Карнавал Хилл

Я ехал в грузовике рядом с отцом, чувствуя себя шестнадцатилетним подростком, которого только что наказали. Лютер молчал, я молчал. И я чувствовал, как наша общая боль прокатывается между нами в тишине. Я не хотел этого признавать, и он, очевидно, тоже, но что-то нужно было сказать. Обязательно нужно. Потому что теперь я знал, что случилось с моим братом в тюрьме, я чувствовал, что меня сейчас вырвет или я что-нибудь разрушу.

— Он думает, что это я с ним сделал. — Наконец тишину нарушил Лютер, и у меня в груди все сжалось. Несмотря на все то, за что, как я думал, Маверик ненавидел нашего отца, дело было не в этом. Я никогда даже не предполагал, что он скрывал что-то подобное. Конечно, я полагал, что тюрьма плохо сказалась на нем, изменила его. Но это? Никогда…

Я провел ладонью по лицу и попытался сдержать бушующего зверя, подступающего к краям моей плоти.

— Неудивительно, что он тебя ненавидит, — пробормотал я.

Руки Лютера крепче сжали руль, трезубец, который он вытатуировал чернилами на большом пальце, стал почти белым от того, как сильно он его сжимал. — Я не должен был отправлять его в тюрьму за Акселя. Это должна была быть всего пара лет в колонии для несовершеннолетних, чтобы привести его в чувство, показать ему последствия того, что он пошел против моего слова, когда пытался найти Роуг. Но потом он перестал отвечать, когда я пытался уговорить его подать апелляцию, и позволил отправить его в тюрьму штата.

— Может быть, если бы ты не относился к нам как к членам своей Команды и не отправил своего чертова сына в тюрьму, этого бы не случилось, — огрызнулся я, потому что во мне закипала ярость.

— Но после той ночи вы были в моей Команде. Вы прошли инициацию, обагрили руки в крови ради «Арлекинов», — рявкнул он в ответ. — Если бы я проявил к нему снисхождение, мои люди потеряли бы веру в меня, ты должен знать это лучше, чем кто-либо другой, теперь, когда ты сам у власти, малыш.

— Не называй меня малышом, — прорычал я. — И, может быть, я долгое время поступал по-твоему, когда дело касалось моей семьи, но, может, я начинаю понимать, что твой подход просто отталкивает их все дальше и дальше от меня. Знаешь, что Джей-Джей сказал мне на днях? Что я такой же, как ты. А это последнее, кем я когда-либо хотел быть.

— Все, что я когда-либо пытался сделать, это защитить тебя, — отрезал он.

— Если ты думаешь, что, отправив Маверика в тюрьму, ты защищал его, то у тебя извращенное представление о том, как выглядит отцовство.

— И что ты об этом знаешь, а? — прорычал он. — Нелегко было управлять «Арлекинами» и растить двух мальчиков с одинаково мятежными душами. Я знал, что ты уйдешь. Вы оба. Как только у вас появился бы шанс сбежать с Роуг, я знал, что вы сбежите из Сансет-Коув в какую-нибудь грязную нищенскую жизнь, где у вас не будет ничего и никого, кто мог бы вас защитить.

— У меня была бы она, — бросил я в ответ. — И у меня были бы мои братья, включая Маверика. Он презирает меня из-за тебя.

Плечи Лютера напряглись при этих словах, и я понял, что причинил ему боль, и я был чертовски этому рад. — Ладно, я облажался. Я знаю, что облажался. Но я пытаюсь исправить это сейчас. Я принял твою девушку в Команду, я проявил к ней снисхождение, я…

— Ты опоздал с этим на десять лет! — Взревел я. — Ты знаешь, что Шон с ней сделал? Ты хоть представляешь, через что она прошла, потому что ей некуда было идти и приходилось полагаться на этого ублюдка только для того, чтобы у нее была крыша над головой?

— Прости, ладно? — Рявкнул он, не отрывая глаз от дороги.

— Этого недостаточно, — сказал я с горечью. — Я никогда не прощу тебя за это. За все это. Это твоя вина, что мы оказались в таком дерьме.

— Ну же, сынок, — попытался он, и его тон немного смягчился. — Должно быть что-то, что я могу сделать, чтобы все исправить.

— Нет, — холодно ответил я. — Если ты не можешь повернуть время вспять и вернуть нас всех в тот день, когда ты выгнал Роуг из города, и простить ее за так называемые преступления против Команды. Больше ты ничего не можешь сделать.

Он протянул руку, чтобы положить ее мне на плечо, но я отпихнул ее, отвернувшись от него и уставившись в окно. Он был мудаком, и я поклялся себе и своей семье, что выкопаю те его части, которые воплотил в себе, и уничтожу их.

— Иногда приходится принимать трудные решения. Ты изгнал Чейза, так что должен знать… — начал он, но я резко перебил его.

— Это другое. Он нас предал. Он предал Роуг. И если ты еще не понял, то вот где я подвожу черту. Когда дело касается ее, я не проявлю милосердия. И это касается тебя в том числе.

— Так это мое наказание, да? — пробормотал он. — Ты будешь отталкивать меня до конца моих дней?

— Это то, чего ты заслуживаешь, — прорычал я, и он кивнул, прижимая язык к щеке и сворачивая на дорогу, ведущую к утесам.

Снова воцарилась тишина, пока мы ехали вверх по извилистой тропе и в конце концов остановились на вершине, где Шон объявил войну Коув. Маверик уже был там, лежал на капоте старого зеленого «Chevrolet» в бейсболке, низко надвинутой на лицо. Его грудь была обнажена, и он загорал, но, как бы небрежно он ни выглядел, в руке он сжимал револьвер, и я был уверен, что он знал, что мы здесь. Я попросил Роуг позвонить ему, чтобы он встретился с нами, зная, что он никогда не согласится, если я попрошу. Но ради нее, очевидно, он готов на все.

— По какому случаю? — позвал он, когда мы направились к нему. — Сегодня ведь еще не День Благодарения, верно? Или чей-то день рождения? Жаль, что я не захватил с собой торт, но, думаю, вам просто придется полакомиться моими пулями. — Пистолет дернулся в его руке, и я прижал руку к груди моего отца, чтобы остановить его от приближения к моему брату-психопату. Лютер покачал головой, сбросив мою руку, и продолжил идти, заставив мою челюсть стиснуться, когда я последовал за ним.

Если мой отец думал, что Маверик не сможет застрелить его, то ему следовало повнимательнее присмотреться к шраму у меня на шее, который оставил мой приемный брат. Он хотел нашей смерти, и после того, что я только что узнал о его пребывании в тюрьме, я был удивлен, что он еще не выпустил пару таких пуль в Лютера.

— Я здесь только потому, что Роуг собирается отсосать мне член в качестве оплаты позже, — поддразнил Маверик, наконец садясь и натягивая бейсболку задом наперед себе на голову.

Я проглотил рычание в моем горле при этих словах, сосредоточившись на том, почему мы были здесь, когда он спрыгнул с капота машины, склонив голову набок и переводя взгляд между нами с насмешкой на губах. — Почему вы так на меня смотрите, ублюдки?

Комок застрял у меня в горле, когда я уставился на него, и мой отец одарил меня взглядом, который побудил меня ответить. Видимо, он считал, что ему было лучше услышать это от меня, но, черт возьми, я сильно в этом сомневался.

— Роуг рассказала нам, что случилось с тобой в тюрьме, — выпалил я, решив, сразу скинуть бомбу.

Каменное выражение лица Маверика не дрогнуло, но глаза выдали его. — Правда? — пробормотал он, обдумывая это знание. — Так вы, пришли сюда, чтобы что? Насладится выражением моего лица, когда скажете мне, что знаете мой самый темный гребаный секрет? Как будто вы все это время ничего не знали? — выплюнул он.

— Нет, — страстно прорычал Лютер. Он сделал шаг к нему, но Маверик поднял пистолет, предупреждая его, и он не пошел дальше.

— Она также сказала нам, что ты думал, что те охранники были «Арлекинами», — продолжил я, мою кожу покалывало от того, что, как я знал, с ним случилось, и, несмотря на годы ненависти между нами, меня это чертовски волновало. Потому что это все изменило, я просто не знал как.

— Думал, что они были? — он повторил с усмешкой. — Я знаю, что были. — Его взгляд метнулся к Лютеру с бурлящим отвращением в глазах. — Ты планировал заставить меня подчиниться жестоким способом, не так ли, па?

— Эти люди не имели ко мне никакого отношения, — яростно сказал Лютер, расправляя плечи. — Они не были «Арлекинами».

— Чушь собачья, — предсказуемо огрызнулся Маверик.

— Чейз узнал правду от Шона, — быстро сказал я. — Шон хвастался, что организовал это. Он был в тюрьме в то же время, что и ты. Он заплатил тем людям, чтобы они носили на своей плоти символ «Арлекинов» и морочили тебе голову.

Маверик застыл совершенно неподвижно, его глаза переместились с меня на Лютера, а затем снова на меня. — Что это? — требовательно спросил он. — Что вам нужно?

— Мы хотим, чтобы ты знал правду, сынок, — сказал Лютер голосом, полным боли. — И мы хотим, чтобы ты вернулся домой.

Я бросил на него взгляд, который говорил, что я не согласен со второй частью, но мой отец просто стиснул зубы и уставился на Маверика.

— Не-а, ты что-то задумал, — прорычал Маверик, свирепо глядя на Лютера. — Ты всегда что-то затеваешь. Ты король «Арлекинов». Повелитель гребаных крыс, и теперь тебе только что пришла в голову новая маленькая идея попытаться манипулировать мной, чтобы я делал то, что мне говорят.

— Зачем Чейзу лгать? — Настаивал я. — У него нет причин для этого.

Маверик облизнул губы, оглядываясь на меня. — Странно. Я думал, Чейз мертв. Ты играл с доской для спиритических сеансов, Фокси?

— О, не надо этого, — сухо рассмеялся я. — Он рассказал нам, что ты для него сделал, и я… благодарен. — Я выдавил это слово, нуждаясь в том, чтобы оно было произнесено, даже несмотря на то, что оно застряло у меня в горле.

Маверик пожал плечами. — Я ничего не делал.

— Ты действительно настолько упрям, что даже не хочешь выслушать правду? — Вмешался Лютер, возвращая разговор к сути. — Я не посылал этих людей. Я бы, блядь, никогда этого не сделал. Это должно было быть всего на пару лет в колонии для несовершеннолетних. Я собирался вытащить тебя, но ты, блядь, даже не захотел со мной поговорить.

Верхняя губа Маверика приподнялась. — Пошел ты, Лютер. Я вижу, что ты делаешь, и это не сработает.

— Рик, — рявкнул я, его старое прозвище сорвалось с моих губ прежде, чем я успел его остановить, и он удивленно выгнул бровь, глядя на меня. Я сделал шаг вперед, отчаянно желая… чего-то. Мне просто нужно было, чтобы он знал правду, потому что, сколько бы дерьма ни было между нами, и как бы я ни понимал, что теперь мы никогда не станем никем, кроме врагов, я все равно не мог вынести мысли о том, что он думает, что «Арлекины» ответственны за то, что случилось с ним в тюрьме. Что, возможно, в какой-то степени он винил в этом и меня. Даже Лютер не заслуживал такого. — Ответственность лежит на Шоне Маккензи. Это был план мести, и эта война — еще одна его часть.

— Я убил его брата, — вздохнул Лютер, словно жалея, что сделал это, чтобы ничего из этого не произошло.

Маверик снова перевел взгляд между нами, черты его лица исказились, выдавая боль, которая, как я знал, была в нем. И старая часть меня, которая когда-то любила его, заныла. Потому что, возможно, он и был монстром, стоящим сейчас передо мной, но человек, с которым произошли те ужасные вещи, был мальчиком. Мальчиком, с которым я вырос, для которого я когда-то сделал бы все.

— Нет. Я на это не куплюсь. — Выражение лица Маверика стало стальным, когда он покрутил револьвер на пальце. — Извини, старина, я больше не глупый ребенок. Ты не можешь манипулировать мной. И даже если бы это было правдой, это ни хрена не меняет.

— Это смешно, — прорычал Лютер.

— Не-а, что смешно, так это то, что ты проделал весь этот путь сюда, ожидая разговора по душам, который закончился бы объятиями. — Маверик бессердечно ухмыльнулся, затем дернул подбородком в мою сторону. — Ты вырастил своего мальчика по образу и подобию себя, Лютер, но меня ты вырастил по образу и подобию дьявола. — Он широко развел руки, и солнце отразилось от его татуированной груди. — Я — твое творение. И тебе просто не нравится, что я сейчас сорвался с поводка, потому что я зол, папочка, чертовски зол.

— Ты даже не слушаешь нас, — прорычал Лютер.

— Я слышал каждое слово, — ледяным тоном сказал Маверик. — Но в эти дни у меня в голове встроен чушитометр, и прямо сейчас он работает на пределе возможностей.

— Ты так и будешь игнорировать правду, потому что не хочешь ее слышать? — В отчаянии спросил я. — Ты что, не понимаешь? Это меняет дело.

— Какое дело, мальчик Фокси? — Спросил он, его взгляд был полон ненависти. — Ты думаешь, даже если то, что ты сказал, правда, это что-нибудь изменит? — Он указал на Лютера. — Этот человек отправил Роуг из города на десять лет страданий, он украл у меня шанс пойти за ней и поместил меня в место, где я столкнулся с адом на земле. На самом деле меня не очень волнует, что он не был ответственен за последнюю часть. Все равно именно его действия привели все это в движение.

— Вряд ли ты невиновен в этой войне. Ты убивал «Арлекинов». Ты убил моего двоюродного дедушку Тома, — прорычал я, и Маверик пожал плечами, ничего не сказав.

— Он уничтожал плохие семена, — мрачно сказал Лютер. — Не так ли, сынок? Я знаю обо всех них. Я даже посылал людей к твоей двери, чтобы ты разобрался с ними за меня, и ты это делал, потому что знал, кто они такие.

— Я ничего не делал для тебя, Лютер, — прорычал Маверик, и я, нахмурившись, перевел взгляд между ними.

— О чем ты говоришь? — Я потребовал ответа, ненавидя оставаться в неведении.

— «Арлекинам» время от времени нужна чистка. Таков этот мир, всегда есть люди, которые переходят черту, люди, которые нарушают кодекс. Мы все ходим по грани между плохим и злом, и Маверик разбирается со злом. Это то, к чему я его готовил. Это было одним из его призваний в жизни. Он создан для грязной работы, он процветает в ней.

— К тебе это не имеет никакого отношения! — Огрызнулся Маверик.

— Можешь так думать, Рик, но ты годами убивал монстров из моей банды и поддерживал чистоту. Я позволял нужной информации дойти до тебя, я позволял тебе делать то, что у тебя получается лучше всего.

— А как же дядя Том? — Я надавил на его, и папа нахмурился.

— Он был болен на всю голову, — пробормотал Лютер. — Один из моих хакеров обнаружил кучу детской порнографии на его ноутбуке.

— Что? — Прошипел я.

— О, но он сделал большее, чем просто смотрел на это, — усмехнулся Маверик, и его глаза потемнели. — Он действовал, руководствуясь этими побуждениями.

— И как ты узнал об этом, а? — Лютер настаивал.

— Один из твоих людей пел, как канарейка, после чего я сбросил его со скалы, — сказал Маверик, пожимая плечами.

— И кто, по-твоему, послал к тебе этого человека? — Лютер поднял подбородок, и Маверик ощетинился.

— Так ты использовал меня? — Выплюнул Маверик.

— Я кормил тебя тем, за чем ты охотился, — твердо сказал мой отец, пока я пытался осознать это. — Это был не только я. Ты чуял зло среди моих людей, как будто это было чертово шестое чувство. Ты был рожден для этого, малыш.

— Не смей, старик, — предупредил он. — Мы не собираемся обниматься и устраивать душещипательный голливудский момент.

— Послушай, я совершал ошибки, но все они были совершены с хорошими намерениями, — настаивал Лютер, его мышцы подрагивали от напряжения. — Я знаю, что облажался, малыш, но я никогда не хотел этого.

— Что посеешь, то и пожнешь, — сказал Маверик, слегка пожав плечами. — Разве это не мантра «Арлекинов»? Похоже, ты точно знал, что делал, даже если не был уверен, как все обернется. Ты хотел сделать из меня и Фокси марионеток, и посмотри на него сейчас. — Маверик нахмурился, как будто ему было не все равно, его брови сошлись вместе, когда он посмотрел на меня с жалостью. — Я вижу твои ниточки, брат. Ты что, слеп к ним, или тебя не волнует, что ты у него на крючке?

Я взглянул на Лютера, который бросил на меня умоляющий взгляд, но сомнение пронзило меня изнутри. Неужели я был всего лишь его маленьким наследником, выкованным в огне, чтобы выглядеть точно так же, как он?

Маверик громко рассмеялся, а затем обошел свой «Chevrolet», чтобы открыть водительскую дверцу. — Похоже, тебе не стоит так беспокоиться о восстановлении моей преданности, Лютер, тебе следует больше беспокоиться о тех вопросах, которые я вижу в глазах твоего мальчика. Карма — сука, не так ли? Хотя, черт возьми, мне по душе, как она работает. — Он заскочил в машину, завел ее и увеличил обороты двигателя, заставив колеса завертеться и подняв над нами облако пыли, прежде чем отпустить стояночный тормоз и рвануть с места по дороге.

— Придурок, — закашлялся я, натягивая футболку на рот и нос.

Лютер зашагал обратно к грузовику, и я последовал за ним, чувствуя исходящую от него убийственную ауру, которая напомнила мне, что он хладнокровный убийца. Не то чтобы это было особенно трудно забыть, просто в последнее время он вел себя со мной чертовски мило, и, возможно, в словах Маверика была доля правды.

— Залезай, — прорычал он, когда мы подошли к его грузовику, и я скользнул на пассажирское сиденье, стягивая футболку с лица, когда он помчался в противоположном направлении от того, в котором уехал Маверик. — Это было дерьмовое шоу.

Я ничего не сказал, скрипя зубами, поигрывая своим выкидным ножом, пока мы тряслись по скалистым дорогам.

— Ты не моя марионетка, малыш, — сказал Лютер. — Ты знаешь это, верно?

— Я не малыш, — сказал я предупреждающим тоном, и он вздохнул.

— Хорошо, но ответь на мой вопрос, — потребовал он, и его руки крепче сжали руль.

— Я знаю, что делал вещи, которых не стал бы делать, если бы ты не научил меня им, — мрачно сказал я. — И я также знаю, что делал то, что выбрал сам, потому что я могу быть таким же бессердечным, как ты, а может быть, даже еще хуже. Так что нет, я не думаю, что я твоя марионетка. Но если окажется что я ошибаюсь, я перережу ниточки, Лютер. Потому что я — ничья- то игрушка.

Он медленно кивнул, и когда мы поехали обратно в нижний квартал, он свернул к пляжу.

— Куда ты едешь? — Спросил я, желая поскорее попасть домой и увидеть остальных.

Мое сердце бешено колотилось, когда он вел свой грузовик по маленькой неубранной дороге, затемненной тенью пальм и старых каменных зданий.

— Лютер, — прошипел я, выпрямляясь на своем сиденье, когда страх пробрался под мою кожу.

Он притормозил в конце переулка и распахнул дверцу, кивнув подбородком мне, чтобы я тоже выходил.

Я держал нож в руке, пока следовал за ним, не сводя с него взгляда, когда он подошел и встал перед грузовиком, где колея переходила в песок.

— Положи нож, — приказал он.

— Нет, — тут же ответил я, и его брови поползли вверх.

— Не будь идиотом, положи его, — сказал он, стаскивая футболку, чтобы показать мириады татуировок и шрамов, покрывающих его тело.

Мои пальцы сжались вокруг ножа, когда он сбросил и ботинки, а затем босиком зашагал по песку, ожидая, что я выполню его приказ.

Он бросил пистолет на футболку, и, решив, что он безоружен, я тоже бросил нож, внимательно наблюдая за ним, пока пульс танцевал под моей кожей.

— Давай, снимай футболку и ботинки. Помнишь, как я учил вас драться? — спросил он, и я нахмурился.

— Ты хочешь, чтобы я подрался с тобой?

— Да, — сказал он с ухмылкой. — Потому что я устал от этого взгляда в твоих глазах. Ты злишься на меня, так что давай разберемся с этим как мужчины.

— Ты серьезно? — Я заартачился.

— Что? Ты думаешь, что не сможешь справиться со своим стариком? — Он подошел ко мне, толкнул в грудь и занес кулаки, ожидая, что я буду сопротивляться.

— Ты сумасшедший, — пробормотал я.

Он с размаху ударил меня кулаком в плечо, заставив меня отступить на шаг от силы удара.

— Я не собираюсь с тобой драться. — Я скрестил руки на груди и безучастно посмотрел на него.

— Потому что я собираюсь снова и снова надирать тебе задницу, как делал, когда ты был мальчишкой? — спросил он, нанося еще один удар, и я дернулся в сторону, чтобы избежать его.

— В наши дни я бы надрал тебе задницу, — сказал я небрежно.

— Так докажи это. — Он обхватил мою ногу, пытаясь повалить на песок, но я вывернулся из захвата и ударил костяшками пальцев ему по почкам.

Он разразился лающим смехом, как будто ему это понравилось, и я решил, что к черту все это, и сорвал с себя футболку, скинув заодно и ботинки. Если он дает мне возможность уложить его на лопатки, тогда прекрасно. Я по полной буду наслаждаться каждой секундой этого.

— Давай, малыш, покажи мне, почему однажды ты собираешься возглавить «Арлекинов», — подбодрил он, снова дразня меня этим проклятым словом.

Я бросился на него, нанеся сильный удар, и он пришелся ему в живот, когда я выпустил свою ярость. Я попытался нанести еще один удар, но он блокировал его, врезав кулаком мне в грудь.

Я отшатнулся, и он быстро набросился на меня, но я был готов, обхватив его ногу своей и перенеся свой вес вперед, чтобы вывести его из равновесия. Он упал, но на ходу обхватил меня рукой за шею, увлекая за собой, и тут же перекатил нас, его руки сомкнулись на моем горле. Но я вырвался из захвата прежде, чем он успел как следует ухватиться, ударив его достаточно сильно, чтобы он увидел звезды, и он отшатнулся назад, давая мне возможность сбросить его с себя.

Он ударился о песок, и мы оба вскочили на ноги, погрузившись в бешеный ритм ударов руками и ногами, от которых каждый из нас не раз растягивался на земле. Вскоре мы были потными, грязными и более чем когда-либо полными решимости победить. Он был прав, мне действительно было чертовски приятно вымещать на нем свой гнев, и когда я, наконец, повалил его на спину и прижал его тело к земле, сдавливая предплечьем его горло, чтобы удержать его на месте, он сдался, и я упал рядом с ним, тяжело дыша.

Из моего горла вырвался смех, который он повторил эхом, и часть гнева, который жил во мне, схлынула, как отлив.

— Пошел ты, — сказал он, задыхаясь, сквозь усмешку.

— Сам пошел, — сказал я, и улыбка приподняла уголок моих губ.

Он протянул руку, чтобы втереть песок мне в волосы, как делал всегда, когда мы вот так боролись на Сансет-Бич. И мне это даже понравилось. И, возможно, в этот момент я действительно не испытывал к нему ненависти. По крайней мере, не такой сильной, как мне хотелось.