Опасный выбор

Глава 23

II Акт

— Здаров, Даш, — кивнул Юра, плюхая свою кровавую ношу на кухонный стул, — сорян, что врываемся, но тут…

— Кто его так? — поморщился Матвей, хватая пацана за лицо и осматривая «погром», пока Юра уверял, что тот сам навернулся. Косарь что-то мычал, жмурясь от ужаса и цепляясь за руки Матвея. Тот выругался.

— Чё с зубами?! Юрец, подержи-ка его…

— Э-э-эй, э-э! — попытался вырваться пацан, но Щербатый был уже тут как тут. Матвей сполоснул руки и полез кричащему пацану в рот:

— Да заткнись, придурок, просто вправлю! — поддал он по пути крепкого леща. Косарь испуганно притих, только скулил, тихонько, как щенок. Из прихожей хохотнули — там стояли ещё наблюдатели.

— Тёть Маша убъёт, — приговаривал сбоку Юра, морщась от мерзкого кровавого зрелища.

— Не узнает, не убъёт, — парировал Матвей, повернув лицо «пациента» на свет и осторожно двинув пальцами.

— А-аэ! — вскричал тот, дёргаясь от боли.

— Тщ-щ, — прицыкнул «врач» деловито, — всё уже, всё. Не ной, — он повертел Костину голову, осматривая содеянное. — Вроде норм. Встали на место. Идиот. Рукой не лезь, и не жуй пока ничего, понял? Даш, глянь там в аптечке Мирамистин, — попросил он меня спиной. Я смущённо вышла из проёма и полезла в верхний ящик, где у Матвея хранилась аптечка.

Я чувствовала, что те, двое, из прихожки, рассматривают меня с неприкрытым любопытством: ах вот с кем их Фура пропадает целыми сутками! Свидетелей у нас разом поприбавилось. Матвей отмыл руки и взял у меня спрей: спасибо.

— Чё случилось-то? — полез он обрабатывать раны. Косарь жалобно завертелся на стуле.

Матвей снова шикнул.

— Не тебя спрашиваю, сиди смирно.

Тот послушался. А Юрец возмущённо кивнул на «прихожих» зрителей:

— Да бл-л…лин, — сдержался он, зыркнув на меня — единственную «даму» в помещении. — Вообще случайно вышло! Клянусь! Этот придурок полез на Толкача, а тот не видел, локтём задел, я случайно ногой поддал, а этот навернулся, балбес, там лёд ещё у края, не счистили, и поехал, — Щербатый даже показал, но всё равно было непонятно. Он заметил, что не догоняем, и махнул коротко:

— Об перекладину треснулся, чё.

В коридоре заржали.

— Придурки, — Матвей тоже заржал. — Ко мне-то чё попёрлись?! Я чё стоматолог?!

— Ну, — Юра наконец выпустил «пациента» и ощерился виновато, — чёт запаниковали, не к мамке же тащить. На меня тёть Маша и так зубы точит. Сожрёт, не поморщится.

После этих слов, к общему веселью подключился и сам «пациент» — сынок заботливой мамаши. Фух, — подумала я, облегчённо, — значит, всё в порядке. Косарь зашевелился, попробовал пощупать результат, но получил от Матвея по рукам.

— Я те чё сказал! Э! И грязными пальцами! Косарь, блин, мозгов как у стула. Умойся иди, закапал мне всё… из носа ещё хлещет… — «стоматолог» поднял пострадавшего за шкирку и толкнул на зрителей. Те брезгливо посторонились, уступая окровавленному пацану путь, а Матвей цокнул в след: по полу тянулись растоптанные красные капли.

— Я приберу, — вызвалась я добровольцем, не желая портить имениннику день. Пацаны снова раздвинулись, изучая меня, а я быстренько считала их в ответ: один чёрный и худой, аж щёки впадают, насмешливый, а второй на вид спортивнее, вроде Щербатого, но тоже дерзкий — убрал со лба светлые пряди и заценил меня со всех сторон, провожая взглядом. От него несло каким-то фруктовым дымом. Стало не по себе. Какого чёрта я тут нахожусь?! В этой турниковой компашке! Оба парня были уже не дети — из тусовки Матвея, но с Матвеем мне же нечего опасаться. Это они должны бояться «не так» взглянуть на меня, — настроилась я быть посмелее. В конце концов я здесь хозяйка, — решительно вошла в ванную за половой тряпкой. А на кухне, тем временем, поднялся оживлённый ор:

— О-о-о! То-о-ортик! Фура, ты чё ждал нас? Ты?! Это так любезно с твоей стороны! — восклицал Щербатый. — А чё сразу не сказал? Не нам? А кому?

— Точняк! — подхватили в прихожке. — Дэрэ у него!

— Ты чё молчал!

— Юрец, подвинься!

— Чаёк поставь. Фур, ну чё ты, куда тебе в одно лицо столько? Мы тебя спасём, избавим от этой вредоносной пищи… мы ж друзья. А друзья должны заботиться друг о друге…

— Кипяточка… о чай остыл…

— Ты как? — спросила я несчастного Косаря, гнувшегося над раковиной.

— Норм, — мужественно отмахнулся тот, подчищая за собой кровавые разводы, — ща пройдёт.

— Слушай, — я остановилась со шваброй, — Кость, а ты знаешь Ваню и Веру? — осторожненько начала я. Я хотела понять, куда приведут ниточки от этих новых свидетелей. Костя ничуть не удивился вопросу. Кажется, он понял «о чём я хочу его попросить».

— Веру, которая подружка твоей сестры? — уточнил он. — Угу. Да я и Лизу знаю. Они же одноклассники. И в школе и во дворе их вижу. Не волнуйся, не расскажу. Я-то давно уже в курсе, но болтать не собираюсь. Это ваши с Фурой дела.

— Спасибо… — пробормотала я удивлённо. Ого, значит, он давно в курсе? — паниковала я мысленно. — Прям давно?! Он так и сказал. А остальные? Тоже? А вдруг Лизка с друзьями догадывается…

— Не ссы, — подбодрил пострадавший, запрокидывая голову и поглядывая на меня через зеркало, — они не знают. Давно бы уже кости вам перемыли. Я слушаю. Предупрежу, если чё.

— Да? Спасибо… — снова сказала я, смущаясь. Костя Косарь оказался вполне адекватным и понимающим мальчуганом. — А эти двое… — показала я за стенку.

— Это Толкач… ну, то есть, Паша и Макс. Они с твоими малолетками не водятся, им ваще пофиг. Дальше турников не уйдёт. Тесновато тут, сложно хранить тайну от всех. Но мы-то свои. С нами можно. Расслабься, — улыбнулся он целыми зубами.

Я благодарно улыбнулась в ответ.

— Ладно.

За дверью произошли перемены — прихожку завалили чужие кеды, вешалка ломилась от пуховиков — гости пробрались на наш маленький праздник и веселили Матвея, как могли. Я не возражала. День рождения на то и день рождения, чтобы отмечать его в кругу близких. И чем шумнее и веселее — тем лучше. Я ловко разбиралась с кровавыми следами, а пацаны задирали ноги от швабры и хохотали о случившемся. Матвей, кажется, забыл, что хотел убить их. Чай снова грелся, тарелки гремели, тортик резался. Хозяин усадил меня за стол и представил своих друзей. Белобрысый оказался Максом, а чёрный — Пашей Толкачом, и я надеялась, что прозвище ему дано за то, что он толкал «кого-то», а не «что-то». Представил и меня. И прямо предупредил, чтобы не болтали. Мол, у меня могут быть проблемы.

— Так ты и есть её проблема, брат, — захохотал Юра весело. — А чё, родичи ещё не пронюхали? Не палево так, с кольцом гонять? — он заметил.

Я смущённо прикрыла руку — совсем забыла про кольцо!

— Фигасе, — протянул белобрысый уважительно, — серьёзно у вас.

— Чё, Фур, думаешь, не понравишься родакам? — усмехался чёрный Толкач от подоконника. Табуреток на всех не хватило — их было всего 3, и он устроился прямо так, с тарелкой наперевес.

— Тож думаю! — хохотнул рядом со мной Юра. — Вроде, такой милый мальчик! Что тут может не понравится?!

Они поржали. «Милый мальчик» показал им не милый жест и тоже посмеялся. Из ванной наконец выполз Костя, но тортика страдальцу не дали:

— Те всё равно жевать нельзя! — отрезал Щербатый, наваливая себе: «за маму, за папу, за Косаря…». — Толкач, сгоняй за чем покрепче, а! А то чё мы как не родные. Посидим от души. Я б малого послал, но сёнь тёть Галя, она не продаст.

— Середина недели, ёпте! — захохотал чёрный.

— Мы вообще-то на треньку собирались, э! — напомнил белобрысый, смачно отпив чаёк. — Тортик сам себя не отработает.

— У-ф-ф, блин, точно среда ж… — с набитым ртом сокрушился Юра. — Фур, подкинешь? Ты же идёшь?

— М-м, — Матвей подумал, поглядев на часы, прикинул что-то мысленно, — угу.

— Смотри-ка, планирует свиданку докончить, — угорал Щербатый с Максом, но слышно было всем. — Ай! — заржал он, получив от Матвея. — Всё-всё, сорян, что помешали, чес слово, не хотели, — он повернулся ко мне. — А чё, Даш, сильно будут ругать за нашего жениха? Ай! — он снова втянул голову и отбился, смеясь. — Всё-всё! Чё я такого сказал? Так чё, Даш?

— Не знаю, — уткнулась я в кружку с гусями.

— А чё они, против татушек или чё?

— Точно не за…

— Подумаешь, да все, вон, уже забиты вокруг.

— Но некоторые забитей всех, — презентовал Матвея чёрный.

— Ай, чё ты! Даш, да забей, привыкнут они к тату, я уже сам не замечаю, сколько лет его знаю. А вы, эт… постепенно: упакуйте его для начала в толстовку, а потом так рукава закатывайте-закатывайте… показывайте им больше и больше…

— Эт стриптиз получается, — усмехался Макс одобрительно. Юра поржал.

— Точняк! Устройте им стриптиз! А не, этот… м-м… татуптиз!

— ЧЁ?! — заржал чёрный с подоконника.

Матвей улыбался от кухни: идиоты.

— Татуптиз!

— Больше на болезнь похоже!

— Пхах-ах! Тогда он смертельно болен!

— Чем лечится татуптиз?

— А эт не лечится!

Юра поржал со всеми, но не сдавался. Как истинный друг, а может, ради какого-то своего личного интереса или исследования, он продолжал пытать меня, что же может родителям «не зайти» в Матвее.

— Да нет, я правда не знаю, просто… — лепетала я, совершенно смутившись.

— Просто не просто, — увидел тот и усмехнулся понимающе.

— Да чё тут понимать? Их бесит, когда пацан выпендривается, ясно же, — вклинился белобрысый, — такого не объездить. А нифига необъезженный в семью? Какая польза, если ты сам решаешь, и не указать тебе чё как делать. Мы с прошлой из-за этого и расстались.

— С буферами? — уточнил Толкач.

— Не, с Миланой.

— А-а, — затянули оба.

— Ага. Там мамка была деспот лютейший. Главное, коза эта слушалась, мне передавала, типа это её собственные идеи, а я больной, бошку потерял, м-м, ну вы её видели, всё чётко. А она прочекала, что без ума, и вертит: надо то, надо сё, подстричься так-то, документы, восстановиться в универе, чтоб не стыдно, надо на машину копить, надо каких-то родичей с аэропорта забрать и по области с ними экскурсоводом погонять, ёпте! — он фыркнул. — Я через пару месяцев не мог решить сам: надо мне срать или не надо. А как догнал, чё происходит, что там мамка всем вертит — по тормозам. Миланка в слёзы, мамка на… в общем… — он покосился на меня.

— Так ты в универе что ли? — удивился Юрец.

— Пока числюсь, — засмеялся Макс, откидывая волосы. — Там с буферами и сошёлся и с её покладистой мамашей.

Пацаны чуть чаем не подавились от смеха. А я прыснула с их бурной реакции. Вот балбесы! Матвей подал салфетки.

— Придурошные, чё человека смущаете?

— Да ты нас не слушай, Даш, — снова подал голос Юра, — мы ж шутим.

— Не, ну мамаша там, и правда, ничё так… — возразил Макс и кухня взорвалась пуще прежнего. Матвей устал торчать у плиты и уселся на стул, «под меня». Он болтал с пацанами о том и о сём, и по-хозяйски придерживал мои бёдра, и даже поглаживал их, а я сконфуженно краснела — такая близость при незнакомых! При свидетелях. Хорошо, что сегодня на мне джинсы, — косилась я на обожаемые ладони, и сердце стучало всё громче. — Джинсы… И с каких это пор, джинсы превратились у меня в самое «приличное» одеяние?! — Смеялась я. И знала ответ — с поры «Матвея», который побывал абсолютно под всеми моими юбками. Я одевалась в универ и УЖЕ краснела, потому что знала что будет, попадись я ему. И ведь надевала, бесстыжая. И полировала свой желанный образ каблуками — для него. И хотела ему попасться. А сегодня мы разгребали в универе подсобку для художественного инвентаря, поэтому одеться пришлось соответствующе.

Гостей моё положение не удивляло. Для них я была лишь «приставкой к другу» и они продолжали веселиться, не обращая внимания. Всё естественно — девочка на коленках — что такого? Тем более, половина из них давно была про нас в курсе. Пацаны придумывали Матвею всё более изощрённые способы понравиться родителям. Потом поняли, что всё тщетно, махнули на «негодного жениха» рукой, и стали разрабатывать нам план побега.

— Куда?.. м-м? — шепнул Матвей, когда я собралась с него слезать. — Понравился план?

— Пойду домой, — засмеялась я тихонько, прихваченная им потуже, — ну Матвей, пусти…

— Уже?

— Заниматься нужно. Может вечерком загляну…

— Давай я их выгоню?

— Э-э! — возмутился Щербатый, — мы вообще-то тут! И всё слышим!

— Не-не, — успокоила я, — мне правда пора, Матвей, ну пусти. Далеко не убегу. Посидите, всё-таки день рождения.

— Во-о-о! Слушай Дашулю! Чётко разложила! — обрадовались парни и подозрительная чертовщинка появилась в их взглядах — тортик закончился, но вечеринка только начиналась. Поднималась на новый «взрослый» уровень. На уровень: «не при дамах». Юра полез в телефон и потянул к себе Косаря для повелений, а Толкач всё-таки засобирался сгонять куда-то.

— Вечером увидимся, — попросила я, — ладно?

— М-м, ладно, как скажешь, — сдался именинник и пошёл меня провожать, а ребята на кухне пошли шуршать по полкам. Заиграла музычка.

— Ну, правда, Матвей, — уговаривала я его в прихожке, когда наше прощание затянулось. Мне хотелось, чтобы он расслабился, побыл с пацанами, отметил это важное событие с теми, кто заменил ему семью. — Не выгонять же их, раз пришли, — смеялась я тихонько в горячие губы.

— Хочу провести этот день только с тобой, — шептали они в ответ.

— Я ещё загляну, обещаю.

— Когда?

— Сестра вернётся к шести. Я быстренько закончу с заданиями, ужин сделаю, встречу её и сбегу к тебе до родителей. Надо изображать бурную деятельность, сам понимаешь…

И я побежала изображать.

Нужно было создать максимальную видимость, что я провела весь день дома, отпахала проектирование, прибралась, мучилась с готовкой, кормила сестрицу, как самая ответственная старшая сестра в мире, чтобы вечером иметь полное право сходить «подышать и проветриться перед сном». Такой был план. И я его придерживалась. Я переоделась в домашнее и побежала прибираться, одновременно поставила стирку и заглянула, что по завтрашним парам. Вполне себе выполнимо, только котлетки поставлю готовиться, пока занимаюсь, чтобы время не терять.

Я включила на кухонном телике музыку и пританцовывала, замешивая фарш: лук, яйца, мазик, мука… и-и-и щепотка соли… надо будет Матвею приготовить. Он любит эти котлетки, — предвкушала я, врубая духовку на разогрев. — Давно не делала, порадовала бы. Хочется готовить только для него, а приходится кормить эту дылду. Ну вот, — я прислушалась — кто-то звонит в дверь, — легка на помине. Что-то рановато. Всего пять.

Пошла открывать.

Совсем оборзела? Лень ключи поискать?! — собираюсь отругать Лизку с порога, но в глазке не сестра.

— Блин… блин… — испуганно закопошилась в замочной скважине. Сейчас же соседи увидят!

— Матвей?! Ты что?!

— Слесаря вызывали? — загремел он здоровенным ящиком — довольный, как удав. Пошлый, как чёрт. У меня аж челюсть отпала от его дерзости! Припереться прямо ко мне домой! И кем — «слесарем»!

— Матвей… — я затянула его во внутрь, чтобы из квартиры напротив не подглядели. — Ты что творишь?! — засмеялась я тупо. Как же это всё глупо и весело! И опасно! — Тебя же увидят…

— Не беспокойтесь, дамочка, — скинул он кроссовки, — я всего лишь слесарь. Какая милая квартирка, — поставил ящик с инструментами на пол и огляделся. — Где чинить будем? Давайте поскорее, у меня ещё заказ… — «слесарь» вешал куртку и смотрел своей манящей серой Балтикой:

— М-м, кажется я вас помню… чего это у вас всё ломается да ломается сегодня, а? — приблизился он медленно. — Или вы специально меня вызываете… приглянулся вам, что ли? М-м? Чего молчите? Стыдно? Не стоит стыдиться своих желаний…

— Мне… надо ужин готовить… — успела пролепетать я трусливо, прежде чем он схватил меня и понёс на кухню.

— Готовьте, не отвлекайтесь, — целовал он. — Я сам разберусь… на кухне, значит? На кухне, так на кухне… Как скажете… М-м… котлетки… оч хорошо…

— Матвей! — засмеялась я, приходя в себя. — С ума сошёл!

— У нас ещё целый час… — он вернул меня к кулинарному процессу, собираясь как следует «помочь» мне сзади.

— Матвей! — голос сам собой приглушился от ласк. «Слесарь» завёлся ещё больше. Он звонко шлёпнул меня и потянул штаны вниз:

— Не переживай, фартук я тебе оставлю, чтобы не испачкалась…

Я закусила губу, гася стоны. Дикарь! Безумец! Мой!

— Мелкая… — он прервался и подсадил меня повыше. Из телика играла какая-то попса. Духовка давно и истошно пищала, что разогрелась до ста восьмидесяти, а половина котлет так и осталась бесформенным фаршем — хозяйка была занята. Крепкие руки «слесаря» не отпускали.

— А как же твои… — дышала блаженно.

— Сами развлекутся. Не могу без тебя, — Матвей оторвался от шеи, и перехватил бедро поудобнее, но вдруг остановился и поморщился, как от пореза. Губы беззвучно выругались. Что-то произошло. Что-то изменилось вокруг. Секунду-две его ресницы поднимались, как занавес. Медленно и необратимо — начинался наш второй акт. Я поглядела и прочитала в глазах страшное: я облажался, прости. А, на заднем плане, прочитала на лице сестры: какого хрена тут происходит?!

Я задохнулась. Стены разом рухнули, и потащили меня вниз вместе с моими внутренностями. Глубже. Глубже! В тёмный провал! Лицо обожгло:

— Лиза…

— Ой… — только и произнесла та, одупляя, и наконец испуганно и смущённо развернулась. Вертанулась на месте, туда-сюда, не решаясь бежать до своего угла — на диване ведь не спасёшься! И — БАМС! — захлопнулась в ванной. Я за секунду натянула штаны и переглянулась с Матвеем, холодея, как мертвец: что теперь делать?! Что делать?! Он оценил обстановку.

— Надо поговорить с ней, — подсказал он шёпотом.

— Как?! — я спряталась в ладони. Матвей осторожно взял их:

— Даш, тщ-щ… спокойно… просто поговорим, — внушал он. — Лиза большая девочка, поймёт…

— Нет, я сама…

— Точно?

— Да… иди… пожалуйста, пока родителей нет… иди, Матвей, пожалуйста… — меня начинало трясти от ужаса. Что будет? Как я объясню сестре? Я не знала! Я не знала, как в таких ситуациях вести себя, что говорить! Как оправдать своё поведение? Матвея? Как преподнести ЭТО?! Как упросить сестру не рассказывать родителям? — голова шумела. Я дотянулась до пульта и вырубила тупую музыку. Выключила истошную духовку. Стало чуть получше, но всё равно отвратительно! До тошноты страшно!

— Даш, — Матвей притянул меня и обнял. Он тоже ощущал неизбежность. Мы стояли так долгую-предолгую минуту, как декабристы на заснеженном перроне, расставаясь перед неизвестностью. Перед нашим страшным будущим. Если оно вообще у нас будет после всего, что мы натворили тут. Матвей пошевелился. Сжал крепче.

— Прости, я идиот, всё испортил.

— Ты не виноват, — отстранилась я немного, заглядывая в серьёзные глаза. В мои обожаемые глаза. — Рано или поздно, они всё равно узнали бы.

— Не хочу, — шепнул он, снова притягивая меня, и целуя в волосы. И я поняла о чём он.

— Я тоже, — отозвалась я испуганно.

Пора было расставаться.

Последний гудок взвыл протяжно и жалостливо. И поезд тронулся. Матвей обернулся в дверях и нежно поцеловал меня напоследок — оставил имя на моих губах.

— Напиши.

Я кивнула и закрыла за ним.

Теперь всё зависело от Лизки.