Если любишь - солги

Глава 23. Магистериум

В газетах появились планы реконструкции Носсуа. Полный снос старых кварталов, современные доходные дома с автоматическими столовыми и прачечными, модные бутики, рестораны, кабаре, парк аттракционов и сквер для прогулок. Изюминками преображённой окраины должны были стать первый в мире электротеатр для показа объёмных синематографических картин и самый большой универсальный магазин. Обещали новые рабочие места, подземную стоянку для мобилей и уникальную службу доставки товаров силами наземных и летающих автоматонов.

Ещё писали о хулиганах, которые завели моду выскакивать на дороги перед мажи-мобилями, желая испытать новую систему распознавания пешеходов. Дважды за неделю безрассудные выходки закончились плачевно. Власти устами газетчиков разъясняли, что пока систему устанавливают только на новые мобили, переоборудование уже проданных займёт время и начнётся не раньше следующего месяца, а тех, кто намеренно провоцирует дорожные происшествия, ждёт наказание по всей строгости закона. Ладно, запомню: под мобили не бросаться...

Я надела лёгкое платье с плиссированной юбкой и пошла гулять по Шафлю. Никуда не торопясь, ни от кого не таясь и ни на что не надеясь.

Широкие тротуары были вымощены гранитной плиткой, посередине в два ряда росли каштаны. По проспекту, отделённому витой чугунной оградкой, стеной двигались мобили; "стрел" и "фантомов" среди них было больше, чем я видела за всю жизнь. Вдоль бульвара красовались дворцы с высокими портиками и мраморными статуями — музеи, театры, научные институты, библиотеки и академии, которые входили в состав Магистериума.

В Шафлю Магистериум был повсюду, на каждой улице и площади. Грандиозные сооружения воплощали собой власть и могущество, лучились светом разума и благих помыслов. Причём, лучились в буквальном смысле слова: шпили над куполами окутывало золотое сияние, отчётливо видимое на фоне неба. По этому сиянию я быстро научилась узнавать здания, принадлежащие Магистериуму. По широким лестницам сновали обычные люди и бледные утончённые мажисьеры. К счастью, ни один из них не походил на Дитмара и его друзей, хотя не раз и не два моё сердце замирало при виде гордой осанки и светлых волос.

Впереди над крышами показались башни Светил, я повернула направо и вскоре вышла к набережной Огней. Этой набережной и этим башням подражали градостроители Каше-Абри, но теперь я видела, насколько оригинал превосходит копию. У Каше-Абри хватило средств на единственную башню, здесь же под облака вознеслись сразу четыре. Каждую венчала огненная сфера под цвет одного из светил: солнечную башню — жёлтая, три лунные — белая, голубая и красная. Сферы вращались, разливая вокруг неземной свет. Низки зелёных шариков поменьше оплетали все четыре башни от основания до вершины, шарики скользили по невидимым нитям то вверх, то вниз; некоторые вдруг отрывались, взмывали в небо, кружились в хороводах и по одному возвращались на место.

Набережная была выстроена в четыре яруса, каждый шириной с хорошую площадь: гранитные ступени, львы и грифоны на парапетах, изящные фонари, пирамидальные тополя, кипарисы, цветочные клумбы, мраморные ротонды, сказочные теремки закусочных, уличные музыканты и актёры, пристань для прогулочных электроходов…

В воздухе парили ярко раскрашенные аэростаты, демонстрируя эмблемы известных фирм. Эмблемы сверкали и переливались. В стальных водах Шэ отражались блуждающие огни башен и роскошные фасады особняков на том берегу. Разноцветные всполохи над рекой создавали ощущение праздника, и даже посреди дня на набережной было полно гуляющих. А я, по замыслу сьера В. К., должна была сгнить в мрачном особняке, не увидев этого великолепия.

Захотелось спуститься вниз, забыться в весёлой толпе.

Две девушки, наряженные фарфоровыми куклами, развернули афишу "Театр живых автоматонов Клаффарда Планка. Закрытие сезона. "У Платана". Прямо сейчас. Бесплатно!" Девушки были совсем одинаковые, с белыми, раскрашенными лицами, только у одной глаза тёмные, у другой светло-серые.

— Где это — "У Платана"? — спросила я.

— Вон там! — черноглазая показала пальцем. — Это же тот самый платан, у которого Дора Дун встречалась с Сержем Сенном незадолго до своей трагической гибели! Все ходят к платану!

Вторая девушка подмигнула:

— Только никакого платана нет. Прошлым летом в него ударила молния, остался один здоровенный пень. Мадам Кольнар быстренько получила разрешение и построила вокруг него кафе, а теперь ещё и с театром Планка договорилась. Ловкая ведьма, а?

— Идите скорей, — поторопила черноглазая. — А то сейчас соберётся толпа, и вперёд будет не пробиться.

Почему бы и нет? Увидеть танцы автоматонов у Карассисов мне не довелось, так может, хоть теперь полюбуюсь на это чудо. Я спустилась на два яруса и подошла к маленькому кафе, оформленному в стиле романтического садового грота. Из стены, облицованной диким камнем, живописно выпирал гигантский пень, его обугленный слом с длинной зазубриной на конце торчал выше крыши, устланной солнечными панелями.

На площадке перед кафе уже собирались зрители. Я пристроилась между дамой с мальчиком лет восьми и двумя девушками-подругами. Из кафе послышался звук флейты. Дверь распахнулась, из темноты явился юноша в чёрно-белом балахоне, и печальная мелодия поплыла над площадью. Следом показались ещё двое в просторных рубахах и брюках, один играл на лютне, другой на виоле. Раздалось ритмичное буханье, и к музыкантам присоединилась тоненькая девушка в длинном платье. Она била в изрядных размеров барабан, который держался на перекинутом через плечо ремне.

Артисты выстроились перед публикой, их лица, раскрашенные белым и серебряным, были безмятежны, в то время, как руки выделывали разные немыслимые вещи — вертели инструменты, подкидывали и ловили, перебрасывали друг другу, при этом мелодия не сбивалась, а неспешный поначалу ритм всё убыстрялся, превращая печальный мотив в весёлую джигу.

Я увлеклась трюками и не сразу заметила движение за спинами музыкантов, а те вдруг расступились, пропуская вперёд с десяток танцоров — мужчин и женщин. Публика ахнула. Одежды из прозрачного газа открывали взглядам гибкие тела, лишь самые интимные места были спрятаны под узкими серебряными повязками. Но куда больше, чем нагота танцоров, потрясали шестерёнки, рычажки и подшипники в их животах, шарниры вместо плечевых и коленных суставов и прочая механика, проглядывающая в отверстиях у кого на затылке, у кого в горле, у кого в груди. Отверстия были проделаны аккуратно, на раны или увечья не походили. Ни крови, ни технических жидкостей, ни обрывков проводов — никакой неряшливости. Посеребрённые детали гармонично сочетались с костюмами и гримом.

Но рассмотреть подробности было трудно. Танцоры ни секунды не стояли на месте — скакали, вертелись, совершали сложные па и пируэты, юноши подхватывали девушек и подбрасывали высоко в воздух. Было жутко и увлекательно следить, как стремительные движения складывались в затейливый узор танца.

Публика, а вокруг теснилось уже человек сто пятьдесят, затихла, на лицах читался восторг. Но не всем шоу пришлось по нраву. Моя соседка что-то сердито пробормотала себе под нос и ладонью прикрыла мальчику глаза, а через минуту на её месте уже стоял мужчина в расстёгнутом пиджаке и съехавшем на бок галстуке, пожирая взглядом обнажённых танцовщиц.

Толпа прибывала. Музыканты заиграли новую мелодию, ещё быстрее и задорнее. Танец превратился в цирк — артисты выстраивали пирамиды, кувыркались, делали сальто, подпрыгивая так высоко, что приходилось задирать голову.

Первое потрясение улеглось, на ум шли мысли о марионетках и кукловодах, о том, что моя жизнь подобна метаниям неумелого танцора в тщетной попытке разгадать замысел балетмейстера. Волшебство рассеялось. Красивые лица автоматонов были слишком неподвижны, быстрые, филигранно отточенные движения нарочито лишены экспрессии, но при этом по-человечески пластичны. Закралось сомнение: а правда ли передо мной механические танцоры — или это люди изображают кукол, которые изображают людей?

Соседи стали раздражать. Девушки слева толкались и хихикали, мужчине справа, должно быть, не хватало места, он норовил оттереть меня в сторону и вылезти вперёд. Зрители в первых рядах прихлопывали и приплясывали в такт музыке, сзади напирали, пытаясь что-то разглядеть над головами впередистоящих.

Напротив, с другой стороны импровизированной сцены, мелькнула пара бледных лиц. Смотри-ка, мажисьеры тоже не гнушаются уличными шоу.

В животе шевельнулся холодный червячок. За прыткими, как стрижи, танцорами, было толком не разглядеть, но одно лицо показалось мне знакомым. Не Дитмар, хотя и блондин. Да среди них большинство — блондины...

Марсий!

Не может быть.

Точно Марсий. Склонился к ушку узколицей шатенки-мажисьен. Дамский угодник, будь он проклят. Шафлю — огромный город, не город, а целый мир, здесь можно столкнуться с кем угодно, хоть с самой Октавией Карассис. Но Марсий! Случайность? Если это за мной, прислали бы не его, а Дитмара или Аврелия. Да и зачем? Для ловли беглецов есть полиция, жандармы.

Мысли прыгали, как масло на сковородке.

Марсий не смотрел на меня, даже беглого взгляда не бросил — всё нашёптывал что-то своей пассии. Она отвечала небрежно, больше следя за автоматонами. Ей было интересно. Провинциалка? Может, тоже из Каше-Абри. Моего нового лица Марсий не знал, бояться нечего. Но и рисковать не стоило.

Удовольствие от шоу испарилось окончательно. И кто знает, нет ли у мажисьеров особого чутья, чтобы угадать человека, встреченного прежде...

Танцоры на секунду заслонили Марсия, и я подалась назад. Сосед слева тут же воспользовался шансом, двинул плечом, оттеснив меня за спины девушек-подружек.

Из толпы выбиралась по шажку, осторожно, боясь, что неестественное брожение в людской массе ненароком привлечёт внимание мажисьера. С реки тянуло холодом. Я подняла ворот пальто, но от сквозняка не избавилась и решила, что это нервное.

Зябкий ветерок преследовал меня и на улицах города, среди домов, когда покинув набережную, я двинулась куда ноги несут. Шла и поглядывала в стеклянные витрины, в окна проходящих омнибусов, входила в магазины и сразу выходила обратно, приостанавливалась, чтобы поправить застёжку на туфле или пошарить в сумочке.

В один из таких моментов я стояла вполоборота к проезжей части, склонив голову набок, будто бы к ридикюлю, а сама украдкой высматривала слежку: бросила взгляд назад, потом на противоположную сторону улицы... Среди прохожих в лёгких элегантных нарядах выделялся рослый мужчина в коротком тёмном пальто и сапогах с крагами. Меня как кипятком обдало: Фалько! Следом накатило разочарование: не он. На миг наши взгляды встретились, и мужчина быстро свернул в боковую улицу.

Слишком быстро.

Я бросилась в ближайшее кафе, выбежала через чёрный ход и подворотнями выбралась на соседнюю улицу. Мужчины в пальто и сапогах не было видно. Ощущение сквозняка пропало.

Но тёмный незнакомец разбередил душу. В голову снова полезли мысли о Фалько. Стало казаться, что я предала его, записав в подлецы. А он в беде. Иначе откуда это ледяное жало в сердце?..

Улица вывела меня к храму Равновесия. Круглое, как обсерватория, здание, опоясанное колоннами, венчалось двуликой статуей. С одной стороны она имела облик мужчины, с другой — женщины. В руках оба божественных воплощения держали по чаше весов. Чаши разумеется, находились, в равновесии. В религии Равновесия не было богов и идолов, только абстрактные понятия Закона, Равенства, Гармонии и объединяющей их константы Великого Равновесия Вселенной. Но человеческое сознание требовало конкретных образов, и служители веры пошли ему навстречу, придумав антропоморфный символ.

Впрочем, число последователей единственной религии, официально разрешённой на континенте, год от года уменьшалось. Помню, как аналитик в "Мировом обозревателе" писал что-то вроде: "Людям не интересно поклоняться отвлечённым идеям, от которых нет ровным счётом никакой пользы. Куда практичнее возвести на пьедестал науку и знание, что мы и наблюдаем в данный момент. Или можно попросту возносить молитвы солнцу и лунам". Пассажу про солнце и луны я тогда не придала значения. Только сейчас пришло в голову, что Башни Светил, Лунные карнавалы — это отголоски древних верований, которые в наше прогрессивное время считались мракобесием и просто глупостью. Но возможно, забытые предания таили в себе больше, чем нам позволяли знать.