняла, кто передо мной, за секунду до того, как пришелец заговорил:

— Интересуетесь работой моих племянников?

— Просто гуляла... задумалась, и ноги сами принесли сюда.

Я заставила себя замолчать. Никто не запрещал гостям ходить к ферме и обезьяньему дому, значит, и оправдываться незачем.

Дядя Герхард приблизился, лёгкий, как дух воздуха. Тень от полей шляпы милосердно скрывала его красные глаза, были видны лишь тонкие губы, острый нос и щёки, будто натёртые белилами.

— Я тоже люблю здесь прогуливаться. Солнечные лучи вредны для моей кожи, а хвойный лес даёт тень и прохладу. Кроме того, в оборотнях много жизненной силы, это притягивает, не правда ли?

— Н-не знаю.

Дядя Герхард с улыбкой кивнул на обезьяний дом:

— Вам интересно, что там? Хотите взглянуть?

— Нет, спасибо.

— Отчего же? — он чуть склонил голову на бок.

— Простите, но я видела страдания оборотней. Не хочу смотреть, как мучаются обезьяны.

Прозвучало грубо. Но дядя Герхард не обиделся:

— В наш порочный век приятно встретить здоровую натуру. Обычно люди с охотой наблюдают за чужими муками.

Из дома опять раздались рык и звуки ударов. Я поёжилась.

— Они чувствуют наше присутствие, — объяснил дядя Герхард. — И бесятся от бессильной ярости.

— Или от отчаяния. Ваша племянница говорила, что обезьяний ум близок к человеческому, и сейчас я невольно представляю себя на месте её подопытных. Знать, что кто-то собирается вживить тебе устройства для контроля над мозгом, чтобы управлять каждым твоим движением и желанием… От этого можно сойти с ума. А ещё страшнее не знать, но чувствовать, как у тебя день за днём отнимают власть над собственным телом, мыслями, эмоциями.

Я не стала говорить, что вчера на своём опыте ощутила, каково это.

Дядя Герхард усмехнулся:

— Разум ликантропов даже в зооморфном состоянии остаётся практически человеческим, но вы говорите только об обезьянах.

— Потому что ваша племянница превращает в органические автоматы обезьян, а не оборотней.

— Ах, так вы не в курсе? — мажисьер кивнул на зелёный дом. — Это их совместная лаборатория — Эжени и Дитти. Эжени пытается создать идеальных слуг из обезьян, а Дитти считает, что это мелко, и ставит эксперименты на оборотнях. Мальчик талантлив, они оба талантливы. Но у Эжени острый целеустремлённый ум, а Дитти смотрит на науку, как на потеху, и занимается необязательными вещами не ради результата, а ради удовольствия от процесса.

Он продолжал говорить, но я едва слышала. Это было, как удар по голове. Дитмар превращает в оргаматы оборотней. Почти людей.

Да, все они — потенциальные убийцы, звериная природа рано или поздно возьмёт своё. Но от экспериментов на оборотнях один шаг до экспериментов на людях. Какая разница между хищным оборотнем и тем же садовником-маньяком, которого разоблачил физиограф Ларсона? Для Дитмара, скорее всего, никакой. Для него любой человек без магнетического дара — потенциальная подопытная крыса. Даже девушка, которую он нежно держал за руку и для которой призывал волшебных светляков.

— ...основные лаборатории находятся в подвале под домом, — голос дяди Герхарда вывел меня из самопогружения. — Там имеется полный набор оборудования, а благодаря мощным кристаллам, нет недостатка в энергии. Но для работы с оргаматами детям приходится бегать сюда, в лес. Моя сестра не разрешает держать подопытных в доме.

— А как же Бобо? — спросила я.

— Это законченный образец. Эжени смогла доказать, что он абсолютно функционален и безопасен, и Тави разрешила сделать для Бобо исключение. Вообще-то она не одобряет их с Дитти проекты и предпочла бы, чтобы дети занимались энергетикой, но бить по рукам не хочет.

— А над каким проектом работаете вы, мажисьер Карассис? — я постаралась задать этот вопрос предельно учтивым тоном, но видимо, не справилась.

Дядя Герхард неприятно рассмеялся:

— У меня нет проектов, милое дитя, потому что мажисьер я только по рождению. Волей природы и судьбы, мне не дано ни магнетического таланта, ни склонности к наукам. Я нахлебник, прожигатель жизни, урод, который транжирит семейное состояние, тогда как другие его приумножают...

— Простите, — прошептала я.

— О нет-нет! Не извиняйтесь. Это я поставил вас в неловкое положение своими желчными речами, — он откинул голову назад, и на мгновение под шляпой рубинами блеснули глаза. — Давайте я провожу вас к дому. Должен сказать, вы самая приятная гостья из всех, кого дети завлекли под нашу крышу на сей раз. В вас есть непосредственность и блеск истинной жизни, что нынче нечасто встретишь, а я смыслю в таких делах, уж поверьте. Да, иногда мои племянники делают удачный выбор... В прошлом месяце пригласили пианистку, уже немолодую даму, и мы два дня подряд играли дуэтом. Не помню, когда ещё я получал такое удовольствие.

Мы выбрались из-под сумрачной сени пихт и оказались в обычной берёзовой рощице. Эту часть сада Евгения гостям не показала. Наверное, сочла недостаточно эффектной. Но мне в радость был свет среди белых стволов. Солнце и ветер играли с листвой, рассыпая вокруг лёгкие блики, я следила за их танцем, почти не слушая дядю Герхарда. От меня уже не требовалось поддерживать беседу — странный мажисьер болтал без умолку, забыв о моём присутствии. Речь его становилась всё более лихорадочной и бессвязной, словно он пьянел на ходу. Но дороги не терял и вскоре вывел меня к знакомым орхидеям. Отсюда и до гиацинтовых пригорков рукой подать. А там — Дитмар, Евгения, остальные...

— Спасибо, что проводили, мажисьер Карассис, но пожалуй, я предпочту ещё немного погулять.

Казалось, дядя Герхард так увлечён собой, что пойдёт дальше, не услышав моих слов и не заметив, что меня нет рядом, но мажисьер без магнетизма оборвал себя на полуслове и даже изобразил некое подобие галантного поклона:

— В таком случае, милое дитя, я вынужден вас покинуть. Мне надо принять лекарство. Не уходите далеко, а то потеряетесь.

И он двинулся прочь стремительной, но какой-то сбивчивой походкой, словно хромая водомерка. А я направилась в другую сторону, спеша уйти подальше до того, как он расскажет "детям" о нашей встрече.

Наверное, это глупо — прятаться, убегать. От долгих прогулок по саду второй день подряд гудели ноги, но после откровений дяди Герхарда семейство Карассисов приводило меня в ужас и мысль о пешем марше в Эссей уже не казалась безумием. В голове зародилось дикое подозрение: что, если Дитмар и правда готов перейти к экспериментам на людях и как раз ищет подопытного, молодого, здорового, без родных и друзей. Такого никто не хватится в случае пропажи.

Если это будет женщина, тем лучше. Оргамат полностью покорен воле хозяина и готов исполнить любой приказ. Я не ошиблась, думая, что нравлюсь Дитмару, и его поведение теперь понятно. Он обращался со мной, как со своей собственностью. Как с игрушкой, которая подойдёт и для опытов, и для постельных забав.