Опасный выбор

Глава 13

Слово

— Ты совсем сдурела?! — первое, что я услышала.

С кухни зашаркал тапками папа.

— Ты где была? — возмущалась мама даже не шёпотом. — Почему не отвечаешь на звонки?! А?! Мы всех соседей обошли! Всем двором тебя искали! Я и Лене звонила! Она сказала ты в каком-то там клубе! И папа ездил! Только-только вернулся! Искал, как дурак! Волновался! Сказали, драка была! Какие-то разборки! Совсем сдурела! Какие ещё ночные клубы?! ДАША! Я тебя не узнаю! Там же бандиты одни, наркоманы, а ты…! — мама в чувствах махнула и бросилась на кухню, оттолкнув папу с пути. — Не могу! Я сейчас сама отлуплю её! Сказать ей нечего! Позорище! Клубы! Ты на часы смотрела!? — ругалась она, гремя посудой.

А я стояла, бледная, уткнув в пол глаза. Мне действительно нечего было сказать. Нечего возразить. Я судорожно придумывала ложь, но ложь никак не придумывалась. И я стояла, как дура, и просто принимала упрёки, как должное.

Ламинат поплыл перед глазами.

Не люблю, когда меня ругают.

Особенно, когда ругают за дело.

— Твой, этот, приходил, — забубнил папа строго. — Искал! Ты хоть представляешь, что мы тут надумали!? Пропала и телефон не берёт! Рассказывай, давай. Почему не отвечала? Куда пропала? Я тебя спрашиваю!

Я похолодела.

Надо было начать что-то говорить…

Хоть что-нибудь, а то надумают себе ещё хуже…

— В клубе было ужасно, это друзья потащили, — начала я с правды, не решаясь снимать плащ. Под ним было слишком коротко для подобных «родительских» выговоров. Слишком вызывающе. Я надеялась, что папе надоест так стоять и он пойдёт сердиться куда-нибудь на кухню, к маме, а я незаметно проскочу переодеться. Но папа сложил руки и основательно упёрся плечом в стенку:

— Ну, и?

— Я немного побыла там и пошла домой пешком, через центр и озеро, прогуляться хотелось, подышать… — придумывала я на ходу, теребя сумку, оправдываясь, как маленькая девочка. — Забыла включить звук на телефоне, а там машины шумят, не слышала… прости…

— А ЭТОТ чего не проводил? Балбес твой. Лиза говорит на машине заехал, чего обратно не подвёз?

— Да там… так вышло… мы немного поссорились… и я сама ушла.

— Нормально, блин, «немного» и ускакала по городу одна. А случись что?! Не подумала своей головой?! Девка! Одна! Ходит по ночным улицам! Чтоб больше никаких клубов, поняла? И в десять дома! Темнеет рано! Нервов на тебя, стрекоза, не напасёшься… — забурчал он, вроде как спокойней — вроде бы мои ответы его устроили.

Я тихонько выдохнула и расстегнула сапоги.

— Хорошо, пап, не бойся, больше никаких клубов… это было просто ужасно… и ноги стёрла, надо было обратно хотя бы на такси… ты прав…

Папа смиловался.

Он любит, когда он прав.

Кто ж не любит?

Я воспользовалась его заминкой и проскочила в ванную прямо в плаще, типа я забыла про него от усталости. Наскоро поплескалась в душе и завернулась в халат.

Родители заперлись у себя.

А Лизкино лицо ещё светилось в другом конце комнаты. Опять она в телефоне.

— Ты время видела? — буркнула я на неё сурово. Надо же было на кого-то слить напряжение после выговора от «начальства». Традиция такая. Дедовщина. От старшего всегда перепадает младшему. Моя «младшая» только фыркнула с издёвкой:

— А ты?!

Какие дерзкие младшенькие пошли, — подумала я даже с уважением. — Ну, ладно-ладно, дождёшься у меня, гулёна.

— Я взрослый человек, — плюхнулась я на расстеленный мамой диван. Плюхнулась, и чуть не расплакалась от нахлынувших чувств — она ждала меня — мама! Сама приготовила гулящей доченьке постельку, чтобы я в темноте не возилась, не мучилась, уставшая, а я… отплатила ей нервотрёпкой. Такая вот неблагодарная дылда выросла.

— Ты правда в клубе была? — зашептала Лизка из своего угла.

— Да. Спи.

— А в каком?

— М-м-м… за Европой… спи давай.

— Там что дрались?

— Ой-й, всё-то ты слышишь, коза… — заворчала я недовольно и натянула одеяло на ухо. — Всё, спи, говорю, я устала.

— А чё с Аликом поссорились? — допытывалась она через пуховый слой. Но я не слушала. Я делала вид, что сплю, и думала. Чёрт. Может, надо было тоже на турники? К нему. Чтобы не думать. Я чувствовала, что сон начинает покидать меня, вытесняться этими дурацкими, бесполезными мыслями о завтрашнем разговоре с Аликом. Что я скажу? Как посмотрю? Что он скажет? Глупые, пустые переживания. Зачем сейчас не спать и думать о том, что ещё не случилось? — поражалась я трезво, и всё-таки думала.

Но об этом думала недолго. Появился ОН. Вышел из темноты, как тогда из тени. Вытеснил. Вытолкал несчастного добродушного Алика вон из моей головы, и занялся мной как следует, сам. И я битый час ворочалась в горячей кровати, мучаясь от его голоса, рук, взглядов, представляя, как он тоже сейчас страдает и хочет курить и целовать меня… и что он действительно такой человек — может взять и вломиться, если ему очень захочется. А ему хочется. Я чувствовала это через полсотни кирпичных стен, разделяющих нас. Чувствовала каждой клеточкой тела.

Что он сейчас делает?

Сможет ли отказаться от привычки ради меня?

Хватит ли у него силы воли? — беспокоилось воображение, как в банальных трейлерах к банальным фильмам. — Спит он или ещё на турниках?

Как же я жалела, что наши окна выходят на другую сторону! Я бы всё отдала, чтобы увидеть его на той картинке, в жёлтом свете фонарей. Увидеть его сильное тело, пар изо рта. Из губ, которые свели меня с ума. Что же я творю?!

Что я творю?! Что?! — пытала я себя в полудрёме, возвращаясь в чужой дворик — к нему, и засыпая в его тёплых, как дом, безопасных, как крепость, обьятиях. Желая, чтобы эти видения не заканчивались.

Но наступило утро.

И всё закончило. И всё начало с начала.

И я поплелась на кухню, к обиженной, молчаливой маме. Завтракала под её беззвучным осуждением, как под бетонной плитой. Просить прощения, разговаривать с ней я не умела — не такие у нас отношения, чтобы откровенничать. Я любила её безумно, как и она меня, но встать и произнести «мам, прости, что напугала вчера» было выше моих сил. А уж тем более — обнять. Помириться, в общем.

С папой, в этом плане, попроще. Он хоть и бурчит чаще, но зато говорит, не замыкается, как она. А мама вчера высказалась и закрылась. И попробуй тут подступись!

Я и не подступалась. Я тоже была гордячка ещё та. Есть в кого! — угорала я с себя, ковыряя остывшую овсянку. Еда не лезла. Я уже отписалась Алику, что со мной всё в порядке, но «не в порядке» у нас с ним. Он посмотрел сообщение, но пока молчал. Думал. Ну, думай-думай, дипломат, — качала я головой, вздыхая.

За окном неслись серые тучи. Ветки уже почти облетели. Золотая осень стремительно кончалась и приближалась зима. Я представляла, как буду скрипеть по морозному снегу с Матвеем, как он будет греть меня и ругать, что плохо одеваюсь, как я буду плохо одеваться, чтобы он меня погрел…

И снова тихонько вздыхала.

«Ну что, влезаю? Или сама спустишься?» — пришло сообщение с круглосуточного. Я чуть не поперхнулась — уже?! Что за ранняя пташка! Воскресенье же! Он вообще спал?! И я, кулёма — еле-еле продрала глаза к одиннадцати! Даже причесаться не успела, не умылась толком. Нет, хорошо, что Матвей не увидит меня такой!

«И тебе доброе утро, скалолаз) Ты хоть спал?» — отписалась я, попрыгав в ванную, как весёлый, напуганный кузнечик. Такая же зеленоватая, от вчерашних волнений.

«Все разговоры после. Жду»

«Погоди, я ещё повода не придумала)»

«Скажи, человек помирает»

«Не смешно)»

«Вот и я говорю. Давай скорей»

«Ладно, сбегаю в магазин)»

«Магазин ждёт. Очень. Какой подъезд выбираешь?»

Я фыркнула.

«Твой) в моём опасно. Слишком много свидетелей придётся убивать)»

«Не вопрос.»

«Убивать не вопрос или подъезд не вопрос?)»

«Вопрос — где мои поцелуи?!»

«Одеваются»

«Могут не тратить на эту ерунду время, я и без одежды с радостью»

«Чёрт» — добавилось следом. — «Я сейчас точно влезу, зря подумал»

«Бегу)))» — отозвалась я, лазая по кухне и соображая, что бы такого «купить» в «магазине», чтобы повод получился адекватным. Ничего адекватного в голову не приходило после сообщений Матвея. Масло? Есть. Хлеб? Есть. Хлопья? Есть. Молоко к ним? Есть. Яйца? Есть! Блин! Да что ж всё есть-то?! — суетилась я. — Никогда ничего не было, а сегодня, как назло, всё есть!

Я пошла краситься и спасительная «надобность» сама нашла меня:

— Лизка, — окликнула я сестру для достоверности, — куда мои ватные диски дела?

Воришка закопошилась на диване. Она ещё валялась с телефоном, засоня. Ну конечно, — волновалась я у зеркала, — чего ей спешить, это же не её «магазин» вызывает.

— Чё сразу твои? — донеслось наконец возмущенное.

— Потому что я себе покупала.

— Уже давно кончились…

— Не ври, я вчера видела.

— Ну толчёнку используй…

— Сама и используй, блин. Из-за тебя теперь в магаз тащиться, — проворчала я, надеясь, что в комнате родителей слышно.

Они снова закрылись.

Но я надеялась что не из-за меня, а просто чтобы телик спокойно посмотреть и «Лизоньку не будить». Если выйдут и спросят — Лизонька им сама расскажет куда и почему я намылилась. Алиби состряпано. Можно бежать.

Чуть не нацепила каблуки, но в последний момент вспомнила, что в магазин побежала, а не к нему. Пришлось в джинсы залазить, в толстовку, в кроссы. Если и играть, то по всем правилам. Выскочила на площадку — глянула на турники по привычке. Конечно его там не оказалось — я знала, где он. И что он собирается делать, знала.

Внутри всё кружило от предвкушения.

Дурочка, что я творю, — снова и снова удивлялась я, но «творила». Бежала к нему по холодной улице, перепрыгивая редкие лужицы, вдыхая свежий октябрьский воздух — сегодня слегка солёный, наверное с моря, — мечтательно улыбалась я, приближаясь к его дому.

— Здравствуйте, — улыбнулась соседке, спешащей навстречу. С пакетом. Из магазина, — хихикнула я, представив, как Матвей «обхаживает» тёть Валю — задорную женщину лет пятидесяти.

— Привет, Дашук, — она меня всю жизнь так и называла — Дашук. И я не представляла, почему. — Мама дома?

— Да, все дома.

— Хорошо, а то она нужна мне, загляну, значит, к вам попозже. Сейчас только фарш, вот, поставлю… А ты куда намылилась с утречка?

— В магазин.

— А-а, ну беги-беги, умничка, помощница мамина, — похвалила меня бойкая соседка и заспешила дальше. — И без куртки бегает! — оглянулась она и погрозила мне пухлым пальчиком. — Ох и безобразница!

И я побежала дальше, так и не определившись, умничка я или безобразница?

И правда, чего я без куртки выскочила? Щёки разрумянились от холода. Но я об этом не думала, я думала, как я незаметно проскочу в его подъезд? Если меня тёть Валя увидела, то кто-нибудь ещё может. Из окна. С детской площадки. Из кустов. Да мало ли откуда! — я беспокойно оглядывалась. — Плохой из меня разведчик. Плохой шпион. Трусливый, никуда не годный шпион!

И как с таким на дело идти?!

Мой «напарник» оказался более подготовленным — то-о-олько я стала приближаться — зеленоватая дверь, как по волшебству распахнулась, и я, не думая, благополучно залетела в знакомый уже подъезд. Как будто ничего и не изменилось с того раза, как я дала Матвею номер. Всё те же зелёные стены, та же полутьма, тот же противный писк двери, тот же ОН в майке, домашний, близкий…

Но изменилось.

Изменилось и прижало меня поцелуями к стенке:

— Добро пожаловать. Что брать будете?

Я ахнуть не успела, вдохнуть, ответить — а он уже поднял меня, подсадил на себя: — Какая ты сегодня мелкая…

— Э-эй! — возмутилась я, смеясь и смущаясь от его напора, от его рук на бёдрах. От моих ног вокруг него. — Не хватало мне ещё и в магазин выпендриваться!

— Я вчера чуть не свихнулся, когда ты на каблуках на мот влезла, — вспоминал Матвей бесстыже, — это так заводит… это нелегально, так заводить… бесчеловечно…

— Больше не буду, — пообещала я, сгорая от стыда и счастья.

— Будь на здоровье. М-м… ты забыла… я же «бандит», — с упоением поднимался он по шее к губам. — Я не против нелегальных и бесчеловечных способов… я только «за».

— Даже, если они направлены против тебя?

— Особенно, если против меня… но лучше «на», — он благополучно «облапал» меня за задницу, и спустил с себя, ошалевшую, на ступеньку повыше, чтобы было удобнее по росту. — Прости… что блин со мной… Я дикарь, Даш, — заглянул в глаза растерянно: заметил-таки моё смущение, — чуть не сдох без тебя… это такая ломка, — пояснил он, — пожёстче сигаретной… не представляю, как жил раньше… я и не жил наверное… нет, я точно знаю, что не жил… без тебя невозможно жить… невозможно не думать о тебе…

Приблизился, оставил на губах мягкий поцелуй, такой необычайно нежный, после нашего «бурного приветствия», после горячих ласк, что мою крышу снесло окончательно.

— Я тоже постоянно думаю о тебе, — призналась я тихо, обвивая его шею в розах, — это всё какое-то безумие… сон… я тебя совсем не знаю, но после вчерашнего, кажется, что всю жизнь… ты такой родной… с тобой ничего не страшно…

Он выслушал внимательно. Серые глаза темнели в ресницах так заманчиво, так близко. Так серьёзно. Я потянулась к нему. Поцеловала первой, и он ответил. Молча. Он понял. Он был впечатлён моим признанием. А я — его. Объяснялись самым понятным для влюблённых языком — с языком, но без слов, целую минуту, или две… или… в общем, «объяснялись» пока я не вспомнила про настоящий магазин.

— … м-м!

— … м-м?

— Мне пора бежать…

— Разве? — он не выпускал.

— Ага.

— Ну беги, — продолжал он целовать. — Только губы оставь… я потом верну…

— Матвей… — я засмеялась, пытаясь вырваться, — Я и так натворила вчера дел. Родители в шоке. Не хочу их ещё и сегодня мучить.

— А меня, значит, хочешь, — парировал он, начиная заводиться. Как зверь, у которого собираются отобрать вкусняшку. Он чуть не зарычал мне в шею:

— Ты меня с ума сведёшь, Даш… украсть тебя что ли…

— Матвей…

— Не хочу делиться. У меня и так тебя меньше всех, куда ещё-то…

— Матвей, ну пожалуйста, — я полезла в карман, проверить время. — О, нет…

— М-м?

— Я кошелёк забыла, блин! — поморщилась я, поняв, что схватила только телефон. — Убежала в магаз без кошелька… вот же дурья башка…

— Может вернёшься за ним и снова забежишь? — оживился мой зверь, веселея. — Чем не повод…

Я засмеялась. Как же глупо вышло с этим дурацким кошельком.

Матвей достал свой.

— Не-не-не, — запротестовала я, поняв, что он задумал. — Я тебе ещё за ужин не перевела!

— С ума сошла? — он и правда поглядел на меня с подозрением. — Забудь об этих выкидонах вообще. Сколько тебе нужно? — он стал отсчитывать, а я краснеть.

— Не-не, не надо много, я ведь за ватными дисками только… — идея Матвея была разумной, но брать у него деньги я стеснялась.

— Сколько они стоят?

— Сотни хватит, — потупилась я скромно. — Спасибо.

— Уверена? Чё сейчас за сотку купишь? У меня на паршивые сиги по две-три уходило.

— Диски куплю, — уверила я, потихоньку успокаиваясь. Это «всего лишь сотка» — сказала я себе. Зато отсутствие кошелька объяснить легко: частенько носишь мелочь в кармане. Была, значит, вот и оставила кошелёк на полке. Я благодарно улыбнулась своему спасителю:

— Как держишься, кстати?

Матвей не стал геройствовать.

— Очень плохо, — хохотнул он нервно. — Но я же тебе слово дал, — напомнил он, — держусь, пока у меня есть твои поцелуи. Ещё девятнадцать сегодня, — последовала очаровательная ухмылочка, — готовься.

Я прыснула. Как же он хорош, — таяла я, вновь ощущая его губы на прощанье.

В магазин пришла одуревшая, рассеянная. Схватила ватные диски — ещё и сдача осталась. Зайти, что ли, отдать? — подумала я, смеясь. — Вот Матвей обрадуется… чем не повод?

Но улыбалась я недолго.

У моего подъезда стоял знакомый Ниссан.