Карнавал Хилл

Гребная лодка раскачивалась подо мной, пока я смотрел в ночное небо, борт стучал о причал, а я покачивался на волнах. Там было так много звезд. Где-то там должны были быть бесконечные миры. Интересно, есть ли такой мальчик, как я, на какой-нибудь другой планете, но он богат и силен, и его отец любит его. Интересно, есть ли у него такая девушка, как Роуг.

Нет, никто не похож на Роуг.

Четыре тени упали на меня на причале, заслонив свет полной луны. Я не звал их, и все же они все равно нашли меня.

— Ты не можешь здесь спать, брат, — сказал Фокс, запрыгивая ко мне в лодку, и я, пожав плечами, приподнялся.

— Как вы вообще меня нашли? — Нахмурившись, спросил я, радуясь, что темнота скрывает мои свежие синяки.

— Один из «Арлекинов» видел, как ты прокрался сюда, — сказал Фокс. — Папа сказал мне, что, если я не приду и не уведу тебя, это сделает один из его людей.

— Лютер — зануда, — пробормотал я, нахмурившись, когда Роуг тоже запрыгнула в лодку и обняла меня. Она практически уткнулась в меня носом, и я фыркнул от ее нежности, обхватив ее рукой за талию и крепко прижимая к себе.

— Мы все можем переночевать в летнем домике Роузвудов, — предложил Маверик. — У меня есть бутылка рома.

— Где ты его взял? — Спросил я, поднимаясь на ноги, а Роуг продолжала цепляться за меня, как пиявка. Мне это понравилось. И мне особенно понравилось, как ее пальцы искали синяки на моей груди, как будто ее привлекала моя боль, желая унять ее. Одно ее присутствие делало это. Я был уверен, что смогу оправиться от огнестрельного ранения в голову, пока она будет рядом и хорошенько ухаживать за мной.

— Украл его из папиного бара, — сказал Маверик с ухмылкой.

— Клянусь, он слишком легко туда забирается, — сказал Фокс, и они обменялись улыбками.

— Нет, я просто лучший взломщик в Коув, — сказал Маверик с самодовольным выражением лица.

— Чушь собачья, в последнее время Лютер определенно просто позволяет тебе запускать туда свои рученки, — сказала Роуг. — Он, вероятно, хочет внушить тебе ложное чувство безопасности, а потом в один прекрасный день поймает тебя с рукой в банке печенья и заставит отплатить ему за всю бесплатную выпивку тем, что ты должен будешь отрубить головы его врагам или что-то в этом роде.

У меня вырвался лающий смешок, а Джей-Джей немного побледнел.

— Черт, если это будет одна голова за бутылку, красавица, я буду весь в крови к тому времени, как закончу выплачивать наш долг, — рассмеялся Маверик.

— Ты имеешь в виду, что мы будем в крови, — сказал Фокс с мрачным блеском в глазах, который на секунду напомнил мне о его отце.

— Да, все мы, ты не единственный, кто пьет, и мы в любом случае команда, помнишь? — Сказала Роуг.

— Тогда давайте продолжим копить наш дол и сыграем на выпивку, — подбодрил Маверик.

— У меня появилась новая колода карт, — объявил Джей-Джей, протягивая мне руку, чтобы помочь выбраться из лодки. Мы взобрались на причал, и Роуг прислонилась своим плечом к моему, когда я прижал ее к себе, и мы пошли вдоль причала.

— Новая или краденная? — Спросил я.

— А не может быть и так, и так? — Спросил Джей-Джей с усмешкой.

— Мы могли бы сыграть в покер на раздевание, — предложил Маверик.

— Это звучит как вечеринка, на которую мне не нужен билет, — сказала Роуг, и я рассмеялся, точно зная, кого Маверик хотел увидеть обнаженным. Если бы мы играли, то именно мы, парни, скорее всего, оказались бы с голыми яйцами, а Роуг — полностью одетой, пока она загребала бы условные покерные фишки — которые, скорее всего, представляли бы собой ту фигню, которая случайно оказалась у нас в карманах. У этой девушки был лучший «покер-фейс», который я когда-либо видел.

— Мы дадим тебе фору, красавица, — поддразнил Маверик. — Мы все начнем без одного предмета одежды. И это даст дополнительное преимущество, потому что у девочек есть всевозможные дополнительные тряпки и нижнее белье.

— Нижнее белье? — Роуг расхохоталась, и мы с Джей-Джеем тоже рассмеялись.

— Брось это, чувак, — зарычал на него Фокс, но они потерлись плечами на ходу и вскоре снова улыбались, когда мы добрались до грузовика Фокса, припаркованного на дороге.

— Я просто шучу. Она для меня как парень, — сказал Маверик, хотя голодный взгляд, которым он одарил Роуг, говорил о том, что на самом деле он так не думал, и это заставило чувство собственничества забурлить в моей груди, когда я прижал ее к себе покрепче.

— Я бы никогда не захотела быть вонючим чуваком. Я имею в виду, вы, ребята, нормальные, но большинство парней такие волосатые и потные, и вонючие.

— Я молюсь, чтобы твое мнение на этот счет никогда не изменилось, — пробормотал Фокс, когда Роуг забралась в его грузовик, чтобы она этого не услышала.

Я должен был согласиться с этим. В нашем классе было много парней, интересующихся Роуг, но хрена с два, — никто из нас не подпустит их к ней. Фокс последовал за Питером Диркином домой на прошлой неделе после того, как тот опубликовал фотографию, на которой он и Роуг вместе занимаются математикой, с подписью «Мне нравится заниматься математикой с этой девушкой». Каламбур с мастурбацией не был упущен, и на следующий день он пришел в школу с разбитым лицом и утратившим интересом к нашей девочке.

Мы забрались в машину, и Роуг села мне на колени, а ее пальцы все еще скользили по мне так, что мой пульс учащался и танцевал. Везде, где касались ее руки, я чувствовал жжение, но я был зависим от такой боли. Я ненавидел, когда она видела меня слабым, поэтому даже не морщился, но я терялся в ее ласках и от того, как она нахмурила брови, как будто могла чувствовать каждую мою боль.

Джей-Джей включил «Billionaire» Travie McCoy и Bruno Mars, и вскоре мы все подпевали во весь голос, а мое сердце было так переполнено, что я совсем забыл об отце и страхе вернуться в тот дом, где он отнимет у меня счастье кусочек за кусочком. Но я всегда возвращал его обратно, когда был со своими друзьями. Они были единственным лекарством, в котором я нуждался для любой раны. Я бы сделал для них все, и я был почти уверен, что они сделают все для меня. И я понял, что не променял бы это ни на какие богатства вселенной.

Моя голова была тяжелой, пульсировала, а в затылке стоял грохочущий шум, который не прекращался с тех пор, как Шон в последний раз избил меня несколько дней назад. Я сидел на полу, прислонившись спиной к холодной каменной стене, а мои босые ноги были прижаты к не менее холодному полу, пока я пытался вызвать солнечное тепло из своего прошлого, уверенный, что уже забыл, как оно ощущается.

Правая сторона моего лица болела так сильно, что я не мог дотронуться до нее, не вызывая ощущения, будто огонь пронзает мою плоть. Но иногда я все же прикасался, пытаясь понять, насколько сильно повреждена эта часть теперь, когда через мой правый глаз проходили две грубые вырезанные борозды в форме Х. Каждый раз, когда рана пыталась зажить, Шон заботился о том, чтобы этого не произошло, так что теперь я ослеп на один глаз, а эта область лица была опухшей и чертовски невыносимо болела. Но мне было плевать. Я и так был мертвецом, и просто ждал, когда Шону надоест вытягивать из меня правду, которую я никогда не выдам.

Я не был уверен, как долго я здесь, но, должно быть, прошли недели, а значит, мое время было на исходе. Я знал правила игры, я был по другую сторону баррикад несколько раз в своей жизни. Ты даешь человеку время сломаться, но в конце концов тебе приходится смириться и нажать на курок. По большей части меня целыми днями оставляли здесь одного, в холоде и темноте, без ничего, кроме ведра, в которое можно было помочиться, и бутерброда с сыром, который дважды в день просовывали в дверь. Это была стальная дверь, и иногда я слышал женский голос по другую сторону от нее, который, казалось, звал меня, но я не отвечал.

Я оставался в трансе так долго, как только мог, погружаясь в блаженные воспоминания о прошлом и стараясь впитать их, пока все не закончилось. Но то, что меня держали в плену и пытали — точно меня усмирило. Я слишком много времени своей жизни провел, будучи высокомерным засранцем, и в основном потому, что в глубине души ничего из себя не представлял, поэтому старался изо всех сил доказать, что это не так. Но это все равно не сработало, и теперь у меня никогда не будет шанса стать кем-то другим в памяти моей семьи. Я так и останусь просто неудачником, который получил по заслугам.

Я знал, что они живы. Благодаря длинному язык Шона, я получил подробную информацию обо всем, что он вытворял с моей старой Командой, включая атаку, которую он совершил на здание клуба «Оазис».

Мое сердце содрогалось от страха, когда он рассказывал эту историю, особенно когда он дошел до той части, где говорилось о том, как он добрался до Джей-Джея. Он потратил много времени на то, чтобы дразнить меня его смертью, прежде чем, наконец, сказать, что он жив. Ублюдку нравилось это делать. Он понял, что моя привязанность к людям, которых я любил, была одним из лучших способов проникнуть мне под кожу, поэтому он насмехался надо мной из-за моих мальчиков, из-за Роуг. И я должен был терпеть это, зная, что единственное, что я мог сделать, это защитить их, храня знания, которые были у меня в голове, и гарантируя, что Шон никогда не доберется до них.

Я почесал жесткую щетину, покрывающую мою челюсть, и застонал, когда это движение вызвало волну боли в моей левой руке. На днях Шон сжег татуировку «Арлекина» у меня на плече, украв последнее, что связывало меня с моими братьями. Теперь я был словно кокос, дрейфующий по морю, и покачивающийся на волнах вверх-вниз, вверх-вниз.

Некоторое время я размышлял о кончине этого кокоса, и обессилев прислонился к стене, но от этого меня пронзила только еще большая боль из-за следов от хлыста, рассекающих мою спину.

Это была одна из любимых игр Шона, однажды он даже явился в ковбойской шляпе, с хлыстом в руках, испещряя шрамами плоть моей спины и разрезая карту Сансет-Коув, нанося удары по тем местам, которые, по его словам, будут принадлежать ему. Я проклинал его всеми известными мне словами, пока меня это не истощало, и я не погружался в укромное местечко, внутри себя. После этого Шону всегда становилось скучно.

Где-то надо мной раздался металлический стук, и я прерывисто вздохнул, когда с лестницы в подвал донесся звук шагов. Ну вот, опять.

Стальная дверь отперлась, затем через мгновение распахнулась, и вошел Шон в сопровождении двух мужчин.

— Доброе утро, солнышко. — Он улыбнулся, как будто мы были старыми друзьями, прежде чем щелкнуть пальцами своим людям, и они двинулись вперед, чтобы поднять меня на ноги. — На крюк, — скомандовал он, и они связали мне руки передо мной, прежде чем оттащить меня в угол комнаты и, приподняв, подвесить на крюке, предназначенном для боксерской груши.

Пока я висел там на веревке, стягивающей мои запястья, они связали мне и ноги, и я бесстрастно смотрел на Шона, когда он отпустил своих людей и развязной походкой направился ко мне. Он демонстративно согнул пальцы, привлекая мое внимание к массивным золотым кольцам, украшающим их, а его губы изогнулись в ухмылке. Мой взгляд переместился на кожаные браслеты на его запястье, которые он забрал у меня, надев их, чтобы подразнить меня. Их было четыре, по одному для каждого из моих друзей, хотя я никогда не говорил им об этом. Я купил их, когда мне было тринадцать, на карнавале. Человек, продавший их, был каким-то мистиком и говорил, что они призваны притянуть к тебе твою вторую половинку и навсегда связать ее с тобой. Тогда я считал Фокса, Джей-Джея, Маверика и Роуг своими половинками, поэтому купил четыре штуки — к большому удивлению парня. Хотя позже Фокс объяснил, что этот мистик был всего лишь бродягой, ночевавшим в той части города, и все называли его Карнавальным Биллом. Он завернулся в рыболовную сеть и, вероятно, украл браслеты у какого-то ничего не подозревающего посетителя карнавала. Как бы то ни было, в конце концов я так привык их носить, что, даже будучи взрослым, озлобленным мудаком, не снимал их по сей день. Ну, так и было, пока их не забрал Шон.

— Я сегодня в приподнятом настроении, парень, хочешь знать почему? — Спросил Шон, и я промолчал.

Он встал передо мной, толкнув меня в грудь, так что я качнулся. — Вежливее всего было бы сказать да, босс, — сказал он, и его улыбка погасла. — Итак, давай попробуем еще раз. Хочешь знать почему, Чейз Коэн?

Я плюнул ему в лицо, и его губы растянулись в усмешке, прежде чем его первый кулак обрушился на меня, ударив по ребрам, а затем следующий и так далее. Кольца, которые он носил, делали каждый удар в десять раз более жестоким, и я стиснул зубы от боли, пока он молотил по моему телу, не раз рассекая кожу. В любом случае, это не имело значения, теперь я был весь в шрамах и порезах, он прилично меня отделал, но я привык к этому ритуалу. Мой отец достаточно приложил к этому руку, а Шон просто перевел его на новый уровень.

— Тебе следует научиться уважать своего босса, прелестные глазки, — прорычал он. — Или мне следует называть тебя — прелестный глаз? — Он расхохотался над собственной шуткой и отступил назад, восхищаясь месивом, в которое он меня превратил. — Хм, теперь тебе нужно пиратское имя. Как насчет… Капитан Чейз Коэн, в этом действительно что-то есть. Если ты сдашь Фокса Арлекина, я обязательно куплю тебе лодку и отправлю тебя в путь-дорогу. — Он ждал, что я отвечу, но я промолчал. — Нет? Жаль. Ты сам для себя все усложняешь, парень. Больше, чем нужно. Почему ты вообще их защищаешь? Они не вспоминают о тебе, Чейз. Они уже совсем позабыли о тебе.

У меня сжалось в груди, и я боролся с желанием поверить этим словам, но они ранили глубоко.

— Ага, — сказал он, ухмыляясь, когда заметил выражение моего лица. — Они даже не организовали для тебе могилу, чтобы оплакивать, красавчик. Я думал, что в конце концов они это сделают, но, видимо, они забыли.

Мое горло сжалось, когда я посмотрел на него, видя правду в его глазах. Он не упустил возможности рассказать мне, что «Арлекины» думают, будто я погиб в «Кукольном Доме», и, похоже, находил это чертовски забавным. Я знал, что меня изгнали и что у Фокса, Джей-Джея и Роуг больше нет причин обо мне беспокоиться, но все равно было больнее, чем я хотел бы признать, осознав, что они уже двинулись дальше, забыв обо мне.

— Я думаю, теперь ты призрак, — промурлыкал Шон. — Я единственный человек в мире, который знает, что ты все еще жив. Так что, может быть, тебе стоит получше постараться для меня. Я могу быть довольно веселым, когда захочу.

Он направился к деревянному стулу, стоявшему в углу комнаты, повернув его так, что он заскрипел по полу пока он тащил его, а затем поставил передо мной, прежде чем сесть. Он достал из кармана пачку сигарет, которая была среди вещей, которые он забрал у меня, когда меня похитили. Он прикурил одну из них от моей зажигалки Zippo, затянувшись так, что дым закружился вокруг меня и заставил меня тосковать по нему.

— Я мог бы стать психотерапевтом, — задумчиво произнес он. — Всегда умел находить подход к людям. — Он откинул голову назад, выпуская кольца дыма к потолку.

— Да, ты действительно умеешь выводить людей из себя, это точно, — прорычал я, мои плечи горели от оков.

Он расхохотался. — Я здесь не для того, чтобы меня любили, прелестные глазки. Я здесь, чтобы трахнуть весь мир и взять от него все, что смогу. Он — дерзкая шлюха, которой нравится сосать мой член, и теперь я сделал его своей сучкой. — Он ухмыльнулся своей метафоре и продолжил. — Знаешь, кто еще дерзкая шлюха?

Я напряг все мышцы и старался не показать реакцию, но уже слишком много раз выдавал свои чувства по этому поводу. Он знал, как задеть меня за живое.

— Роуг, — произнес он, будто это было откровением. Он схватился за член поверх джинсов, сжав его. — Я почти получил ее, прелестные глазки. Она была всего в одном шаге от того, чтобы выйти и пожертвовать собой ради Джонни Джеймса. Глупая маленькая шлюшка.

— Заткни свою гребаную пасть, — прорычал я.

Он встал со своего места, чувствуя себя в своей стихии, так как все-таки сумел вывести меня из себя, и пошел вперед, затягиваясь сигаретой. — Я получу ее, Чейз. Все, что мне нужно, — это правильный рычаг, и я выяснил все твои слабые места. Ты, Фокс, Джей-Джей и она. В ней что-то есть, что-то прекрасное, и я собираюсь использовать это в своих интересах.

— Если ты прикоснешься к ней, я уничтожу тебя, — выплюнул я.

— Громкие слова для человека, вздернутого, как кусок мяса, — рассмеялся он. — Думаю, я заставлю тебя смотреть, когда заполучу ее в свои руки. Я приведу ее сюда, свяжу и буду трахать, пока она не заплачет.

— Я убью тебя, блядь, — рявкнул я так, что кровь застучала у меня в голове. Я понимал, что он просто пытается меня разозлить, но я также знал, что он действительно способен на это. И я, блядь, не смогу этого вынести.

Он придвинулся ближе ко мне и затушил сигарету о мою грудь, заставив меня зашипеть от боли.

Никчемный, бесполезный, ни на что не годный.

Голос моего отца эхом отдавался у меня в голове, и я закрыл глаза, пытаясь выбраться из этой неизбежной пропасти, которая поглотила меня. Но я тонул все глубже, теряя тот дюйм контроля, который у меня еще оставался. Я снова был просто ребенком, отданным на милость монстра, и чувствовал себя отвратительно слабым. Но на этот раз я хотел спасти не себя, а Роуг и моих братьев. Я был схвачен этим ублюдком и для чего?

— Просто расскажи мне о распорядке Фокса, и боль закончится, прелестные глазки, — пообещал Шон, подув на мою грудь в том месте, где он оставил ожог.

Я пытался найти хорошие воспоминания в своем прошлом, за которые можно было бы ухватиться, но все они, казалось, рассеялись, пока не остались только темные. Я увидел, как мой отец шагает ко мне, пока я скорчился в углу своей спальни, прижав колени к груди, а он сжимал ремень в руках. Я слышал крики моей матери в соседней комнате, я слышал, как их кровать снова и снова ударялась о стену, и то, как она затихла. Как будто она просто… исчезла. И куда бы она ни ушла, я тоже хотел пойти туда сейчас. Мне нужно было найти солнце, моих друзей, но их там больше не было, были только темнота, страх и ощущение того, что я такой маленький, что могу быть раздавлен ботинками этого человека.

Голос моего отца снова заполнил мою голову: — Я не хотел тебя, твоя мать не хотела тебя. Ты — чума в этом доме, мальчик.

Кулаки Шона снова врезались в мою плоть, но я чувствовал руки моего отца. И я хотел, чтобы они просто обхватили мое горло и покончили с этим, отправили меня во тьму, где я мог бы исчезнуть навсегда. Быть никем было бы намного проще, если я был мертв.

В конце концов побои прекратились, и моя плоть заныла от тысячи свежих синяков. На моем теле едва ли было место, которое не болело, но самым худшим местом из всех сейчас был мой разум. Я был ребенком в холодном доме, столкнувшимся с гневом мужчины, от которого пахло пивом и дымом и который казался таким большим, что поглощал все, что попадалось мне на глаза. Его желтые зубы были оскалены, а глаза горели злобой, ненавистью. Я попытался вспомнить, на что похожа любовь. Объективно я знал, что это были мои парни и Роуг на песчаном пляже с тысячей беззаботных мечтаний, но теперь мне было все труднее удержать их. Они забыли меня, и я тоже терял контроль над собой.

Меня ненавидят.

Я ничто.

Я никто.

— Закончи это, — с вызовом выдавил я, мой разум прояснился ровно настолько, чтобы зацепиться за это единственное отчаянное желание. — Я никогда тебе ничего не скажу, так что просто убей меня уже сейчас, — приказал я свирепым тоном, который звучал совсем не так, как у того маленького мальчика. — Закончи это!

Его теплая рука легла на мою плоть, двигаясь от одной раны к другой, пока не прижалась к моему бешено бьющемуся сердцу.

— О нет, прелестные глазки, — тихо сказал он. — Я не буду этого делать. Пока нет. Ты знаешь почему?

Я хмыкнул, и он воспринял это как намек продолжить разговор.

— Потому что я могу разрезать твое тело снаружи, но моя цель — здесь. — Он прошелся пальцами по моей шее к виску. — И здесь. Я собираюсь заползти в те трещины, которые вижу в тебе, и ты никогда не вытащишь меня оттуда. Я знаю вкус боли, Чейз Коэн, и не раны на твоей плоти самые глубокие. Это те, которые проникают между твоими венами и вгрызаются в твой череп, чтобы оставить там свой след навсегда. Я — твоя болезнь, крыса, поселившаяся в стенах твоего дома, царапающая, грызущая и разрушающая балки, на которых держится твой дом. И я здесь, чтобы остаться. — Его прикосновение покинуло меня, и я приоткрыл здоровый глаз, когда он ушел, направляясь к двери и оставив меня там, на крюке, пока мои плечи болели и молили об облегчении.

Он с грохотом захлопнул дверь и направился к выходу из подвала, и его шаги отдались наверху.

Я попытался поставить ногу на стул прямо передо мной, задев его пальцами ног, но не смог зацепиться.

— Давай, ты, кусок дерьма, — прошипел я.

Я попытался повернуться к нему, но это было так чертовски больно, что мне пришлось остановиться, и я опустил голову, мои волосы упали мне на глаза, а дыхание стало неровным.

Стукнула дверь, и я в замешательстве вскинул голову, когда она медленно открылась. Шон всегда запирал ее, когда уходил, но я предположил, что на этот раз он решил, что я никуда не денусь, поэтому и не подумал этого сделать. Но когда тощая, темная фигура проскользнула в пространство, мое сердце дрогнуло, и я подумал, не сошел ли я окончательно с ума. Похоже, за этой дверью была комната, примыкающая к этой, и я мельком увидел старое кресло-качалку и кровать за ним. Разве я не был здесь единственным пленником?

Она вышла на свет единственной лампочки, свисавшей с потолка, и мои брови сошлись на переносице при виде морщинистой старухи, стоявшей там в белой блузке и темно-синей юбке. Ее волосы были совершенно седыми, а кожа почти такой же бледной, но я узнал ее. У нее были глаза давнего, потерянного друга, о котором я скорбел, стоя у могилы.

— Мисс Мейбл? — Я прохрипел в шоке, моргая своим работающим глазом, пытаясь прояснить это видение. Она жила в поместье Роузвудов давным-давно, когда я был ребенком. Я и другие выполняли для нее разную работу в поместье, в то время как она закрывала глаза на то, что мы пробирались на ее территорию и пользовались ее летним домиком. Именно она дала нам ключи от склепа Роузвудов. Она была единственным взрослым в нашей юности, кто проявил к нам настоящую доброту.

— Чейз Коэн, — произнесла она старым, хриплым голосом, ее руки дрожали, когда она подошла ближе и коснулась моей руки.

— Я думал, ты мертва, — прохрипел я, гадая, сдалось ли мое тело, и я был в середине перехода или что-то в этом роде, потому что это был серьезный удар по голове.

— Мой племянник всех одурачил, — с горечью сказала она, затем подошла к стулу и подтащила его поближе, чтобы я мог встать на него. Как только я это сделал, я снял руки с крюка и, вздохнув с облегчением, опустил их, поморщившись от боли, пронзившей все мое туловище.

Мейбл начала ворчать, хмуро оглядывая меня, пока развязывала мне руки, а я — лодыжки. — Этот парень Шон — злой человек.

Я сошел со стула и уставился на эту миниатюрную женщину, которая когда-то была так важна для меня. — Почему ты здесь? И сколько тебе лет? — В смятении спросил я.

— Мне сто шесть, — объявила она. — Смерть — мой хороший друг, мы с ним заключили сделку. — Она подмигнула, взяла меня за руку и жестом пригласила сесть. Я вроде как чувствовал, что должен предложить ей сесть, но она казалась крепко стоящей на ногах, а мне вертикальное положение причиняло мне всевозможные гребаные мучения, с тех пор как Шон на днях обжег мне подошвы ног зажигалкой.

— Мы можем выбраться отсюда? — Я посмотрел на открытую дверь с отголоском надежды в груди, но она уже качала головой.

— Дверь наверху подвальной лестницы всегда заперта на множество засовов и ключей, — вздохнула она, и этот маленький огонек надежды во мне погас так же быстро, как и вспыхнул.

Я опустился на стул, дыша сквозь боль, а она придвинулась ближе, чтобы убрать волосы с моего лица и осмотреть мой израненный правый глаз.

— Ох уж этот маленький засранец, — произнесла она срывающимся тоном, потрясая кулаком. — Ох я бы сама ему всыпала, если бы могла.

— Насколько все хреново? — Спросил я, не уверенный, хочу ли я знать и имеет ли это вообще значение.

— Это… однозначно очень хреново, мой дорогой, — сказала она, и я выдохнул от веселья, услышав, как эта хрупкая пожилая женщина так ругается.

— Как ты здесь оказалась, Мейбл? Я не понимаю.

Она взяла меня за руку, крепко сжав ее, и ощущение комфорта от этого жеста было таким сильным, что я вцепился в нее и не хотел отпускать. Она была хорошей частичкой моего прошлого, чем-то осязаемым прямо здесь, передо мной, и это помогло рассеять тьму в моем сознании и впустить немного света.

— Кайзер инсценировал мою смерть, чтобы наложить жадные лапы на свое наследство. Он заплатил какому-то изворотливому чиновнику, чтобы тот подделал свидетельство о смерти и похоронил пустой гроб, — отрезала она. — Этот маленький засранец запер меня здесь, в комнатах, примыкающих к этому помещению.

— Я в поместье Роузвудов? — Я ахнул, моя голова кружилась от всего, что это значило. Кайзер Роузвуд и Шон Маккензи, должно быть, были союзниками.

— Но он не смог заполучить все это, понимаешь? — сказала она с диким блеском в глазах. — Он не может забрать у меня мои бриллианты.

— Твои… бриллианты? — Спросил я, моя голова изо всех сил пыталась осознать происходящее. Я все еще был наполовину уверен, что брежу.

— Они спрятаны, — сказала она с усмешкой. — И я никогда не скажу им, где они, потому что это наследство не для него. На самом деле, ничего из этого не для него. — Она одарила меня кривой улыбкой, которая напомнила мне о дерзкой старухе, которую я знал много лет назад. Ее улыбка исчезла, и она погладила здоровую сторону моего лица своей иссохшей рукой, и ощущение этого доброго прикосновения так много значило для меня в тот момент. — Но он слишком труслив, чтобы убить меня, поэтому я полагаю, что однажды я умру с секретом, потому что никогда не выдам его таким, как он.

— Прости, — пробормотал я, опечаленный тем, что ее судьба оказалась такой жестокой в конце. Возможно, Сансет-Коув был проклят для людей, которые мечтали жить лучшей жизнью. Может быть, однажды мы все закончим тем, что будем истекать кровью в темноте.

— В этом нет необходимости, — твердо сказала она, и ее глаза наполнились слезами, когда она посмотрела на меня. — Бедный мальчик, в твоей душе такая боль, и что-то подсказывает мне, что это не из-за твоих ран.

Я подумал о Роуг, о моих последних мгновениях с ней и о словах, которые слетели с ее губ. — Я всегда чертовски любила тебя, и в этом проблема, не так ли?

Эти слова часто крутились у меня в голове и дразнили меня. Это была загадка, которую я не мог разгадать, потому что она не могла любить меня, это было невозможно, так зачем же она это сказала?

— Ты все еще видишься со своими друзьями? — С надеждой спросила она. — С Фоксом, Джонни Джеймсом, милой девушкой Роуг и Мавериком?

— Да, — тяжело сказал я. — Вроде того.

Она нахмурилась. — Что случилось?

— Многое, мисс Мейбл, — вздохнул я. — Они мне больше не друзья.

Ее тонкие седые брови сошлись на переносице. — Этого не может быть. Вы были неразлучны.

— Я все испортил, — пробормотал я. — И вот цена за это. — Я указал на свои раны. — Я заслуживаю их всех.

— Боже мой, — выругалась она. — Не говори так. Никто этого не заслуживает.

— Заслуживаю, — серьезно сказал я, чувствуя эти слова до глубины души.

— Ну, может, я и стара, но у меня все еще хороший слух, и мне давненько не рассказывали хороших историй. Ты расскажешь мне свою, Чейз? Дай пожилой леди пищу для размышлений здесь, внизу, в полумраке.

Я со стоном соскользнул со стула, ложась на бок на прохладный бетон и позволяя ему немного унять жжение на моей коже.

— Только если ты сядешь, — настаивал я, и она неуверенно опустилась на сиденье.

— Такой хороший мальчик, — сказала она, и эмоции сжали мне грудь изнутри.

— Я плохой мальчик, — сказал я ей, готовясь точно объяснить, почему. Все это, с того момента, как Роуг была вынуждена уехать из города, до той секунды, когда я втолкнул ее в сейф и украл самый горько-сладкий поцелуй в моей жизни. — Я Дьявол в этой истории. И к концу ее я тебе разонравлюсь.