— Хм. Что ж, я буду говорить за свою избранницу. — Силуэт в теневой вуали, переглянувшись с маленькой девочкой демонического происхождения.
«Свою избранницу», хм. Он ассоциирует себя с Тьмой напрямую? Сказано, кстати говоря, вслух обычным голосом, судя по тому, как вздрогнули все присутствующие, кроме Хару. Звук искажён, будто специально какой-нибудь магией, но такое ощущение, что я где-то его уже слышал…
Взгляд непроизвольно сместился на Тамамо-но-Маэ. Золотистая, переходящая в рыжий, природный окрас лис, чёлка волос спереди, и завитые локоны по бокам и сзади. Миленькое лиловое с чёрной окантовкой платьице местного традиционного взрослого кроя с жёлтой ленточкой, завязанной бантиком поверх широкого бардового пояса, а также огромный бардовый (в цвет пояса) объёмный бант за спиной, кажутся немного неуместными. Слишком молодая физическая оболочка… даже с учётом огромной вариативности внешнего вида демонов. Загвоздка в визуальном определении её возраста состоит в том, что она — звериный тип аякаши, чьи тела за редкими исключениями всё же вырастают до определённого состояния, прежде чем «зависнуть» в видимом развитии, но продолжить его в развитии энергетическом. Та же Гинко тому пример, с её хорошо развитым женским телом, несмотря на относительно малый возраст по сравнению с некоторыми другими аякаши. Это со всеми кицунэ так? Единственный, кого я из их вида ещё знаю, это Кузуноха, и он тоже выглядит слишком молодо для своих лет. Златошёрстой же избраннице Тьмы сейчас едва можно дать больше лет, чем Сидзуке, с которой я когда-то только познакомился в этой временной реальности. Однако древность и опытность ёкая передо мной так и сочилась из всех движений, внешнего спокойствия, выражения лица, и, конечно же, ауры, которую Тамамо сейчас даже и не думала скрывать. То есть, возраст, выходит, неопределим принципиально. Что ж… не слишком бы и многое это бы мне дало.
Голубые льдистые глаза, по детскому выразительные, но всё же отражающие свет яркой потолочной лампы гаража не совсем по-человечески, едва заметно люминисцируя при попадании в тень от зонта, любопытно вглядываются в меня, но мне всё равно решительно непонятны её намерения насчёт меня. По крайней мере, на враждебность не похоже. Силуэт в теневой вуали, кстати, сдвинулся в сторону, и вроде как принял чуть более расслабленную позу, готовясь к разговору. Почему Тамамо не собирается, судя по всему, говорить от своего имени, остаётся только гадать.
— Что… ты больше всего ценишь в своей жизни, назвавший себя Юто Амакава? — Силуэт.
Интересный вопрос. Я тоже люблю подобного рода задачку задавать некоторым пленным, которых планирую перевербовать. Например, той же Агехе… совпадение?
— Тамамо-но-Маэ, твой переговорщик объявил, что будет разговаривать от твоего имени… однако разговор предполагает участие в нём двух сторон, иначе это был бы монолог с его стороны. Тем более, был задан вопрос… как мне к тебе обращаться, незнакомец?
Пауза. Без изменения в невидимом мне лице, без напряжения или хоть какого-либо изменения позы… такое ощущение, что я сказал фразу пять секунд назад, но услышал он её только сейчас, и немедленно ответил:
— Это не имеет значения. Аватар Тьмы, Безликий… или просто называй меня как тебе будет угодно.
Вот как…
— Прежде чем мы продолжим разговор, я хочу убедиться: вы позволите мне спасти умирающих членов Семьи? Планируете держать оставшихся в заложниках?
Тамамо что-то беззвучно прошептала в воздух, будучи уверенной в том, что Безликий и так её поймёт.
— Оказание помощи — после разговора. Так будет дополнительный стимул не затягивать с ответами. Заложников мы не держим — нет необходимости. Хару Масаки с нами по своей воле, а эта женщина просто находится в шоке. И ещё одно: магия и Свет тебе прямо сейчас и здесь не помогут, включая использование этих твоих… накопителей. Так что я советую тебе воздержаться от действий, лишённых какого-либо смысла.
Спасибо большое за предупреждение, но я всё же попробую. Если состояние Ючи будет подходить к критическому. Незаметно (надеюсь) запущенную магоформу среднего диагностического в пассивной её форме они проигнорировали, а значит я могу следить за состоянием присутствующих. Кстати говоря, тела на земле — действительно тела, теперь уже определённо. В Ю ещё греется слабенький «отблеск» магического источника, который остаётся активным при целостной ауре, но так бывает часто, некоторое время даже когда человек безвозвратно мёртв, если аура не была повреждена магией. Тело Ю прекратило свои важные жизненные функции с минуту назад… Единственное, что может быть странным — вроде бы ментальная сфера продолжает шевелиться, но могу и ошибаться. Пассивный средний диагност отлично «видит» проявления магии в различном её виде, но ментальная сфера — дело особенное и зависит от многочисленных факторов. Используя знания Кристофа, я бы мог… но они не дадут мне.
— Твой ответ? — Безликий.
— Свою Семью, себя, спокойствие и стабильность обстановки. В таком порядке.
Тамамо прикрыла глаза и снова что-то «произнесла». Безликий, скорее картинно, чем по-настоящему хмыкнул, и «перевёл»:
— Избранница Тьмы спрашивает у тебя, что ты выберешь, если будешь стоять перед выбором: лишиться всего, включая собственную жизнь и семью, которую ты так ценишь, но при этом сохранить мир в привычном тебе, стабильном, пусть и немного неспокойном виде… или же позволить Тьме изменить мир, к которому тебе и твоей Семье надо будет привыкать заново, сохранив всех, кто тебе дорог в процессе?
Взгляд на Даичи и Ю…
— ВСЕХ, кто мне дорог, сохранить уже, видимо, не удастся, а на гипотетические вопросы я отвечать не люблю. Тем более, когда мне угрожают, и прямо-таки заставляют стать союзником и помочь в чём-то, что требует подобного выбора…
Безликий покачал головой, вынуждая меня прерваться, после чего начал говорить, судя по всему, от своего имени, так как интонации незаметно сменились в сторону более жёстких. Незаметно для наших невольных наблюдателей, но не для меня, и, разумеется, не для него самого — Безликий идеально контролировать выверенность своей речи:
— Ни при каких обстоятельствах Светоносцу и избраннице Тьмы не стать союзниками навсегда. Ты это понимаешь своим нутром, и правильно отвергаешь позицию Многоликого. Сотрудничество Тьмы и Света противоестественно. На протяжении вечности во весь вектор движения временных волн, Тьма следует за Светом и останавливает, прерывает и чистит миры от того, что вы, смертные, называете «естественным». «Сосуществование» — пустой термин, неприменимый к нам. Мы не «существуем», хоть мы и «есть». Временное сотрудничество с одной целью смертных избранников Света и Тьмы — возможно, и не является исключением из правила, но оно по своей сути лишь отложенное на потом выполнение их настоящих ролей. Избранники сменяются, также как меняется мир с течением времени, неизбежно повышая в себе степень «искусственности» и вероятность того, что некоторые разумные могут назвать «технопокалипсисом», в той или иной его форме.
Анализ… Недостаточно данных
— У Тьмы и Света есть цель? Чего вы добиваетесь? Зачем вы вмешиваетесь в судьбы разумных?
— Так уж устроено, что смертные избранники — ключ ко всему, поэтому мы действуем через них. Что до целей… Многоликий мог говорить, а мог и не говорить тебе своих мотивов, а также юлить, недоговаривать в той или иной степени, всегда частично или полностью оставляя тебя в неведении — это его способы, способы Света. У меня нет тайн по отношению к своим избранникам и тем, кого они посчитали достойными знания. — Безликий.
Раздел памяти акцентирован в фоновом режиме, без отвлечения от оперативной обстановки.
— …Кто такой «Гость»? Ты ведь понимаешь, о ком я? Тот мужчина с признаками… как ты говоришь, с осколком Света изменяющего, который меня спас из плена синоби.
— Без ответа. — Многоликий.
Акцентировка раздела памяти в фоновом режиме без отвлечения от оперативной обстановки отключена.
— Цель Света находится вне пределов движимой мной логики, так как пропагандируя через своих избранников «гармоничное сосуществование Тьмы со Светом», Многоликий делает всё, чтобы предотвратить достижение этого. То же, что можно назвать моей целью в наиболее широком понимании этого слова — возвращение к истокам, к моей со Светом изначальной форме — сущности Демиурга, в котором «не существуют, но есть» и Свет и Тьма. И для этого мне необходимо, чтобы каждая временная реальность так или иначе прекратила свой ход по волне времени. Проще говоря, моя цель — отправка в небытие всего существующего во всех временных реальностях. — Безликий.
Вот так вот. Теперь уж точно понятно, что нам не стать союзниками. Весьма убедительно. Вот только я по-прежнему не понимаю, причём тут я и моя Семья, если ему не нужно моё сотрудничество… Тамамо терпеливо дождалась, пока Безликий закончит говорить, и что-то беззвучно прошептала… однако аватар Тьмы остался неподвижен и безмолвен, ожидая моей реакции. Что-то мне подсказывает, что даже если у него и нет секретов по отношению к своим избранникам, то он отнюдь не идёт у них на поводу, предпочитая оставлять главенствующую роль за собой. Или нет. Возможно, по отношению к нему просто бессмысленно применять категории главенства, как к полуразумной силе, или стихии. Дал своей избраннице способности, даже вежливо объяснил как и зачем их использовать… (цель — устроить конец вселенной, ну надо же!), и после этого залёг в ожидании, изредка выполняя или не выполняя по своему желанию те или иные просьбы. Свет… Свет действительно действует немного по-другому.
— А если более приземлённо? Что вы хотите от меня и моей Семьи? Для чего вы убили разумных тут, начали и продолжаете беспорядки в городе?
Отвечать он начал сразу и весьма охотно, не дожидаясь пока девятихвостая кицунэ подумает. Кстати, это не метафора или титул, Тамамо действительно девятихвостая, если судить по появившемуся в частичной трансформе пушистому вееру хвостов, которые стали выполнять роль своеобразной подушки, стоило высшей аякаши прислониться спиной к капоту машины, настраиваясь на ожидание.
— Беспорядки нужны были для того, чтобы ты был отделён от семьи, иначе диалога бы не вышло. Разумные были приведены в то состояние, в котором они находятся по воле случая — самозащита избранницы Тьмы и случайная активация осколка Хару Масаки при нашем появлении. От твоей семьи не требуется ничего. Только от тебя. Что именно, скажет Тамамо-но-Маэ, когда ты ответишь на поставленный вопрос. Напоминаю: у тебя мало времени. Ещё меньше, чем есть у нас для этого разговора. — Безликий.
Прав, гад. Ючи выглядит и ощущается не очень хорошо. Чёрт… не удалось мне отвлечь аватара Тьмы от изначально запланированного плана диалога, чтобы выведать дополнительно информации, прежде чем, весьма вероятно, придётся действовать силовыми методами. Но всё же, можно попытаться сделать ещё одну попытку. Нет, разумеется, он не возьмёт и не выдаст какую-нибудь собственную слабость, если она вообще есть… и уж точно случайно не скажет, как мне совладать с девятихвостой. Попробую последний раз сменить тему, выведать хоть что-то об их тактических целях. Но… «по воле случая»? Не похоже, что он обманывает. Хотя бы потому, что всё указывает на то, что ему глубоко безразличны жизни кого бы то ни было, кроме Тамамо. И я был бы с ним относительно солидарен в плане отношения к тем, кто не затрагивает мои интересы, если бы в данном конкретном случае речь шла именно не про тех, кто состоял и состоит в моей Семье. Ставя себя на его место, хоть это и сложно, и наверняка бессмысленно в плане невозможности учесть многочисленнейшие факторы, всё равно понятно, что пытаться «задобрить» меня ложью про случайные смерти совершенно бессмысленно. Он уже более чем убедительно доказал необходимость моего с ним противостояния и невозможность быть союзниками, верно?
Анализ… Успешно, с незначительными погрешностями.
— Каким образом вы собираетесь «остановить» эту временную реальность?
— Я уже сказал достаточно для принятия тобой решения и ответа на мой вопрос. От твоего ответа зависит дальнейший диалог. — Безликий, скрещивая руки на груди, показательно сигнализируя о том, что дальнейший диалог с ним не продолжится, пока он не услышит ответ на свой глупый вопрос-ультиматум.
Тамамо тоже выжидает с любопытством… прекрасно понимают, что время играет на руку больше им, а не мне. Mein Gott, да подавитесь вы своим ответом. Будто слова, даже в форме обещания, сказанные врагу, хоть что-то решают.
— Выбиваю вариант под номером один. Мне по большей части не важно, что вы вдвоём сможете сделать с миром, если, как вы говорите, будет возможность мне и моей Семье приспособиться и жить дальше.
Учитывая то, кем по своей сути является силуэт в теневой вуали, и его предположительные возможности, как аватара Тьмы, вполне вероятно, что слова насчёт изменения всего мира отнюдь не преувеличение, как бы дико это не звучало. И тем не менее, слова — это слова. Соглашусь, по крайней мере, сейчас. Это продолжит и ускорит разговор, после которого у меня есть призрачные шансы спасти хотя бы одного из Семьи.
Тамамо подала какой-то знак рукой Безликому. Странно. Я думал, что между ними существует подобная осознанная той связи, что между мной и Светом… хотя да, даже у меня, без лишней скромности, толком не получается «говорить» со Светом изменяющим. Безликий молча кивнул, повернул голову ко мне и продолжил:
— В таком случае, услышь план избранницы Тьмы, Светоносец. Относительно оригинальный план… во всём метамире наберётся едва ли с десяток попыток подобного. В основном потому, что на «текущий» для временных реальностей момент в подавляющем большинстве своём не существовало настолько подходящих для подобного задуманного существ, которые могли бы стать избранниками.
Хм. «текущий момент», говоришь. Значит, ты, в отличие от аватара Света, не можешь видеть будущее… Девятихвостая внезапно подалась вперёд, аккуратно складывая зонт в сторону, и всё же подала… голос… тихий, и до ужаса, в прямом смысле этого слова, чарующий.
— Путь Тьмы будет исполнен, все перестанут существовать, но останутся. Даже обычные люди… не стареющие, не устающие, неспособные окончательно умереть или переродиться. Мир без Света изменяющего, без привычной магии… мир вне времени. — Тамамо.
Теперь понятно, почему она не говорит, вернее старается не говорить сама. Сам по себе голос… нет, ничего в нём слишком уж необычного не было — обычный тоненький звонкий голосок девочки, кое-где скатывающийся в не по детскому томный и ласковый, с интонациями, которые ожидаешь услышать от любящей соскучившейся жены вечером, после длинного и трудного дня. Необычным было другое: аспект морской сирены в голосе. Не слышанный мной даже по прошлой жизни ни разу — ни Кристофом, ни бывшим мейстером, настолько эти водные демоны, встречающиеся исключительно в облике женщин, были редки. В голосе звучала и ощущалась магия, в буквальном смысле чарующая, несмотря на поставленный ментальный щит. Нет, конечного эффекта она никакого не производила, но всё же. Странный ты зверь, кицунэ… не поверю, что это индивидуальная особенность. И готов спорить, ты не раз и не два использовала свой голос на протяжении жизни, чтобы мирным путём добиться расположения у сильных мира сего, легко соблазняя мужчин и располагая к себе женщин. Главы влиятельных кланов, местные управители, быть может действительно, даже тот же император, если судить по тому, что о тебе говорят Кагамимори. Ммм… какой приятный тонкий цветочно-травяной аромат…
— И всё же, причём тут я?
Мне кажется, или она явно расстроена отсутствием ожидаемой ей от меня реакции? Отошла на шаг назад, коротко махнула рукой в сторону Безликого, а второй рукой потянулась к машине… прикоснулась к металлу капота, сразу же начавшего плавиться под этой её миниатюрной ладонью, и идти волнами, словно живой, стягиваясь в какую-то грушеобразной формы массу. «Плавилась» не только обшивка, а ещё и, видимо, часть двигателя — сматывалась какая-то проводка и прочие мелкие детали…
— Процедура рассинхронизации временной реальности длительна — в зависимости от сопутствующих факторов, может понадобиться до ста субъективных лет, на протяжении которых избраннице обязан не мешать Свет в том или ином виде. Вне всякого сомнения, Многоликий будет это делать с твоей, или другого избранника Света, помощью. Нам необходимо уговорить тебя, или того, кто сменит тебя после твоей смерти, сознательно не вмешиваться на протяжении этого времени — тогда и только тогда аватар Света будет бессилен. — Безликий, наблюдая за тем, что делает Тамамо.
Он… действительно только что мне выдал мне свои планы? Вот так просто… хотя стоп, он мне ничего толком не сказал из того, что мог бы (и должен был бы) сказать аватар Света изменяющего, в случае, если бы этот самый процесс превращения всей действительности начался. Думается мне, что он верит, точнее знает, что всё равно ничем не рискует, даже рассказав это всё, когда я стал более, в его понимании, настроенным на серьёзный разговор. Или же нет? Ни о сути процесса, ни о том, как именно я обязан НЕ делать, он пока не сказал… А ещё мне очень «понравились» честные слова Безликого про «или того, кто меня сменит, после моей смерти». Нет, намёками аватар ЭТОЙ сущности, в отличие от кое-кого другого, явно не привык говорить. Только прямым текстом.
— Юто, в тебе говорят злость и чувство утраты, словно негодование в дите от вида хмурого неба при ожидании праздничного весеннего яркого денька. Но всё же подумай, если окажешься достаточно мудр и умён, как для человека: в твоей деснице не жизнь нескольких людей, а судьба мира. Я… я ещё сама не решила до конца, что мне стоит делать, и лишь потому хотела поговорить с тобой, вместо того, чтобы загнать в ловушку без выхода на сто лет. — Златошёрстая, снова внезапно приблизившись ко мне в своей миниатюрной человеческой трансформе.
В моих руках? Не решила? Ситуация становится всё более идиотской с каждой минутой. А Ючи всё хуже и хуже. Проследив за моим взглядом, Тамамо махнула рукой, и Ючи Сугияма-Амакава дёрнулся, как от сильной боли. Что «видно» с помощью всё ещё активного среднего диагностического?.. Хм. Область ранения закрыта, вернее с силой стянута каким-то неопределяемым герметичным материалом. Ну да, с возможностями Тьмы, уже только что ей продемонстрированными, такую мелочь, как сделать из одежды перевязочный материал, закрывая кровотечение, для неё не должно составить труда, даже при отсутствии каких бы то ни было знаний в плане медицины или анатомии… которые она наверняка ко всему прочему вполне себе могла получить за свою жизнь, которую непродолжительной язык попросту не повернётся назвать, несмотря на облик… Остановленное кровотечение замедлит ухудшение состояния, но именно что замедлит, а не остановит — помощь Ючи всё равно нужна, и довольно срочно, пусть он теперь и сможет подождать некоторое время.
— Чего ты ждёшь от меня? Чтобы я придумал за тебя соответствующие аргументы?
Тамамо по-детски приставила пальчик одной руки к губе, второй рукой сжимая за длинную рукоять странного вида металлический молоток, после чего развернула последний другой стороной и…
Молоток оказался отнюдь не молотком. Девятихвостая сделала из металла и проводов какой-то трёхструнный щипковой инструмент с очень длинной шеей, и квадратной плоской декой со слегка выпуклыми гранями, словно бы их изнутри распирает круг или сплющенная сфера. Кажется… я даже припоминаю, по урокам истории, описание подобного инструмента, искусство игры на котором ещё в не таком далёком прошлом веке было занесено в широко известный неофициальный список «нематериального достояния» этой страны. «Сямисэн», что в иероглифах атэдзи означает, дословно, «три оттенка струн». Да… он самый. Эдакая лютня странствующих слепых певиц «годзэ», а также «гейш» и куртизанок. Древняя аякаши поднесла инструмент струнной стороной к себе и слегка поморщилась. Могу лишь предположить, что с помощью Тьмы естественную фактуру дерева, ей наверняка гораздо более привычную, создать сложнее… Отломив «растущий» прямо из деки плектр в форме расширяющейся металлической «дощечки», и умело пройдясь по струнам, породив несколько звуков, пробравших буквально до костей своей объёмностью звучания, Тамамо скосила на меня хитрый прищур своих голубых гляделок и сказала не совсем то, чего я мог бы ожидать от неё в данный момент:
— Слова пусты, и не содержат правды, которая даже у каждого камня своя. Я пришла не просить и не посвящать — это вторично… я пришла показать степень своего убеждения, и услышать в ответ твою.
Ещё один перебор струн, на этот раз… с проскользающей в них магической энергией?
— Слушай же, Юто Амакава, так как моё убеждение должно коснуться твоей души, и… даже если тебе удастся заставить себя не слышать, то не слушать ты не сможешь. — Тамамо-но-Маэ, девятихвостая кицунэ.
…
С первых же незнакомых аккордов, странных своей неритмичностью, но завораживающих чуждой красотой, в которую было вложено чистое сердце и присущая каждому звуку, издаваемому даже не инструментом, а самой душой играющей лисицы, стало понятно, чего хочет добиться Тамамо-но-Маэ, девятихвостая кицунэ. Мне ли быть удивлённым тому, что магия струится по струнам её сямисэна? Вездесущая, окружающая нас даже внутри, казалось бы непроницаемого для энергии барьера Тьмы… всё живое, в какой-то степени — магия, и любой природный элемент так или иначе содержит магическую энергию, определяющую его до какой-то степени, а элемент в свою очередь в определённом смысле задаёт её свойства. Магия исходила от девятихвостой… и какая это была магия!..
Сямисен Тамамо не пел, как когда-то в этом мире моя скрипка с фортепиано, за которым сидела Киёко — он говорил, не лишаясь, впрочем, мелодичности рифмы и эмоций, более знакомых существу, жившему в другую эпоху, в непривычном мне мире, столь похожим и не похожим на те два, что были и будут обитаемы мной: мир златошёрстой кицунэ, в лице монахов и магов, а также простых людей, вроде крестьян, ремесленников, артистов и аристократов, которые не были чужды знанию об окружающей их природе духов и сил, являвшихся частью природы. Не было разделения, хоть уже тогда эгоистичные по отношению к себе и всему сущему люди тайком пытались избавиться от влияния неподвласного им… при этом с сердцем чистым, или полным умысла, где заботясь, где боготворя тех из аякаши, кто мог быть защитником, вершителем, ткачом полотна судьбы, или просто безобидным существом, требующим к себе одним своим существованием ласки и заботы. Люди и демоны знали друг друга, как в незапамятные времена, из которых даже летописи в твёрдом виде не дошли до наших дней, крошась, осыпаясь мелким песком и развеваясь на ветру под влиянием нещадного времени, всё набирающего свой бег, гонимого Светом.
В какой миг этот мир приобрёл чёткость линий повествования и стал восприниматься цельной картиной? Не могу определить, но и чувствую, что в данный момент это не важно — настолько живой была благодаря чувствам своей исполнительницы печальная, медленная мелодия, то постепенно набирающая темп, то снова сгущающаяся во время «рассказа» о кровопролитных событиях, повлёкших за собой изменения в быту, которые в конце концов затронули и одну молодую лисичку, тогда ещё слабо разбиравшуюся в мире людей, положившись на доброту, ответственность, и всё, что было хорошим в душах тогдашних людей, ещё не утративших из-за упавшей на мир в определённый момент в «будущем» Тайны из-за глобальной войны с демонами.
Музыка ненадолго прервалась, и оказалось, что к исполнительнице незаметно для других и самих себя подошли поближе все, кто наблюдал за моим разговором с пришлыми разумными, кроме Хару, Сае Кисараги, и самого Безликого. Тамамо права: музыка не просто жила своей магической жизнью, она заставила слушать нас всех, даже тех, кто не желал её слышать. Однако стоило на лицах подошедших проявиться первым признакам беспокойства, как сделавшая паузу для того чтобы подкрутить колки и поудобнее устроить инструмент в руках, кицунэ снова начала играть, и на этот раз её «рассказ» начался с повествования о девочке по имени Мидзукумэ. Именно таким именем назвали любящие мужчина с женщиной решившую начать всё с чистого листа демоническую лисицу, которая специально избавилась от большей части своей памяти, запечатав её магией, с наказом к своим воспоминаниям о прошлом быть освобождёнными только тогда, когда эта самая девочка станет страдать по той или иной причине.
«Родители» девочки, самурай из не слишком знатного рода, взявший в жёны полюбившуюся ему гейшу-мастерицу сямисэна, не были способны иметь своих детей, как не молили они всех ками в храме в их селении. Поэтому однажды обнаружив у себя под дверью плетёную из волокон бамбука корзинку со здоровой, совсем маленькой девочкой, тихонько спящей на пышной подушке из гладкой «драгоценной ткани из далёких заморских жарких стран», изделие из которой в свою очередь было с лихвой способно окупить школу и все затраты на воспитание ребёнка, не способная иметь своих детей пара восприняла это событие как знак судьбы. Девочка росла весёлой и неунывающей, без каких либо странностей проводя жизнь так, как делали это её сверстники из такой же относительно бедной аристократии, получая всеобщую заботу и любовь за свои быстро ставшие признанными таланты каллиграфии, сложения стихов и музыку, которой её научила мать. Мидзукумэ любое действие, любое получаемое знание давалось с нечеловеческой лёгкостью, ведь ей приходилось не учить, а вспоминать давно известное, пусть и в новом свете — с точки зрения обычных людей, чьи знания того времени порой были отрывочны и полны беспочвенных суеверий, особенно по поводу магии… но всё же эти полученные знания и умения имели то присущее всему связанному с людьми свойство, которое сделает из них рано или поздно отличный комплексный экспонат коллекции памятных и занятных годов жизни девятихвостой кицунэ, которой молодой девочке ещё только предстоит стать после всего этого. Само собой разумеется, сопутствующий относительно молодой кицунэ в облике ещёболее молодой девушки успех выделял её из толпы, заставлял восхищаться ей, создавал поклонников среди соседей и даже завистников, вернее завистниц, которые, тем не менее, попросту ничего не могли сделать со всеми теми качествами, из-за которых на начинающую расцветать диким, но до умопомрачения красивым цветком девушку обратила своё внимание аристократия при дворе императора.
За свою красоту и ум Мидзукумэ стала придворной дамой, а затем и всеобщей любимицей… нет, разумеется, не всё было так гладко и просто — самой девушке пришлось всё же приложить немало усилий, чтобы выделиться среди избранных по всей стране и иногда даже за её пределами слуг и служанок благородного происхождения. Были и интриги, где Мидзукумэ впервые познала азарт и горечь череды мелких поражений своим более опытным «коллегам», что лишь подтолкнуло её к развитию и заставило начать «затачивать» лезвие своего второго (после природного обаяния) естественного «оружия», которое свойственно и типично для демонических лисиц всех времён и национальностей — нечеловеческую хитрость. В конце концов, сам император Тоба положил на неё глаз, и оттого завистницы стали называть её за её спиной «Tamamo» — что с языка этой страны того не похожего ни на что времени означало «водоросль», иначе говоря, её пытались в разговорах ассоциировать с «обычностью», «никчёмностью» и «простым происхождением». Несмотря на бытность фавориткой самого императора, ум и нечеловеческую хитрость, Мидзукумэ не могла ничего поделать с этим. И учитывая то, что смысл существования, особенно девушки её профессии, в то время порой полностью зависел от доброго имени, незапятнанного плохой репутацией, а мнение большинства из своего окружения было всем и решало дальнейшую судьбу, то рано или поздно должно было случиться так, что молодая женщина со спящей внутри себя сутью аякаши окажется в шатком социальном положении. Так и случилось, и история могла бы пойти по совершенно другому пути, изменяя сегодняшние реалии до неузнаваемости, если бы Мидзукумэ не встретила его.
Казуса-но-ске, выходец из ветви императорской крови, был основателем легендарной семьи, властвовавшей над провинцией Овари, как её назовут в будущем, и дальним родственником ещё более легендарному Оде Казусаноске Сабуро Нобунага. Тому самому Оде Нобунага, который в последствии стал через четыре сотни лет после рассказываемых событий, пожалуй, одним из наиболее признанных и величайших в мире полководцев, а затем и правителей во всём обитаемом мире… но это всё будет потом, а сейчас, Казуса был одним из генералов, своим тяжким трудом заработавший призвание за свою доблесть и стратегический гений в служении своему императору. Умелый воин, в какой-то мере философ, статный и образованный мужчина с первого же взгляда полюбился женщине, и любовь эта была взаимной.
Счастливые дни сменяли друг друга, проведённые новоиспечённой парой влюблённых в ожидании, редких минутах совместного счастья и служении с интригами, соответственно Казусы и «Тамамо». Единственное о чём жалела уже обнаружившая по косвенным признакам свою «не совсем человечность» Мидзукумэ, было то, что она, как представитель рода из магической братии не могла иметь нормальных, невыделяющихся детей, которые бы не разрушили эту её семейную идиллию своей экстраординарностью, если смогут вырасти, не лишившись жизни в младенчестве… Однажды Казуса как-то проговорился про свои тайные и не поощряемые обществом отношения с Мидзукумэ, хитрой рыжеволосой фавориткой императора, которая оставалась ею рекордное время, «пережив» императора Тоба и приглянувшись сменившему его Коноэ, так как сама не старела и была идеальным воплощением всего, чего можно было ожидать от дамы её придворного положения. В этот судьбоносный день Казусе предстояло из-за своего языка пройти нелёгкое испытание, защищая от завистников, вспомнивших старое и казалось бы уже давно забытое прозвище, честь своей теперь уже не секретной избранницы. Чудом ли, или же толикой магии Мидзукумэ (о чём немногословная история тех времён промолчит), но даже из такого нелёгкого положения нашёлся выход в виде признания любимицы императора его официальной любовницей, что дало ей новый титул в насмешку всем недоброжелателям: «Тамамо-но-Маэ», «леди» Тамамо, что дословно так же можно было перевести как «перед ней», иначе говоря, учитывая прозвище, ставшее вторым именем: «та, перед кем/по сравнению с которой все остальные — обычные, унылые водоросли».
«Заново рождённая» под новым именем, Тамамо-но-Маэ не опозорила титул, и с новой высоты, совместно со своим избранником, любовь к которому уже пережила пик его человеческих лет, стала расчищать дорогу для тех, кто был её дорог — потомкам родственников приютивших её когда-то и давно почивших «родителей», а также поддерживавших её в ранние годы людей, приводя аристократию в порядок, равновесие и справедливость с её точки зрения, и прививая любовь к искусствам, чему она сама была первым и наглядным примером.
Однако время — оно неумолимо в своём продвижении. Годы сменялись годами, общественное мнение о своевольных аякаши, ставших мешать людям в их тесных поселениях и городах начали быть обузой, так как были нелегки на подъём и перемену к новым течениям. И вместе с тем Казуса старел, а Тамамо-но-Маэ оставалась всё также молода, рождая слухи уже другого происхождения и наполнения… Тогда ещё не девятихвостая, кицунэ с сознанием человека молила Ками о том, чтобы её любовь смогла прожить подольше, или… или чтобы она сама могла стареть вместе с ним, ведь нет ничего хуже в жизни любящей женщины, чем видеть мучения своего мужа, всё сильнее и отчётливее осознающего «недостойность» своей избраннице. И пусть тело Казусы, о котором демоническая лиса заботилась со всей прилежностью в доступной ей магии, и помнило былую удаль, а руки ещё отнюдь не ослабли до состояния старческой немощи, но время… время, подстёгиваемое Светлой сущностью неумолимо продолжало свой ход вперёд.
Любящим мужчине и женщине не суждено было прожить свой остаток лет в тихом и спокойном совместном времяпрепровождении. Император Коноэ, которого время также не щадило, как ему хотелось бы, несмотря на якобы протекающую в его крови сущность богов-ками, по преданиям основавших императорский род, несмотря на жену и детей, всё также души не чаял в Тамамо-но-маэ. Однажды, как это водится у хрупких здоровьем людей, подверженных течению времени куда как сильнее, чем аякаши, Коноэ охватила болезнь, и придворные мудрецы, астрологи и монахи к превеликому, старательно демонстрируемому «сожалению» всего двора, ничего не могли сделать по этому поводу. Все, кроме одного. Мудрец Абэ-но-Сэймей, в секрете рождённый другой демонической лисицей, Кузунохой Кицунэ, первый, кто не просто мог видеть, понимать и разговаривать с демонами вне зависимости от их желания, как прочие монахи и астрологи, а также повелевать и изгонять навсегда, а не на некоторое время, отчего и стал первым в истории этой страны экзорцистом своего клана оммёдо-оникири… был подговорён своей матерью, к которой однажды явился аватар Света, который в свою очередь и был инициатором дальнейших событий. Будущее, эта бессовестная и злодейская по отношению ко всем разумным производная Света, несправедливое к честным стараниям и чаяниям людей и аякаши, пророчило Тамамо-но-Маэ стать величайшей из когда-либо живших избранниц Тьмы, хотела она того или нет. Жившие тогда Светоносцы, для которых на их этапе понимания мира было невозможно «сосуществование» Тьмы и Света, якобы желаемое Многоликим, ещё не были кланом Амакава и не имели возможности открыто сделать что-либо со златошёрстой. Но это было не столь важно, так как получивший от своего доверенного советника, Абэ-но-Сэймея, тайное послание, разоблачающее Тамамо, император Коноэ неожиданно впал в ярость. Считая себя оскорблённым и униженным после оказанного ей доверия, и придумав своим гаснущим в плане мудрости сознанием весьма удобную отговорку своего ухудшающегося «божественного» здоровья, Коноэ приказал в секрете привести Тамамо-но-Маэ и Казуса-но-ске, и пытать последнего на глазах у женщины, пока она не снимет «своё проклятье». Но даже будучи готовыми к разному, воины и монахи не смогли предусмотреть, что разрываемое от несчастья, вызванного видом страданий своего возлюбленного, сердце Тамамо освободит из недр своей сущности разгневанную, неожиданно сильную для них кицунэ, как и было когда-то задумано златошёрстой на этот крайний случай.
Даже Казуса был поражён и напуган, не говоря уже об остальных, из-за чего кицунэ в слезах сбежала, приняв свою настоящую форму и оставляя прежнюю жизнь позади, поклявшись более никогда не доверяться таким переменчивым из-за влияния на них времени людям. Жизнь перевернулась с ног на голову, и гонения не прекращались ещё несколько лет, в течении которых уже высшая аякаши, не желая принимать бой, обещающий стать последним для знакомых и близких ей когда-то людей, отправленных за ней в погоню, провела в бегах, попутно переполошив большую часть провинций тогдашней разрозненной Японии. По ходу дела используя хитрость, ловкость в разговоре и вспомнившийся богатый арсенал магических уловок, чтобы невольно создать о себе легенды и местные сказания, она где возможно восстанавливала справедливость в том виде, в котором она её видела, пусть иногда этот вид вовсе не был общепринятым. Именно тогда похождения Тамамо-но-Маэ стали причиной создания народного образа о ней, как об озорном и своевольном, иногда довольно жестоком, но мудром духе, способном выкрутиться из любой ситуации. Долго так продолжаться не могло, так как отношение к аякаши в целом продолжало меняться, от мыслей о них, как об обузе тогдашней цивилизации, до мыслей о вредителях и зачастую врагах человечества, не таких уже и могущественных — новые последователи Абэ-но-Сэймея расправлялись с теми демонами, с которыми ранее приходилось мириться при помощи подношений, признавая их покровительство. Погоня-расследование становилась всё настырней и обременительней для Тамамо. И вот однажды…
Тамамо-но-Маэ остановилась, не в силах больше продолжать подобный образ жизни. Её подкосило известие о том, что Казуса-но-ске был всё же помилован, восстановлен в звании генерала, и по собственному желанию отправлен на её устранение. Тот, кому принадлежало её сердце, фигурально выражаясь растоптал его в грязи дороги, и всадил в него свой короткий меч сёто — на этот раз отнюдь не фигурально. В поле, где-то в месте, которое сейчас является северной частью префектуры Тотиги, Демоническую лису окружила армия, вооружённая артефактами, способными причинять боль даже ей. Не помогло и превращение в последний момент в прекрасную женщину, что разоружило очарованием большую часть воинов, не захотевших поднять на неё оружие. Светоносец Миура Ёсиаки, на которого не подействовали чары из-за осколка Света сначала метко выстрелил в неё из своего лука, а знакомый с этим её обликом Казуса, имевший свои причины бояться возможного гнева императора в случае непослушания, решил лично завершить начатое и вонзил свой меч своей любимой в грудь, проклиная при этом всех Ками за жестокую судьбу. Ками смерти, то есть Шинигами, которого у смертных того времени было принято называть Яма, судья мёртвых и бог-властитель ада «дзигоку», услышал его мольбу, и чудесным образом обратил тогда ещё не избранницу Тьмы в камень, даривший смерть, подобно ставшему впоследствии «каменным» сердцу возродившейся через несколько сотен лет после этого девятихвостой лисицы.
Сямисэн Тамамо ещё некоторое время играл, уже не рассказывая, а передавая образы испытываемых страданий, переживаний и душевных метаний, которым подверглись многие разумные того времени, не уточняя забытых и уже никому не нужных имён, чью славу съело время, а также горечь от невозможности отплатить той же монетой предательства, которое бы являлось справедливостью для тех, кто лишил её всего. Абэ-но-Сэймей был человеком с его необычно долгим, но всё же человеческим веком, а остальные встретили свой конец и того раньше — время забрало у златошёрстой даже их.
Затихающий инструмент девятихвостой кицунэ ещё раз прошёлся нотами, рождающими в сознании у каждого из присутствующих своих собственных знаний о повсеместно встречаемых и по сей день несправедливостях, правящих миром из-за бренности всего, что существует, и наконец, замолк под восхищённые вздохи присутствующих. Действительно… перед подобным слова пусты и не имеют никакого смысла. Тамамо заставила, судя по реакции окружающих, не просто узнать её историю, а прочувствовать все то, что пришлось пережить ей, одновременно даря понимание: это лишь один, совсем короткий, пусть и довольно значительный эпизод в её долгой жизни — лишь один из многих, и ей есть ещё о чём сыграть… вот только сейчас она хочет слушать, а не говорить с помощью музыки.
— Твоя очередь, Юто Амакава. — Беззвучно прошептала Тамамо-но-Маэ, но на этот раз её поняли все, и помощи кого бы то ни было, кто бы стал говорить за неё, не понадобилось.
На мне медленно скрестились взгляды Семьи, отходящей от… представления: Киёко не замечая этого, роняла печальные слёзы, размывая косметику, Мидори что-то бессвязно шептала, не смея разорвать повисшую тишину, а парочка волчат углубились в какие-то свои воспоминания… даже Каракаса смотрел на меня снизу вверх с мольбой и упованием, неизвестно как выражая своим единственным глазом грусть и надежду на то, что я смогу развеять созданную атмосферу полной уверенности Тамамо в своей правоте, объяснить всем нам, включая златошёрстую, что надежда есть, и что всё не так плохо… В одной моей руке, оказывается, скрипка, а в другой — смычок. Вполне себе аутентичные, и вовсе не из металла… ах да, мы все, оказывается, незаметно были перемещены в рассинхронизированное пространство, где, видимо, всё возможно. Неужели этот самый процесс превращения мира и остановки мира начат?
Постой же, Тамамо, мне есть, что тебе «сказать» в ответ! Скрипку — за гриф, торцом напротив шеи, чтобы конец нижней деки удобно сел там, где ему и место — на моей ключице, а угол челюсти согласным кивком лёг на чёрный кожаный подбородник. Смычок в правой руке завис над струнами, дрожа от нетерпения и непонимания медлительности своего владельца. О да, мне есть, что тебе «сказать» в ответ, рыжеволосая лисица!
…Подумал я застыв в недоуменьи: мне нечего «сказать» девятихвостой.
Вся моя жизнь — мираж и череда мгновений, что звуками летят навстречу броско.
Но надо, значит будь смычок мой полон силы, и будь ему послушна, скрипка!
Всё, что мне дорого, ценно и мило, Я доверяю «песне» крайне зыбкой.
И то, что слову вовсе не дается, пускай без слов споют нам чудны звуки.
Обнять лишь только скрипку остается, прижать смычок и сдвинуть руки.
И до тех пор, пока до синего до неба, да думы мчатся наши аки крылья,
Душа во всех нас ала и свирепа, так пусть я сердце в песне вылью.
Порвёт пусть скрипка сердце злобно, лишь только чтобы не порвались струны,
Раз нету «слов» Семье удобных, я нот возьму у госпожи Фортуны!
Мне нечего тебе сказать, Тамамо-но-Маэ, ведь я сам знаю, как течение времени может лишать разумного товарищей, близких и даже любимых. Нечего… но я постараюсь, а там — будь, что будет.
…
Эта история о женщине — такая же как та, что струны наделённые душою сыграли нам до этого балладу что есть печальнее, чем будет кратко «сказана» в весёлом забытьи сейчас.
Этой историей заставить я желаю всех неуверенных в себе и ходе жизни, что чередой идёт с перерождением своим и смертью, в том счастье срока… дней, минут, секунд, даримых Светом изначальным.
О ней, о мой прекрасный златокудрый ангел, держа в одной руке кувшин судьбы, в другой — двуострый меч неистового барса, когда-то смыслом сущего была, мечты, для одного уверенного сына марса.
Лизандрою звали́ её, по первости фамилией незримой. Взяла́ путь тёмных львов, ландскнехтов избранных — фон Финстерхо́ф, избранников искусности средь тьмы ночи единой.
О что за дива была сильной, осенних альбионских ливней глазами, полными любви, глядела на испорченное вечной поле битвы!
Умом, красой своей неповторимой, подобною весеннему цветенью, она нежна была, и есть любимой, с ней каждому счастливому мгновенью.
Была она быстра, как в поле шквал, в объятьях крепких моих жарких, и танец лезвий обагрённых ликовал, стальных отсветов запуская ярких.
И меч, и слово, и бокал с вином — восточным, розовым и пряным, умелою направлено рукой путём, что по нему при свете дня нагрянут…
…
Абстрагироваться частью сознания от чудесным образом происходящего, иного слова не подберёшь, удалось не сразу. Эта небольшая рассинхронизированная частичка мира, в которой, видимо, благодаря воздействию магии девятихвостой кицунэ, способной влиять на реальность таким, без преувеличения сказать, всеобъемлющим образом, была целиком и полностью отрезана от внешнего мира — ворота из гаража показывали клубящееся серое нечто, как тогда, при разговоре с Кузунохой, и когда я был на пару с Куэс в темнице из подобного же пространства, созданного Шиничи Амакава и Акутагавой. Судя по всему, здесь действовали свои, немного странные законы, позволяющие музыке, подкреплённой магической энергией, собранной в естественным образом формирующиеся магоформы под действием воспоминаний исполнителя, если не обойти ментальный щит и заставить глубоко впечататься в личность слушателя, то как минимум, использовать все доступные последнему сенсорные возможности для создания для него полноценного эффекта присутствия в довольно чётко изображённой мысленной обстановке исполнителя мелодии. И когда я только что мысленно сказал «использовать сенсорные возможности», скорее я должен был для себя иметь в виду «забить до крайней степени поступающей информацией», так что даже реальный мир становится не виден, не слышен и почти не осязаем. Разве что, наверное, боль должна ощущаться, как фактор, имеющий более глубокие биологические механизмы в восприятии. Довольно опасная обстановка и набор приёмов… выходит, что и в этом плане моя ментальная защита недостаточно совершенна. Хотя нет, это всё та же слабость, которую использовала стиратель Ноихары, просто воздействие в данном случае идёт не через смешение аур, а, можно сказать, изнутри меня, через тот самый канал сущности, которым воздействует на мои мысли Свет и Тьма, создавая в моём сознании оформленный «текст», который поначалу, из-за малой плотности и восстановленности моего ментального тела воспринимался как мои собственные мысли. Но всё это осуществимо лишь благодаря Тьме, которая создала рассинхронизированное пространство, а против неё вообще мало что можно противопоставить… так что об этом можно будет подумать потом, после того, как закончится весь этот ужас.
Странно также то, в какой своеобразный транс впадает сам исполнитель, начиная заменять собственные мысли и образы при игре, вспоминая те, или иные ситуации. Как я неоднократно для себя замечал в те редкие моменты, когда на меня в этом мире нападало поэтическое вдохновение, сочинитель из меня не очень хороший. Однако сейчас я вполне отчётливо «ощущаю», как определённая часть моего сознания прямо-таки поёт и рассказывает историю, которую я никогда раньше в такой форме не сочинял, и уж тем более, не исполнял. Если так было и у Тамамо-но-Маэ, несмотря на некоторые различия в процессах, формирующих и формируемых сознанием обычных людей и демонов, то это означает, что такая мера необходима для чёткости восприятия слушателем, а не для красоты. Ведь с принимающей стороны от Тамамо я не слышал… вернее не слушал стихов или верлибров, присутствующих сейчас в моём «рассказе».
Анализ…
…Эм-м-м… основа?
…Недостаточно данных
Ого. Подобный «рассказ» при помощи мелодии, вернее формирование «картины» для слушателя, ещё и нагрузку на ментальное тело даёт неслабую, судя по результатам анализа ситуации основой, и временем, которое он у неё занял. Неприятное ощущение — словно заново попал в то состояние, при котором я был, осознав себя во временной реальности этого мира, в смысле, в теле Юто Амакава.
Расчёт плотности тела… нет, не хочу делать, это всё равно бессмысленно. Была у меня, конечно же, такая мысль… в общем-то она не покидает меня и сейчас: пока златошёрстая «слушает» мелодию с картинками в своём сознании, полностью занятая восприятием, нанести один точный и решающий удар, или хотя бы незаметно помочь Ючи…
Но не выйдет в любом случае. Безликий не отрывает от моих движений своего невидимого, но ощущаемого кожей взгляда, в отличие от всех остальных, включая Тамамо-но-Маэ, закрывших глаза, и слушающих. При аватаре Тьмы ничего не получится в любом случае — уже доказал, что он, в отличие от того же Многоликого, может и будет реально влиять на обстановку, ведь как бы там не делалась рассинхронизация с помощью Света, или же Тьмы, но у рода Амакава на это ушли десятки лет. За несколько минут подобное мог бы сделать разве что аватар одной из сущностей Демиурга. Кстати, девятихвостая лисица не поскупилась на просьбу своему покровителю и в рассинхронизированное пространство забросила практически всё, что было отлично от стен гаража, кроме полок с инструментами: машины, пару ящиков, всех присутствовавших, включая Ючи, и даже мёртвые тела. Аргх!.. К чёрту. Что я могу сделать и на что надеяться? Большое исцеляющее, которое было бы способно даже мёртвого поднять, который в свою очередь либо умер всего пару минут назад, либо имел в своём ментальном теле, сохраняющимся неподвижным при условии не ментальной причины смерти, копию структуры головного мозга, ключевых структур и узлов восстановления сознания… так вот, большое исцеляющее мне недоступно по причине отсутствия реагентов, которые я не умею делать. А других способов настолько тонко воздействовать на организм, чтобы восстанавливать на самом мельчайшем уровне строение всей нервной системы, особенно тех её частей, что чувствительны к отсутствию подачи живительного для них компонента воздуха, у меня нет. В который раз думаю, что было бы лучше, если бы я был целителем, а не ударным магом, пусть и с подготовкой главы, знающего общую теорию целительства.
Ещё раз, для закрепления в процессе расчёта ситуации основой, и настройки самого себя: все, кто сейчас лежат — потеряны и так, а Ючи, если я правильно понимаю законы этого места, вообще не умрёт, как долго бы мы с лисицей друг другу не играли свои «рассказы». Только магическая энергия очень медленно, практически незаметно уплывает через скрипку, а моё физическое тело сигнализировало о своей идеальной свежести, словно искусственно поддерживаемой. Mein Gott, я определённо не тот бывший мейстер фон Финстерхоф в личностном плане, раз мне необходимо мысленно несколько раз подряд проговаривать подобное, чтобы оставить многочисленные невероятно-бессмысленные варианты расчёта возможных вариантов действия. Всё же очень уж я привязался к Ю, да и Даичи успел стать гораздо более чем просто заменяемым деловым партнёром, сохранность которого необходима в первую очередь для моей Ю. Иори тоже за эти месяцы стал незаменимым товарищем, пусть и не другом в привычном понимании этого слова… всё, хватит.
Постоянно идущий неторопливый пересчёт аспектов личности лисицы тем временем начинает показывать первые результаты. Могу ли я рассчитывать на то, что мы разойдёмся в этот раз по-хорошему, несмотря на то, что она и Безликий прекрасно понимают, что мы теперь почти наверняка враги до момента, когда кто-то из нас умрёт: какой бы случайной (даже если бы я в это поверил) смерть Тсучимикадовцев, само собой не говоря уже о Ю с Даичи и Иори, не была, прощать её я не намерен. Могу только отложить месть до момента, когда её свершение не потребует от моей Семьи дополнительных жертв в виде тех, кто тут собрался кроме меня с незваными гостями. Ну так вот… могу ли я рассчитывать на это? Между «рассказчиком» и «слушателем» при моей и её игре явно устанавливается некая связь, позволяющая лучше чувствовать всё то, что хочет передать исполнитель мелодии, но и без этого было понятно по всем признакам: я ей по сути своей был безразличен, как противник. Лисица даже в некоторой мере была заинтересована тем, как я смог заставить в первый раз бежать её помощника, Шутэна Доджи, а сейчас она вообще пришла попросту удостовериться для себя лично в том, что она действует правильно… Нда, если бы я прожил столько же, сколько она (а это примерно тысячи полторы-две лет, судя по событиям с участием исторической личности, Абэ-но-Сэймея) я бы тоже не был бы уверен, что за такую для долгожителя мелочь, как сто лет, можно, и что самое главное, нужно изменить мир до неузнаваемости. На её плечах сейчас лежит, пожалуй, величайшая ответственность, даже большая, чем на моих. Ведь я обязан, судя по высказанной позиции Многоликого, поддерживать устоявшееся равновесие, ещё больше его укрепив своим сотрудничеством с избранницей Тьмы — дело, за исключением последнего пункта, нехитрое во всех смыслах. В то время как златошёрстой необходимо так или иначе изменить ВСЁ ей привычное — неизбежны сомнения, неуверенность и, если в ней есть здоровая доля ответственности за собственные действия, осознание необходимости потом всё это разруливать, ведь при резкой смене такого масштаба неизбежны большие жертвы и хаос. Я бы на её месте, по крайней мере, раздумывал и просчитывал принципиально не рассчитываемое очень долго и… наверное, даже с её историей предательства, жизненных коллизий и трудностей, не стал бы этого делать. Быть может мне всё же удастся её «уговорить» направить свою неудовлетворённость только на меня, избавившись от этой неопределённой ситуации с Тьмой, дающей ей возможности, попросту исключающие вариант обычного противостояния опытом, мастерством и силой. Хотя глупо на это надеяться, так что у меня по-прежнему нет никаких гарантированных путей разрешения возникшей ситуации, кроме как продолжать начатую Тамамо инициативу. И мысленно возвращаясь к тому, что я второй частью своего сознания продолжаю делать… ну да, мой «рассказ» тем временем, не утрачивая внезапно обретённой поэтичности продолжает своё медленное повествование через музыку и мысли, плутая в кружевах эпитетов и красочных неоднозначных выражений, до которых я бы не додумался при других обстоятельствах. Замечательный «рассказ» на самом деле. Даже промелькнула где-то в независимой части сознания такая несвоевременная мысль, что его надо будет запомнить, чтобы если, вернее, надеюсь, когда это закончится, я бы мог рассказать его остальным, пусть и без такого «показа» мыслей. Ведь тогда, в тот самый день, когда я, если можно так выразиться, «привёл» Лизлет домой, я в основном кратко рассказал о себе и своих похождениях, и о совместном времяпрепровождении с Лизандрой. Если бы я начал пересказывать вообще всё, что мне было известно о всех своих боевых товарищах, дня бы явно не хватило.
Лизандра… сколько всего для меня в этом имени. Средние имена, принятые у альбионцев и англичан, соответственно моего старого и нового миров, этой замечательной женщины так и остались неизвестны, несмотря на мои усилия. Фамилия в девичестве, до принятия присяги нашей Семьи — «Reaperson»… и эта фамилия, как и имя, остались бы неизвестными, если бы не доставшаяся златовласой девочке в наследство брошь с её искусно выгравированными именем и фамилией. Брошь, которая была единсвенным наследием её родителей. Лизандра была круглой сиротой, помнившей из детства лишь несчастье, постигшее её семейство: в одной из далёких южных стран, где не было толком ничего, кроме песка, а название самой страны и её границы менялись даже за мой не такой уж и длинный век с десяток раз, дикие демоны разгромили караван местных обитателей, к которому по какой-то причине примкнуло несколько химеровых альбионских дилижансов, в одном из которых в свою очередь как раз и находились, судя по всему, все известные властям владельцы фамилии Риперсон.
Места те были довольно суровые, хоть и не настолько, как северные земли моей империи с ничейными землями. «Главным противником» обычным разумным в местах, где пришлось расти моей дорогой Лизандре с лет, примерно, четырёх и до четырнадцати, были не автоматоны с технопокалиптиками, а другие люди и демоны. Нищета, голод, отсутствие твёрдой руки власти, многочисленные разбойники и сопутствующая анархия с разрушением и всего тремя крупными городами во всей стране, где бы властвовало хоть какое-то подобие порядка — вот, что это были за условия. Болезни, фактически узаконенное рабство, власть даже не силы, а случая и везения — вот, с чем ей пришлось столкнуться прямиком с детства. Нет ничего удивительного в том, что на большинство случайных жертв, как водится, попросту не обратили внимания, не говоря уже о том, чтобы протянуть им руку помощи, или, тем более, депортировать на родину в нормальных условиях, ещё и предоставив невиданную редкость — квалифицированного целителя. Лиза не помнила, каким чудом выжила, и как после произошедшего смогла пройти на огорчение пустынным стервятникам, наверняка наблюдавшим за слабеющей, но упорной девчонкой, до ближайшего оазиса… лишь затем, чтобы её там встретили работорговцы, сразу же присвоившие чрезвычайно редкий в тех краях товар. А дальше…
В общем, история детства Лизы, которую она по моей просьбе однажды припомнила и рассказала, довольно длинная и богатая на события, и включает в себя не единожды произошедшую по самым разным причинам смену хозяев. А после того, как очередной богатый урод, заплативший за экзотичную рабыню, позже заметил её природный талант и способность к бою на древковом оружии, моя ненаглядная стала гладиатором. Или правильно говорить гладиаторшой? Варварство чистой воды, низводить подобные вещи до общественного развлечения, на потеху совершенно непричастных. Одно дело — дуэль чести с её свидетелями, и совсем другое… впрочем ладно, всё это уже не важно.
В четырнадцать, быстро повзрослевшая Лиз всё же смогла заработать свободу, поставив при этом беспрецедентный местный рекорд времени, которое было на подобное достижение затрачено. Она заработала свободу себе и ещё нескольким гладиаторам-счастливчикам, что с ранних пор прошли вместе с девчонкой огонь, враждебную сталь и голодных зверей. В совсем уж забойные бои быстро ставшую местной любимицей из-за внешних данных, тогдашний владелец Лизандры (как же мерзко звучит это словосочетание…) не ставил, за что ему посмертная хвала — тот мелкий городишко так или иначе был позже стёрт с лица земли большим пожаром… Хорошо, что магические бои также были для тех земель редким явлением, и Лизе не предстояло ещё и это испытание, в котором риск для неодарённого человека возрастал многократно из-за невозможности защитить себя, если этот разумный не имеет хотя бы соответствующей школы и опыта в списке своих доступных знаний. Магия в тех краях была в упадочном состоянии, несмотря на тенденции в остальном цивилизованном мире, населяемом разумными, которые благодаря использованию магии давно и прочно вывели свои страны и государства из состояния, вернее сказать, стадии развития, которую в этой временной реальности назвали бы «тёмными веками средневековья». Как бы там ни было, Лиза стала наёмником, возглавив свою собственную группу разумных, бывших гладиаторами, а также нескольких позже присоединившихся. Тот ещё способ зарабатывать на еду, но очень молодая, пусть и повидавшая разное, девушка без нормального образования или каких бы то ни было прочих навыков попросту не знала ничего, кроме того, как прислуживать загорелым вонючим мужланам, и как их резать своим верным копьём с двумя лезвиями. Первое она по своей воле делать, разумеется, не хотела, так что выбор, по понятным причинам был не так уж и велик.
В семнадцать лет она накопила достаточно сбережений для того, чтобы перевести поле своей деятельности в более цивилизованную страну, где отношение к наёмникам было получше — всё же три сверхдержавы, что закрывают остальной мир от рассадника Технологии, постоянно нуждались в воинах всех национальностей, обеих полов, и желательно умелых. Нет ничего удивительного в том, что будущая Лизандра фон Финстерхоф выбрала именно Альбион, её предполагаемую родину — чисто по сентиментальным причинам, ведь разница в условиях была не такой уж и значительной, даже можно сказать, тогда как раз у франков оплата диким гусям была больше, хоть и смертность выше… могу ошибаться, ведь тогда я как раз закончил Терезианскую академию, прошёл испытания и был направлен в легион на службу, а не ездил по странам в поисках рекрутов.
Зато именно этим занимался один из наших «проспекторов по живым ресурсам», прихвативший тогда с собой на практику рекрутинга подающего большие надежды в плане организационной составляющей управления, Генриха фон Финстерхоф. Брат был тогда на вынужденных каникулах в обучении академии, из-за плохого состояния здоровья — дуэль по глупости плюс запрещённое проклятье от, казалось бы, неопасного противника и не такое делают даже с сильными магами, а Генрих не сказать чтобы был в тот момент сильным, несмотря на все усилия наставников и чаяния Кристофа фон Финстерхоф. Нет, его тогдашний уровень лерлинга был неплохим достижением, и младший брат будущего наследника, то есть меня, ради этого достижения был вынужден пахать, как проклятый… фигурально выражаясь, не имея в виду тот случай с дуэлью. Одной из. В общем, через полтора года после её прибытия в негостеприимные, но всё же более дружелюбные по отношению к её профессии, родные края… полтора года, за которые Лизандра в спешном темпе в меру своих скромных сил подтягивала знания по магии и том, как ей противостоять… так вот, через эти полтора года она всё же встретила Генриха с его наставником и охраной. И произвела должное впечатление. Неизгладимое, прямо скажем, впечатление.
А как иначе? Трактирная драка. Десятеро мужчин различных профессий, поначалу не обнаживших своё оружие (наивные) пытаются скрутить одну златовласую загорелую девушку, и раз за разом получают… даже не по щщам, а вполне себе по болевым точкам, и тем, что гарантированно, и даже в какой-то степени красиво, выводят из игры — суставы, горло, челюсть, почки, пах… Ну, это моё предположение. Лиза упустила лишние подробности в своём рассказе. Что более невероятно, так это то, что рядовой воин прикрытия из нашей Семьи, сопровождавший Генриха, пока старший наставник-проспектор занимался делами снаружи, подошёл к девушке с целью утихомирить источник шума — разошедшуюся, и, видимо, привыкшую к подобного рода ситуациям «буянку». «Вооружившись» ломанным альбионским, воин сказал пару слов и… и в итоге тоже отхватил свою порцию ударов, явно не ожидая этого. Недопонимание, да. Следует уточнить: полноценный воин Семьи. Прошедший академию, глубокие улучшения тела, службу в легионе, и имеющий реальный опыт. Слёг от безоружного удара восемнадцатилетней, так-то. Генрих справедливо заподозрил подвох и выхватил свой меч, и его примеру последовали все остальные, заслышавшие характерный звук доставаемого из кожаного держателя в ножнах металла — посетители подобных заведений приучены жизнью правильно реагировать на любые опасные ситуации. Чай, не столица, а глубинка, множество опасных приезжих из дальних нецивилизованных стран, вроде как той же златовласой девушки… Кто знает, как бы всё закончилось (из суматохи и хаотичной давки среди рабочей пьяни неопытный Генрих, выглядевший «богатеньким сынком», вполне мог бы выйти и с ножом в боку), если бы услышавший неладное наставник не влетел в помещение и не раздал бы всем, включая Лизу, баварских кренделей, как и полагается не просто бывалому воину, а бывалому воину Семьи воинов из касты воинов.
Если бы случай распорядился по-другому, Лизе, и ещё более чем десятку оголивших своё оружие разумных, грозила бы виселица. Магическая аристократия из союзной страны, с которой давно подписано соответствующее соглашение, как-никак. Но на мою последовавшую лишь через много лет радость, Генрих, морально придя в себя после того происшествия, и повидавшись с «виновницей», а затем проговорив с девушкой простого происхождения более чем неприлично большое количество времени, что называется, запал на неё. В общем, с того происшествия обратно на родину посланцы Семьи вернулись с несколькими рекрутами, в числе которых был и один симпатичный дикий цветок с острыми шипами и золотыми лепестками.
Я многое ещё «расскажу» в этом своём «рассказе», включая сложности и трудности, с которыми столкнулась Лиза в обучении и привыкании к новой Семье, о её втором возвращении на родину и нескольких переделках, за которые она заслужила честь именоваться мечом брата… затем «расскажу» о походе в ничейные земли, о ужасах и страданиях, о вспыхнувшем пламене любви, о наших счастливых днях и её смерти… Многое я «расскажу», пользуясь случаем, возможностью, и наличием слушателей, будто в последний раз перед смертью избавляясь от груза давивших на меня после знакомства с Лизлет в этом мире воспоминаний о, казалось бы, уже давно пережитом событии. Быть может, я даже потеряю цель и нить «рассказа» в процессе, так как оставаться сосредоточенно-манипулирующим было сложно… практически невозможно при таком «рассказе». Тоже задуманная Тамамо деталь? Не важно. Важно другое. Важна общая задумка и создаваемое впечатление. Всё же, как ни крути, история Лизандры — полный антипод и противоположность рассказу Тамамо. Последняя раз за разом лишалась со временем всего того, что было ей дорого, показывая, как мир с течением времени становится всё хуже и хуже, формируя златошёрстой демонической лисице незавидную судьбу из-за смертности и связанной с этим алчности и прочих «хорошим» качеств обычных людей… а Лиза — наглядный пример того, что время лечит, заставляет расти и перерастать утраты детства, позволяет приобретать любовь всей своей жизни… и смерти. Лиза… я всё это время гнал от себя эти мысли, но сейчас я с уверенностью и достоинством в голосе, который слушатели услышат не ушами, а сердцем, скажу: ты преодолела само время. Сотня лет, которые тебе понадобились для того, чтобы дождаться меня в новом мире, новой временной реальности, переродившись в обычную чайную чашку и научившись проецировать тело, столь похожее на предыдущее… что такое сотня лет, что такое Свет с его испытанием времени перед истинной, а потому вечной любовью? Пусть его, время. На смену умершим придут новые разумные, и всё рано или поздно выйдет лучше прежнего… уж прости меня за такие мысли в подобной обстановке, Ю.
Я «расскажу» это и ещё всё то, что посчитаю нужным… или то, что мне даст «рассказать» главная слушательница, прежде чем вынесет свой вердикт. И я надеюсь на лучшее. Ведь если подобная форма «рассказа» не сможет передать собравшимся то, что я думаю о жизни и обо всём остальном, то не сможет больше никакая, а значит у меня уже больше никогда не будет такой возможности.
Я… я понимаю тебя теперь, лисица. Наверное, сильнее, чем кто-либо ещё, включая Шутэна Доджи, не захотевшего жить в мире, где обычные смертные не будут ничем отличаться от аякаши, и решившего в последний раз сделать хоть что-то достойное высшего, по его мнению, по сравнению с людьми, существа. Я понимаю твою, Тамамо, надежду на то, что люди (в моём лице) тебя наконец-то поймут.
Я понимаю, но прощать тебя я не собираюсь. Финал моего «рассказа» скоро, и я принял решение по поводу того, что собираюсь делать. И пусть мой план вовсе не гарантирует того, что я переживу сегодняшний день, но по крайней мере, тебя, такой сильной избранницы Тьмы, можно будет хотя бы вычеркнуть из списка тех, кто угрожает моей новой Семье.
Надеюсь на это.
…
Окончен мой «рассказ». Упал занавес, отыграли последние аккорды музыкального сопровождения этой трагикомической пьесы с многочисленными участниками, чьи истории передо мной и остальными были открыты частично, или даже полностью. Погасли фонари с прожекторами, и не хватает только большой опущенной на верёвочках вывески «КОНЕЦ» для полной наглядности того, что представление окончено и нас, его актёров в этом большом театре под названием «жизнь» ждёт выход под включенный общий свет, затем коллективный поклон, аплодисменты, цветы (если хорошо сыграли), а затем разбор и критика уже где-нибудь в другом месте.
Выражаясь без излишней вычурности и литературности, в которую меня ввергла моя собственная «игра на скрипке»: попытка убеждения Тамамо-но-Маэ закончена. Я вышел из режима «рассказчика» первым, затем следом за мной, из моих цепких картинок, формируемых воспоминаниями, повыходили все остальные — кто неохотно, всё ещё находясь там, в моём старом мире, к примеру стоя за плечом умирающей у меня на руках Лизандры фон Финстерхоф (настоящий, весьма кровавый и неприятный способ её форсированного ухода из жизни я благоразумно упустил, просто представив ситуацию в базовых понятиях)… а кто и весьма охотно, тщетно пытаясь скрыть свои впечатления. Удо болезненно сжал челюсть, частично осознав, через какие тернии пришлось пройти моей старой Семье в лице дорогой мне Лизы, и что его собственная трагедия с потерей стаи из-за непреклонности старого вожака — не единственная в этом мире грустная история. Более молодой Сора пытался храбриться и выглядеть бодрым, но глаза у него были на мокром месте. Тем не менее, «слушатели» так или иначе выходили из этой иллюзии и начинали постепенно, несмело улыбаться — моя личная цель была в какой-то степени достигнута. Все они знали Лиз, её отношение ко мне, её сильные и слабые стороны, если таковыми можно назвать необходимость долгого введения её саму себя в состояние, при котором она перестаёт жалеть любое разумное существо, и вообще бояться случайно нанести тот или иной непоправимый вред. Все присутствующие понимали — то, что я рассказал, это не ложь, а Свет, каким бы он ни был в плане своего могущества, в этом отдельном примере явно проиграл, что дарит надежду… разную надежду, в общем. Не думаю, что большинство из присутствующих вообще задумывалось о том, а не переживут ли они своих близких, и не придётся ли мириться с тем, что дорогие им люди уйдут из жизни, или же по большей части станут недоступны в определённый момент времени… Человеческая, и мимикрирующая под неё демоническая психика с их процессами устроены так, чтобы до поры до времени игнорировать, или не придавать большого значения подобным вопросам, даже если те так или иначе всплывут в разговоре. Наверное устроена — я не мозгоправ. Просто по своему опыту знаю. Хорошо это, или плохо? С одной стороны, в повседневной жизни благодаря этой особенности не придётся будет отвлекаться на отдалённые, слабо прогнозируемые ситуации, которые не имеют отношения к более важным текущим планам… да, пожалуй, на этом уже можно остановиться, ведь это основная причина подобного поведения разумных. В общем, с мыслью о хрупкости и бренности всего окружающего по большей части могли бы из всей Семьи всерьёз сталкиваться только Флемма и, быть может, Сидзука. Остальные так или иначе согласны со мной и моим «рассказом» на все сто. И далеко не факт, что та же Флемма по правде согласна с позицией Тамамо, даже если отстраниться от всех факторов вроде нахождения в моей Семье, интересы которой пересекаются с действиями девятихвостой. Узнав её поближе, можно наоборот подумать, что даже несмотря на то, что моей огненной аякаши есть о чём жалеть в плане произошедшего в её жизни, но в будущее она смотрит с гораздо большим интересом, пусть и перестраховываясь весьма необычным образом. Хотя… всё в плане убедительности может перечеркнуть тот факт, что Флемма… гхм, двойственна, и скорее всего так и будет впредь, пока она жива. Самый близкий человек — всегда ты сам, даже если и готов отдать жизнь для другого, хм, хм.
Сравнения мне, в общем, ничего не дадут. Я понимаю, что скорее всего убедил всех из моей Семьи присутствующих, и это, пожалуй, даже гораздо сильнее чем ожидалось греет сердце такого в определённой степени циничного прагматика, как я… НО. Кицунэ вот уже секунд десять не желает открывать глаза, уходя от каких-то моих и, что более вероятно, её собственных мыслей. В общем-то… надеюсь ли я, что она уйдёт с миром, если вообще я смогу её уговорить? Нет. А значит мне нужно незаметно подготовиться, пока она «дремлет», и…
— Неубедительно, Юто Амакава. Но любопытно. Если бы такое случалось часто, что в этой стране, что в мире, я бы даже могла поверить в такой взгляд на смерть. Вот только что будет дальше? — Тамамо-но-Маэ, не открывая глаз.
Хм.
— Твой век по сравнению с нами короток, Светоносец… большая часть тех отважных духов, что отбросив сомнения сейчас сражаются за тебя с тем, кого я защитила своими тёмными чарами как раз от них, переживут тебя, если переживут сегодняшний день и не станут мне мешать. Как думаешь, будет ли им хорошо? Будут ли они уверены, что Яма сделает исключение и для тебя, как сделал его для… Ризандры? — Тамамо, поучительным тоном.
Хм. И ведь вот что странно: я не чувствую в ней никакой издевки. Действительно всерьёз думает о том, что говорит, без всяких намёков на прочее… истинная хитрость, видимо, лежит там, где проходит граница с абсолютной верой в свои слова, представленные в выгодном свете. Нет, она не врёт, и даже не виляет — ответ мне более чем очевиден, учитывая то, как сильно ко мне привязалась большая часть Семьи. Они будут страдать… по крайней мере, некоторое время. Честно говоря, вот это уже отнюдь не греет мне сердце, так как я вполне могу себе представить, хотя бы примерно, как это будет происходить. И представленное уже само по себе лишь добавляет неприятных ощущений к тому, что я сейчас испытываю, вернее, испытывал бы, если бы частично не задавил бы волевым усилием, по отношении к смерти Ю. Быть может… лисица в какой-то степени права? Не полностью, разумеется, весь мир — это слишком радикально, но… сделать, к примеру, территорию какой-то одной небольшой страны местом, где никто бы не старел и не умирал. Как быстро бы она заполнилась разумными? Быть может, я всё же делаю что-то не то по жизни, если выступаю против этого, пусть и имея свои некоторые веские причины? Да, поначалу жизнь непривыкших к такому людей не будет сахаром — ведь придётся налаживать социальные отношения заново, используя совершенно другую систему ценностей и полезность разумного будет оцениваться вовсе не его данным ему от природы потенциалом и предприимчивостью, как в современном мире этой временной реальности, а чем-то другим… Не знаю. Слишком сложно и не поддаётся расчёту. Не похоже, что Безликий врёт, а Тамамо верит ему целиком и полностью, судя по всему. Так какое право я имею решать за весь мир в перспективе? Хм…
Mein Gott, о чём я думаю?! Если не убедить её сейчас, то все, кто здесь собрался, а также, скорее всего, остальная часть Семьи, будут убиты. Просто потому, что мешают осуществить справедливость в понимании Тамамо — уж что она отнюдь не закоренелая пацифистка, и что она на это способна, я из её рассказа понял. Удар милосердия, значит… чтобы остальные члены Семьи Амакава не страдали от моей смерти, так? К чёрту. План в действие!
Я не знаю, как это подействует на тебя и на Безликого, и подействует ли вообще, или же я рискую зря, быть может даже рискую всеми собравшимися, но я обязан попробовать. Пока мы были в реальном мире, Безликий уверенно заявил, что ничего из моих действий, в том числе вызов Света, не сможет при нём навредить Тамамо… вот только мы не в реальном мире, а в рассинхронизированном пространстве.
Раздел памяти акцентирован в фоновом режиме, без отвлечения от оперативной обстановки.
— Больше. Так. Не делай. — Раздельно по словам выговаривает панически оглядывающийся по сторонам, до крайней степени разъярённый, страшный в гневе благодаря своей приведённой в боевое состояние аурой, Кузуноха Кицунэ, путешественник по временным реальностям и содержатель своего собственного рассинхронизированного пространства, в котором он якобы запечатан. — …Ты не представляешь, что мог натворить только что… Если бы эта частичная синхронизация с волной времени, основной для этого и ещё примерно восьми триллионов других активных миров, не считая расслаивающиеся вероятности, схлопнулась, что ты только что чуть не устроил своими неосторожными действиями, то все эти миры были бы лишены всех, кто «сейчас» тут находится. Навсегда, то есть, на все мини-течения неосновных волн! Ты, я, Юто Амакава, с которым ты «слит», Флемма и даже он — мы бы все исчезли!.. Хотя он, наверное, восстановился бы…
Акцентировка раздела памяти в фоновом режиме без отвлечения от оперативной обстановки отключена.
Если я использую то же самое заклинание-магоформу, что чуть не стёрла нас с Кузунохой из всех реальностей… ведь как модулировать её, в отличие от самих принципов действия, так мне до сих пор и оставшихся непонятными, я уже за это время почти разобрался, и могу направить на цель, или несколько. Вернее на определённую область в этом необычном пространстве, в котором мы находимся. Разумеется захватив этой областью как минимум Тамамо, что угрожает остальной Семье. Плохо только то, что я, как кастер, тоже нахожусь в области действия при любом раскладе — ведь магоформа построена так, чтобы одна её блок-часть начиналась в моей руке… И я не знаю, что будет с остальными, если та, через которую, используя её как медиум силы, Безликий построил это пространство, внезапно исчезнет. Застрянут ли они тут без возможности спасения, так как спасать будет некому? Или же их вышвырнет наружу, в «обычную» временную реальность? Это приемлемый риск. В конце концов, это моё тело, моя сущность, моя душа, которыми я рискую, а не чьи-то ещё.
— Но ведь… этот пример не единичен! — Внезапным резковатым порывом, с грустными тональностями «пропела»… губная гармоника?
Это… только что был короткий, подобный нашему с Тамамо, сеанс выступления? Уже закончившийся, словно игрок на гармонике всего-лишь примерялся, сделав несколько пробных звуков. Резких, неумелых, но полных чувств, как это иногда внезапно ощущается даже при плохой игре. Оглянуться… хотя в этом уже и нет особого смысла — голос был отлично знаком.
— Удо?.. Кха-кха…
Говорить обычным голосом после своего столь длинного выступления было до странности непривычно, чувствуется эдакая ограниченность подобного «примитивного» метода. Старший из волчат, темноволосый Удо, приходящийся прямым родственником моей Гинко… братом, если быть точнее, пусть их двоих и разделяет разница в добрые пятнадцать-двадцать с хвостиком лет, держал у рта большую металлическую губную гармонику, и удивлённо крутил её в руках, рассматривая со всех сторон. Да, я себя примерно так же вёл, когда обнаружил в правой руке скрипку, созданную из ничего. Возможности избранницы Тьмы поражают… хотя, наверное, стоит сказать, возможности аватара Тьмы. Многоликий себе таких вольностей не позволяет, лишь однажды напрямую подсказав мне, или даже слегка подтолкнув в создании первого артефакта на основе Света — но не более. Помнится, однажды, задержав локально ход времени, но не рассинхронизируя место, он меня измотал своим вмешательством за какие-то пару минут разговора о судьбе Хару. Значит ли это, что я плохой «светоносец»? Или это Тамамо настолько подходящая Тьме избранница? Впрочем нет, мне доподлинно неизвестны все возможности Тьмы, несмотря на знания Кристофа — ни он, ни его ближайшие родственники никогда не были избранниками, только носителями осколка.
Что-то нехорошее у меня предчувствие…
— Нанде? У остальных тоже есть что сыграть? Весьма интересно… я послушаю, на этот раз, хоть дело у меня изначально было только к Юто. — Замечает, ни к кому конкретно не обращаясь, звонкий девичий голосок, могущий принадлежать только лишь одной, очень молодой своей внешней оболочкой кицунэ.
Интересно, что заставило её со временем принять такой странный «привычный» ей облик? Немногим меньше, чем тысячу лет назад она заставила своё тело сначала имитировать рост обычного ребёнка, и остановилась на возрасте, при котором оптимально легко очаровывать мужчин. Что-то мне подсказывает, что это отнюдь не десять лет… или же в том времени царствовали очень, даже можно сказать, чересчур странные вкусы по отношению к придворным дамам и любовницам помоложе… нет, не сходится — её бы очень быстро раскрыли, если бы она в этом облике пережила одного императора и дожила до старческой болезни другого. Однако это всё ерунда на самом деле — причин, почему демон, пусть и с вроде как постоянным физическим телом, выглядит так, а не иначе, может быть множество. А вот что НЕ ерунда, так это то, что оглянувшись на всех собравшихся, я вижу то, что могло бы заставить неготового к подобной ситуации человека как минимум захотеть проморгаться и ущипнуть себя, проверяя своё сознание на нахождение во сне.
Все собравшиеся имели в руках по одному музыкальному инструменту. Хотя нет, это я поторопился с этой мыслей. Сае Кисараги сосредоточенно продолжала смотреть на лежащие тела и если и обращала внимание на устроенный концерт, то не подавала виду, и участвовать не собиралась. Ючи отключился, судя по всему, ещё до нашего перехода в рассинхронизированную реальность. Хару… по прежнему была в прострации. Слишком долго для шока — всё же с ней что-то сделали магией… или Тьмой. Мидори выглядела скорее не понимающей, что происходит, и это более чем нормально. С её трагедией она бы могла сейчас разве что поддержать саму Тамамо своим «рассказом». Да и про своего родственника, и про незавидную участь Якоин ей бы не стоило прямо сейчас начинать играть.
Сора неуверенно сжимает в руках флейту непривычного вида, словно утопающий вцепился в спасительную верёвку. Саса поглаживает какой-то плоский барабан, с таким лицом, словно вспоминает что-то приятное. У Киёко — какого-то технологичного вида панель с клавишами, похожими на фортепианные, окрашенная в серебристый цвет, и имеющая на себе множество различных цветовых индикаторов и мелких кнопок, очевидно, для настройки. Безликий неопределённо хмыкнул. Словно бы даже одобрительно, мол, «зря стараетесь», или «пусть побалуются, всё равно не доросли ещё до серьёзных поединков Идей». Или нет, быть может, я ему просто приписываю то, что сам придумал. В конце-то концов, как и всегда в жизни, оказалось, что враг Семьи не добрый и не злой, а просто враг. Это не делает его и её моральными уродами, недостойными общения и уважительного отношения. Тамамо-но-Маэ я узнал только сейчас, «узнал» настолько, насколько вообще можно узнать разумную по рассказу с глубоким ощущением эмоций и прочего, но несмотря на это уверен, сложись бы всё иначе, если бы не пересеклись наши интересы, как избранников противоборствующих начал, мы бы даже могли сработаться. Как ни странно думать об этом после того, что произошло, но мне даже немного жаль будет применять это моё задуманное последнее средство, что чуть не угробило меня с Кузунохой. Вернее не жаль — любая даже теоретически возможная жалость пропадает моментально, стоит мне бросить взгляд вниз, на тела, но и азарта никакого не испытываю. Всё из-за этого необычного метода коммуникации… и да, я к сожалению склонен согласиться с Безликим в том плане, что положительный (в смысле убедительный) исход благодаря всем остальным из присутствующих, кто решит «высказаться», вряд ли возможен. Что может рассказать та же Киёко, у которой аякаши отняли всё? А Сора с Удо, потерявшие стаю? Даже не знаю… Саса лишь только всегда оставался для меня нераскрытым персонажем. Уж не знаю, почему так вышло. Но всё равно — вряд ли.
Заиграла флейта и губная гармоника… вот так номер! Значит, можно не только чередоваться друг с другом, а и одновременно нескольким играть? Впрочем, быть может, это лишь исключение из-за того, что у этих двух братьев история — одна на двоих. Кстати, играть на этих инструментах они явно не умеют, но как ни странно, издаваемые звуки всё равно складываются в картину. Интересно…
…
Этот мир перестал быть только для сильных аякаши уже давным-давно, задолго до рождения двух молодых вервольфов, заставших лишь его самый конец, пока что едва прожив срок, за который человеческие дети вырастают в самостоятельные личности, только-только выходя в «самостоятельное плавание». Когда-то мир был таким, каким завещали его первые предки, взиравшие с древних грубых резных тотемов, оставленных на этой земле в незапамятные времена. Когда-то давно, когда тут проживали целые племена из стай оборотней. Тогда, когда ещё эти земли были их вида, а соседствовать приходилось лишь с другими аякаши, которые и называли себя тогда по-другому, так как не было людей, готовых давать свои названия всему незнакомому направо и налево, считая себя эталоном. Это потом пришли люди и постепенно, мирным путём, не имея никакой возможности воевать напрямую, стали вытеснять демонов просто потому, что вырезать их, в смысле людей, было попросту бесполезно: заселяются заново, по пути преобразовывая место обитания. Медленно, совсем по чуть-чуть, но верно: частичная вырубка первозданных лесов, привычных остальным магическим обитателям, и создание, а затем засеивание полей, и такое прочее. Никто и не думал, что люди могут перерасти сначала в серьёзную проблему, а затем и в конкурентов в плане жизненного пространства — места было много, хватало всем. Ревностно защищали свои владения лишь духи леса и определённых мест, которых люди попросту обходили стороной, окружали и со временем лишали того подобия ограниченной свободы относительно естественным путём — демоны нехотя контактировали с людьми, а значит и к своим окружённым собратьям в гости пробираться не могли. Или могли, но не хотели.
Вместе с людьми даже появились новые виды демонов, постоянно их сопровождающие: юрэй, тсукумогами, и прочие, по той или иной причине желавшие общества людей до определённой степени, при которой люди переставали быть источником развития и специфической энергии, и их общество становилось слишком многочисленным и докучливо-назойливым. Эти новые демоны также были в большинстве своём не слишком сильны и конкуренцию местным островным диким не представляли, так что разобщённые, не знавшие социализации и совместных глобальных организованных действий, в том числе даже друг с другом, аякаши этих краёв не делали ровным счётом ничего для того, чтобы защитить свои владения от посягательств. В общем, а не частном плане, разумеется. Человеческой крови всё равно пролилось немало, но это и так было основой всех вещей и событий того времени.
А потом, местные люди на одном из заселённых островов научились магии. Записей и устных пересказов по поводу того, как они это сделали, и не пришла ли магия, как и сами люди, с заморского континента, не было — не сохранились до наших дней даже в предположениях.
Всего этого, Уда и Сора, разумеется не знали, но прожили всё своё детство с рождения в стае, которая, наверно, была последней в этих краях, чудом сохранившей свои старые традиции («дикие традиции», как лицемерные люди их называют), якшаясь с людьми и современной цивилизацией по самому минимуму — чтобы знать своего «врага» в лицо. Всё же, какими бы дикие вервольфы не были примитивными в своих взглядах на мир и людей, но они более чем разумны, и отнюдь не глупы: что тот или иной человек с ружьём может представлять опасность, знает даже неразумный стрелянный зверь, не говоря уже о вполне приспосабливающихся со временем демонах, проживающих в стаях со сложными взаимоотношениями. Детство двух будущих самцов стаи из-за нового вожака прошло по-своему тяжело: стая изредка пополнялась новыми членами, в основном детьми, то есть, щенками, а старые и матёрые покидали стаю по тем или иным причинам. Сложный был период времени для всех аякаши, не говоря уже о тех, кто привык кочевать, ежедневно обходя большую площадь лесов, стараясь не натыкаться ни на какие проявления ставших вездесущими людей. Что тогда случается, стае хорошо известно: если создаются проблемы, приходят оникири. Большинство из них слабо и не представляет угрозы для стаи, но драться с ними нельзя — вместо них приходят более сильные люди, и конца и края этому не будет видно. Каждое столкновение отщипывает силы стаи понемногу, раня магией, или даже убивая самых слабых, что в теперешних условиях не так хорошо для развития посредством отбора, как это было многие сотни лет назад. Да и меняется отношение вервольфов к самим себе и своим близким. Люди, в том числе нейтрально и дружелюбно настроенные по отношению к самым мелким из оборотней, принимая их за животных, встречаются всё чаще, а значит и неизбежна мимикрия — бич для одних демонов и спасение для других.
Возвращаясь к рассказу об их детстве, Сора и Уда, насколько это могут делать щенки возрастом в три года, уважали своего деда — самого старого и опытного волка стаи, помнившего многое не только из общих традиций выживания вервольфов, но и преданий, а также сказаний рода Оками, если его можно так назвать. Детство пусть и было трудным, но интересные, пусть и немного непонятные рассказы на ночь в исполнении седого волка (не из-за возраста, а от пережитых столкновений с человеческими магами, ведь как и все аякаши, вервольфы в старческую дряхлость не впадают), любящего свою стаю той странной, почти человеческой, притягательной молодняку любовью старшего к своим кровным неопытным родственникам, были одним из немногих развлечений, скрашивающих утомительные для разумного существа будни. Совсем ещё маленькие Удо и Сора воспитывались и приучались к неблагоприятным с точки зрения человека условиям жизни — жизни без постоянного места обитания, крыши над головой и какого-либо имущества. То есть, не жизни, а то, что люди называют «существованием». Ещё более простым, и на вид более примитивным, чем даже та жизнь, что была в старину, когда вервольфы ещё устраивали и облагораживали свои небольшие защищённые деревни, и изредка контактировали с людьми посредством тех из своих, кто пошёл на жертву и получил возможность обращаться в человеческий облик. Дед двух молодых волчат рассказывал стае: в древние времена человекоподобных оборотней не сторонились, а наоборот уважали и помогали им, несмотря на странности — ведь подобные им вервольфы заведомо знали, что уменьшают свой потенциал сил и предел своего развития, но шли на это ради процветания стаи или нескольких стай, сосуществующих в их определённой деревне. В общем… как бы там ни было, но несмотря на двух ушедших в мир иной вервольфов из стаи, потерянных при стычке с дикими Тсучигумо, демонами-пауками, что, пожалуй, само по себе компенсировало отсутствующее старение оборотней и связанную с этим смертность, как у людей, всех в стае, включая молодняк, устраивало такое положение дел.
До тех пор, пока не перешёл в последнюю возможную для вервольфа стадию развития отец Гинко и Удо, сильный и подающий надежды вервольф, чьё имя на человеческий язык можно было бы вольно озвучить, как Хизэо. Эта история полна незамысловатых сложностей, с которыми приходилось иметь дело всей стае, но самые «жестокие» по отношению к своим же, начались, после того, как Хизэо заявил свои права на титул вожака стаи. Дед, с его многочисленными шрамами, оставленными магией и магическим оружием людей… шрамами, что со временем накапливаются и ослабляют вервольфа, несмотря на опыт, или, правильнее сказать, благодаря ему, понимал, что этот момент рано или поздно наступит, и самолично, как это принято в стаях, готовил свою смену. Стае был необходим «свежий», сильный вожак, с новым взглядом на жизнь… поэтому в день, когда Хизэо посчитал, что он готов, старый седой вожак без вызова и ритуального боя сложил свои полномочия. Как позже стало понятно, это было ошибкой старого вожака. Просчётом, который стоил многим из стаи их жизней.
Если не вдаваться в никому не интересные подробности, по сути новый вожак был слишком самоуверен, вёл стаю в опасные места, стараясь сделать её сильнее, и однажды привлёк внимание магов. Части стаи не удалось спастись. Ответственность за этот провал Хизэо возложил на того, кто больше всех ему советовал не испытывать терпение людей — на своего отца, деда Гинко. Только у него всё ещё хватало авторитета поучать вожака… хватало до того момента, как Хизэо его изгнал из стаи. В этот день вожак пообещал стае охранять её не щадя своих сил, для чего ему понадобится коллективная помощь в сборе демонической энергии со стаи, что сделает его, Хизэо, сильнее, и незначительно затормозит развитие молодых членов этого немалого по человеческим меркам семейства. Незначительно затормозит… в общем, когда стая смогла одуматься, было уже слишком поздно: все полагались в вопросах защиты на вожака. Более, чем это обычно принято в мирные времена, ведь сбор энергий со стаи традициями дозволялся только в опасных ситуациях, и на не слишком долгий срок. И хоть Хизэо, казалось бы, искренне желал стае благополучия, но ситуация только ухудшалась со временем по непонятным причинам. Вина возлагалась вожаком на слабых членов стаи, на постоянно вмешивающихся не в свои дела людей-магов, в общем, на кого угодно, кроме него самого.
Избавление пришло внезапно, в один день, ничем не отличающийся от остальных. Буквально за какие-то десять, или даже меньше минут, жизнь изменилась, и уже никогда более не стала прежней. В стаю вернулась изгнанная родственница, сестра Удо от отца-вожака и другой матери. Гинко Оками, которую изгнал Хизэо, незадолго после того, как стал вожаком, из-за инцидента с её случайным перерождением в оборотня, способного принимать человеческий облик. Давно стая её не видела — более десяти лет. Некоторые её опасались, но многие, на самом деле, соскучились и хотели бы хотя бы расспросить родную кровь о том, как она нашла своё место в жизни среди людей. Однако Хизэо не был настолько добродушен… особенно в тот день, когда узнал от одного из лесных демонов о том, что уже как несколько месяцев из лесов начали почти бесследно исчезать аякаши. Наверное, вожак с большим подозрением отнёсся к тому, что именно в этот день вернулась его потерянная для стаи дочь, и… в общем, итог был бы заведомо предсказуем, если бы не вмешался человек. Человек, которого стая должна была бы ненавидеть. Человек, который вмешался в дела, которые, казалось бы, его никоим образом не касаются… Умный, сильный, умелый человек, которого Гинко Оками, назвала своим новым вожаком, на посрамление Хизэо. И что более невероятно чем то, что она выбрала вожаком человека, являлось то, что за этот короткий срок в какой-то десяток минут, новоявленный вожак, пусть и человеческого происхождения, взявший в свою «стаю» кровь рода Оками, а значит, ненапрямую оскорбивший Хизэо самим фактом этого поступка, было то, что он победил оного Хизэо практически не применяя магию.
Стая была разгромлена, подавлена и лишена вожака. Большая часть разбежалась, несмотря на то, что все понимали, что именно тогда как никогда было необходимо держаться вместе. Всплыли кое-какие незначительные разногласия, да и никто не хотел брать на себя ответственность быть новым лидером. Вервольфы по природе своей близки к обычаям и суевериям, и такой знак свыше, знак в виде человека, которого все сразу же возненавидели «по привычке», словно бы всё ещё следуя возможному приказу отсутствующего вожака… да, они, вервольфы рода Оками, восприняли такой знак как неизбежное наказание судьбы за свою слабость. Никто не произнёс этого вслух, но это подразумевалось во взглядах. По сути говоря, избавлением этот инцидент никто в то время даже не подумал бы называть, а те, кто бы так сказал, показались бы стае сумасшедшими. То, что это было избавлением и событием, которое было альтернативой гораздо более печальной участи, многие из выживших поняли лишь гораздо позже… когда уже и в этой местности, охватываемой влиянием Зенджу, стали пропадать аякаши, включая тех, кто принадлежал бывшей стае.
Опять же, если опустить ненужные детали, то именно в тот момент бывшей стае был дан шанс на выживание, вернее той части стаи, которая в отсутствие своего вожака решила измениться, отбросить гнёт уже неактуальных традиций и обычаев, измениться и приспособиться. Начать контактировать с людьми, в конце концов, раз это — куда как более жизнеспособная стратегия. Удо и Сору приютил человек, оказавшийся вовсе не таким мерзким чудовищем, которым описывал людей Хизэо. Всё это было бы попросту невозможно, и вервольфы так влачили бы своё примитивное существование… до тех пор пока однажды не натолкнулись бы на того, кто вычищает леса от аякаши, и не исчезли бы целой стаей. Ведь в отличие от человека, пришедшего защитить Гинко, этот лесной охотник, по слухам, не упускал никакую добычу, какой бы слабой и на первый взгляд со стороны, ненужной бы она для него или её не была. Человек, с именем Юто Амакава, как выяснилось немного погодя, при второй встрече со своей родственницей, стал тем необходимым толчком к тому, чтобы бывшая стая, вернее её члены, получили хоть какой-то шанс.
И ничего бы из этого не случилось, если бы люди, подгоняемые временем, постоянно изменяясь сами, задавая изменения окружающей их среде и своему обществу, были бы в определённой степени бессмертны как перерождающиеся аякаши, а потому и не имели бы стимула. Стая вервольфов — это отдалённый, пусть и грубый, пример того, как вечноживущие, а потому слишком сильно держащиеся за свои традиции, не видящие причин их менять, люди, из мира, в котором было бы остановлено время, по всем параметрам проигрывают людям этого мира, если он останется без изменений. Люди пришли, увидели, выжили их из привычных мест обитания, и со временем победили разобщённых, вечноживущих аякаши. Именно благодаря тому, что они полагаются не на сильного вожака, а на общество. Именно благодаря своей смертности и бренности они сильны. Не как индивиды, а как процветающий вид, способный в современном мире большей своей частью на то, что сейчас, как и века назад было для аякаши недостижимым. И люди не планируют на этом останавливаться. Так плохо ли то, что не прекращающее свой ход время, как самый суровый, но необходимый учитель, делает большинство разумных теми, кем они сейчас являются?
Неуверенный Сора, агрессивный Удо — они оба пережили урок, который преподало им время посредством одного человека. Пережили и приспособились. И хоть и по сей день жалеют, что он, этот урок, был довольно жестоким, но всё равно благодарят судьбу за возможность изменений.
* * *
Концерт вызывающе звучащей гармоники и гибкой в своих основных музыкальных мотивах мелодичной флейты резко прервался на последней законченной мысли, вырывая нас всех из восприятия «рассказа» в обычное восприятие. Присутствующие были немного ошеломлены, а Тамамо-но-Маэ слегка поморщилась… судя по всему, мастерство игры всё же влияет на целостность передаваемых мыслей, и в особенности — на «вход» и «выход» из режима слушателя. У нас с Тамамо и тот и другой были гладкими, а у Соры с Удо… ну, в общем, как получилось. Важно другое.
Ну и рассказ… волчата. Сора, Удо, я вас серьёзно недооценил. Чёрт побери, я даже волчатами вас теперь не имею права называть. Кто бы мог подумать, что из своего опыта вы сможете сделать такой, настолько подходящий случаю вывод? Как странно. Кажется, даже несмотря на Свет, и на то, что я думал, что понимаю вервольфов довольно хорошо, я ошибся в вас двоих. И если бы ваша решительность, целеустремлённость и вера в необходимость перемен, которую вы только что доказали, по-настоящему решала бы нашу дальнейшую судьбу…
— Оказывается, мне есть что «послушать» не только из музыки Юто Амакава. Не ожидала. Однако… — Тамамо-но-Маэ, отворачивая взгляд своих слишком умудрённых печалью и прожитыми годами глаз, чтобы они могли казаться детскими, как всё её остальное тело.
Если бы ваша, Сора, Удо, вера в необходимость перемен по-настоящему была бы тем, из-за чего мир останется прежним, то вы бы были, без преувеличения говоря, героями. Но решимость девятихвостой просто слишком сильна. Мне необходимо действовать: пойти на некоторый риск и попытаться как можно более незаметно поглубже магически прощупать это, похожее лишь по некоторым незначительным признакам на трансгрессивное, рассинхронизированное пространство. Быть может, даже если Безликий и заметит… нет, он наверняка заметит. Но даже если и так, быть может, он не станет пытаться избавляться от нас сразу? Я попытаюсь — всё одно лучше, чем смириться с неизбежностью и положиться на последний вариант, магоформу от Кузунохи, которая ещё неизвестно как себя покажет. И надо это сделать не только осторожно, но и быстро — я не знаю, сколько времени мне смогут выиграть Киёко с Сасой.
— …Однако. Вы не правы в корне — если не будет никаких изменений и смертей, а люди перестанут быть подгоняемы ограниченным сроком жизни, то никому и не надо будет развиваться и подстраиваться под изменяющиеся условия, которые таковыми перестанут быть. Урок, который вам преподало переменчивое время будет попросту бесполезен и не нужен в новом мире. — Тамамо.
Простые, но не лишённые смысла слова. Девятихвостая тоже права по-своему. Как всегда, у всех и каждого своя правда.
— Т-тогда у нас тоже есть, что сказать… сестрёнка. У нас двоих. Мы будем играть вместе — хоть и истории у нас разные, но вывод одинаковый… — Саса.
А ведь ей интересно! И вправду интересно, что ещё и эта парочка разумных может рассказать. Надо же… ладно, не буду терять времени, хоть и не представляю, на самом деле, с чего начать — не похоже, что пространство было рассинхронизировано теми же методами, что и созданное Светом изменяющим. В последнем были конструкции, подобные магоформам с компонентами, хоть и непривычные, а скорее напоминающие те витиеватые артефакты, что когда-то устанавливала Химари в школе… Тьма просто обязана работать по-другому, ведь она не работает с энергиями. Вернее работает, поглощая их в себя. То есть, видение магических энергий мне не сможет сейчас помочь от слова «никак». Ну и как я увижу то, чего нет? Вообще-то можно. Методом пробного запуска астральных щупов, фиксируя, где они начинают пропадать, но… хм.
Тем временем слитно заиграла не менее странная, но слегка более приятная на слух музыка. На удивление чистый, несмотря на технологическое происхождение инструмента звук фортепиано соседствовал с барабаном, который не пытался контрастировать или заглушить, а просто задавал темп и заполнял задумчивые паузы, оставляемые Киёко. Чудесно играют вместе. И Саса, и наследница Хомуро умеют играть, и на удивление, вкладывают в этот процесс едва ли меньше желания, настойчивости и концентрации, чем я с моей скрипкой, кстати говоря, уже расформированной.
…
…И таким образом оба, так не похожих друг на друга существа… изо всех сил пытающийся казаться человеком Иппон-датара, который на самом деле из-за последних происшествий своей неспокойной жизни стал человечнее некоторых разумных людей, выбивающихся из ординарной нормальности… и изначально рождённая от крови людей, лишь позже смешавшейся с кровью легендарного огненного духа, человек из рода Хомуро, женщина, что собирается приблизиться к своим магическим родовым истокам сильнее предков… пришли к одному и тому же выводу: нельзя грузу прожитых лет и негативному опыту предыдущих поколений заслонять вид на будущее. То, что случилось, то, что их связало вместе, этот человек, которого они стали безмерно уважать, он дал им урок надежды. Иногда мириться с неизбежностью судьбы, приводимой в движение временем, можно и нужно, но никогда нельзя утрачивать надежду.
…
Истории, как я спас лучшего друга… подругу Сасы, и вывел род Хомуро из положения постоянно скрывающихся? Тоже ничего… жизнеутверждающе. То, что нужно для полноты момента. Вот только я даже и близко не разобрался с тем, с чем хотел…
— Надежда… я бы могла сыграть вам на каждую сбывшуюся десять мелодий о несбывшихся надеждах и мечтах. Мир не любит блуждающих в своих грёзах, кузнец и дальняя дочь Флеммы, «всепожирающего святого огня». — Опустив голову, говорит Тамамо-но-Маэ, покачивая своими хвостами, всеми девятью.
Donnerwetter. Ну и что теперь? Взять инициативу в свои руки? Рисковать, как недавно и планировал? Или, быть может, есть ещё хотя бы кто-то, кто может хоть что-то добавить? Я бы добавил, но боюсь, самое искреннее, самое позитивное по отношению ко времени, которое пытается остановить аватар Тьмы через златошёрстую аякаши, я уже рассказал, а остальное попросту выйдет столь неискреннем, что заставит эту парочку действовать.
Урок о том, что время можно победить, а значит останавливать его — удел слабых духом, рассказал я. Урок о том, что время испытывает, и без него не будет развития, рассказали вервольфы. Урок о необходимости сохранять надежду даже в трудных ситуациях рассказали Саса и Киёко. Неужели — всё? Даже жалко будет после такого просто мириться с тем, что Тамамо банально не удалось «переспорить». Хотя, кажется, вот-вот и получилось бы. Я же видел у неё в глазах неподдельный интерес…
— Судя по всему, пришло время подвести итоги. Вам не удалось доказать уверенность в своей правоте, даже всем вместе… — Тамамо, тихонько, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Простите, что перебиваю, золотистая госпожа, однако, знаете ли, сыграли ещё не все!.. гесо. — Неожиданный трескучий голос откуда-то снизу.
Э-э-э… хм. А про него я и забыл. Думаю, кто угодно бы забыл на моём месте.
В руках у Каракасы были какие-то трещётки, издающие дробный деревянный звук… это вообще инструмент? Хотя, это не важно. Быть может… тьфу ты… цепляюсь уже за самые невероятно идиотские возможности. Если болтливому зонту удастся то, что не удалось нам всем, и он уговорит Тамамо, то я съем свой ботинок на правой ноге без соли. Затрещала одна трещётка, и ей начала вторить другая, немного другой тональности Не отвлекаться! Поиск… поиск…
…
— …Вот так и выросло первое дерево, из посаженных вместо удобрения голов моряков-сынов Ямато, которых безжалостный Умибодзу наказал за их желание уплыть прочь из мира, уйти от течения времени, гесо. Вот только не грустили мёртвые сыны Ямато, а улыбались… с плодов того дерева. С дерева Дзиммэндзю, чьи плоды являются лицами — не унывающими и не грустящими, а смеющимися и рассказывающими истории при виде очередного путника, гесо. Плоды-лица смеялись даже когда их срывали, или когда они сами падали, созревая осенью, гесо. Из толстой ветви одного такого дерева, что начали прорастать из семян на южных островах, и была вырезана ручка для зонтика, что в последствии станет живым и таким же не унывающим любителем разнообразных историй, лишь одну из которых он за всю свою жизнь расскажет некой златошёрстой девятихвостой лисице максимально правдиво, насколько сам её знает, нарушая таким образом так никогда и не данный завет сынов Ямато, заключавшийся бы в том, чтобы не говорить правду про известные легенды, в свою очередь, чтобы снова не гневить морских Ками, гесо. Историю про то, как воля сынов Ямато, так и не поборов течение времени, всё равно продолжает существовать и лишь крепнет со временем в сердцах существ мелких и, казалось бы, столь незначительных, что про них легко забыть, и даже если бы писалась книга с их участием, они были бы второстепенными персонажами… гесо.
…
— …Что-то в этом есть. Не бороться со временем, но пересилить его своей настойчивостью, оставаясь в памяти и сердцах других разумных, и просто смотреть на мир по-другому… проще, гораздо проще и легче. Смотреть на мир так, как я не смотрела очень давно, с получения полноценного разума… — Тамамо, ностальгирующее углубившись в свои воспоминания о чём-то, одновременно с этим по-детски массируя себе щёку указательным пальцем руки.
Donnerwetter. Кто бы знал тогда, когда я принимал решение о том, чтобы принять Каракасу в Семью, что он будет ключём к самой страшной опасности не просто Семье, а всему, чёрт его побери, миру?! Где там мой ботинок? Готов есть!
— Истинно так, золотистая госпожа, гесо. И ни слова лжи в этот раз… дерево, что не подвластно времени не потому, что вечно, а потому, что его не заботит время. Легендарное, редкое дерево. Называемое людьми этих островов «дзиммэндзю», жителями арабских стран «вак-вак», и «нарипон» в буддийских легендах, гесо. — Трескучий голос, уверенно.
Урок настойчивости и… определённого взгляда на мир? «Ну и что, что все мы в итоге умрём… главное при этом быть в хорошем настроении»? Ха-ха… а в этом действительно что-то есть. Каракаса, ты даже меня, пожалуй, смог убедить… ну, или это виноваты законы этого места.
— Я… мне необходимо подумать над всем, что я сегодня услышала… — Тамамо.
Облегчённые вздохи. А вот мне не очень нравится, как напрягся Безликий, за которым я смотрю краем глаза. Даже не знаю, что это выдало — будучи разумным существом с полностью вторичной оболочкой, он вроде как не должен делать никаких лишних движений… пожалуй, это и выдало — при последних словах он отбросил попытки казаться обычным разумным и стал неподвижной статуей. А сейчас он…
— Всё же бесполезно. Столько времени потеряно, и снова Свет обводит Тьму вокруг пальца, собирая в одном месте тех, кто мог бы лишить твёрдой воли мою избранницу. Какая досада… — Безликий, подходя к Тамамо и делая какой-то картинный пасс рукой.
Древняя златошёрстая девятихвостая аякаши в теле молодой девчонки, воплощение хитрости и ума, не издавая ни единого звука, падает на землю, словно подкошенная. А пространство никуда не исчезает, и мы из него никуда не вываливаемся. Вот это да… все расчёты полетели химере под хвост.
— Вы опасны для моего плана. Исчезните. — Безликий, направляя на меня свою раскрытую ладонь.
Ну что ж, гадина… ты не оставил мне выбора. Задействовать козыри Амакава! Все до единого! Это гарантированно сожжёт меня в плане возможности использовать магию, но сейчас я что так, что эдак, выписываю себе билет в один конец. Свет разлился вокруг меня… настолько плотный, что его можно потрогать рукой. «Боевой примо» и магоформа Кузунохи — активац… э-э-э?
На мою выставленную вперёд руку ложится чужая, весьма знакомая.
— Пожалуй, тебе стоит воздержаться от необдуманных поступков… хотя бы в этот раз, Юто-кун. — Исами Танигути, точнее Кузуноха Кицунэ, с некоторым весьма заметным трудом удерживая и экранируя всю ту без преувеличения сказать прорву энергии, которой бы хватило, чтобы устроить локальный магический армагеддон нескольким десяткам близкорасположенных городов страны, или создать телепорт на другой конец планеты.
— Я же говорил тебе, Кузу, что так и будет. Хмф. — Многоликий.
Между мной и Безликим стоит, неизвестно когда появившись, ещё одно, кроме Кузунохи, новое действующее лицо. Я. Я теперешний, точная копия. Стоит, скрестив руки на груди, и улыбаясь смотрит в сторону Безликого, укрытого теневой вуалью. Решил вмешаться? Ну здравствуй, «я». Давно не виделись, аватар Света. Чёртов манипулятор.
…
— Ты так уверен в своём избраннике, Свет? — Безликий.
Спокойный голос, ровные интонации… даже не вопрос, а констатация факта. А что я ожидал? Ненависти в голосе? Театральных взмахов руками, немедленных попыток выяснить отношения с помощью магии, или чего-то другого? Эти двое противостоят друг другу уже вечность, в неисчислимом количестве миров… в самом деле, словно всемогущие боги созидания и разрушения в некоторых религиях — «сверхбоги», повелевающие остальными меньшими богами. Что-то такое было на моей родине, какая-то секта фанатиков… и в этом мире тоже наверняка есть. Вот только вряд ли они догадываются, что эти две сущности являются частью одного целого, и только этому одному мир и мы все обязаны тем, что существуем в привычном нам виде.
— А ты, я погляжу, в своей избраннице уже вовсе не уверен, хе-хе. — Насмешливо, но скорее делая из этого представление для нас, смертных людей и условно смертных аякаши, говорит Многоликий.
Странное дело: хочу испытывать по отношению к нему ненависть, но не могу. Не к этой его внешней оболочке, как две капли воды похожей на мою, из-за чего было бы немного глупо испытывать к ней неприязнь, а именно к Многоликому — той сути, что подстроила всё это, скорее всего зная, что Ю, Даичи, и остальными разумными придётся пожертвовать, так как это якобы быстрейший и эффективнейший путь, по которому мне предстоит пройти для достижении цели. Не могу ненавидеть. Есть лишь раздражение, заключающееся в том, что при всём своём могуществе, он не сделал для нас, обычных разумных, всё гораздо проще, хотя и мог: попросту рассказать в самом начале о Тамамо-но-Маэ, о том, где и когда её встретить всей компанией, и уговорить работать вместе, давя на неё силой… или как-то так.
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги