Опасный выбор

Глава 25

Аргументы

— Здравствуйте, — обернулся на меня сотрудник полиции. — Дарья Олеговна? — уточнил у мамы. Та выглянула из дверей:

— Олеговна-Олеговна, — подтвердила она и поманила меня рукой, мол иди-ка сюда, Олеговна, глянь, что творится. За их спинами шмыгала носом Лизка. Я приближалась, как во сне. Ноги еле волочились. Приходилось максимально концентрироваться, чтобы переставлять их. Шаг. Два. Три. Вот, уже окровавленные коленки засветили с табурета: тёмные пятна просочились через толстенные серые колготки. Боюсь представить, какие гематомы останутся. Ладони на них лежат вверх-тормашками и уже обработаны мамой — тоже разодраны. И щека расцарапана. Страшные красные линии тянутся от уха до самого носа. Хорошо глаз остался цел. Злой, как собака, глаз. И второй — тоже. Они бешено пялились на меня и натягивали цепь, желая только одного — разорвать оковы и вцепиться мне в глотку мёртвой хваткой.

— Так трое или четверо? — продолжал опрашивать пострадавшую сотрудник, когда я остановилась рядом. — Садитесь, Дарья Олеговна, — указал он на другой стул. — У меня к вам тоже будет несколько вопросов. Я слушаю, Елизавета Олеговна, продолжайте.

— Четверо.

— Четверо нападающих? Угу. Приметы четвёртого запомнили? — перевернул участковый страничку карманного блокнота. Он был ещё совсем молодой человек, такой типичный русый типаж — приятное круглое лицо и добрый голубой взгляд, с которым я уже несколько раз встретилась и смутилась. Идеальная реклама правоохранительных органов.

— О-о, ЭТОГО я на всю жизнь запомнила! — воскликнула сестра, повернувшись ко мне. — Весь в татушках! Она уже приводила его сюда вчера!

Я похолодела.

— Сюда? В квартиру? — переспросил сотрудник. — Ваша сестра?

— Ага! Прямо сюда! — пострадавший пальчик указал на столешницу. — Вот сюда! Они прямо тут… занимались!

На маму было страшно смотреть.

— Лиза! Даша! — переводила она непонимающий, но очень испуганный взгляд, с одной на другую.

— Чем занимались? — уточнил молодой полицейский и снова переглянулся со мной — дело выходило интригующее.

— Лиза! — запротестовала я, спохватившись. Она что задумала прямо при нём тут всё выкладывать?! — недоумевала я. — Какой позор! Она расскажет всё маме при чужом человеке! В форме! Под протокол расскажет! Да как она смеет так позорить нашу семью! Всему двору станет известно! — Лиза! Хватит нести чушь!

— ЭТИМ самым! — выпалила дурная, перекрикивая меня.

— Вступали в половую связь? — совершенно нейтрально переспросил сотрудник, записывая показания, но в следующем взгляде, которым он меня одарил, я прочитала неприкрытое любопытство: «вот эта тихоня? да ладно…».

— ДА!

— Лиза! Что ты говоришь! Даша! Даш, вы с ума сошли?! О чём она?! — недоумевала изо всех сил мама. Щёки её покрылись красными пятнами, как всегда бывало при сильном стрессе. Она хваталась за уши, как будто не хотела слышать эту ересь.

— ЭТО ЕЁ ПАРЕНЬ! Дашка приказала ему побить меня!

— Так это он толкал вас? Не со шрамом на голове?

— Нет, то есть, и он тоже. Они оба!

— Оба толкали? — нахмурился полицейский. — Елизавета Олеговна, ранее, вы сказали что вас толкал один. Пожалуйста, отнеситесь к делу серьёзнее, и, попрошу, без эмоций, — строго попросил он, видимо, подуставший от крика.

— Да, он приказывал, он у них за главного, — деловито огрызнулась сестра. — Имя Матвей. Живёт в соседнем доме.

— М-м, Фурин что ли? — хмурился участковый, записывая. — Фурина знаю. Это его в декабре оформляли как пострадавшего, — пробормотал он. — М-да.

— Какой пострадавший?! — выпучилась сестра. — Он самый настоящий преступник! Он смотрел, как они меня избивали и… и смеялся!

— Вам необходимо проехать в ближайшую больницу и зафиксировать факт избиения… — повернулся полицейский к одуревшей от новостей маме. — Я выдам вам направление, — он полез в свою сумку за бланком.

— Постойте, — я встала. — Какие ещё избиения? Она же просто грохнулась и напридумывала всё… Вы же видите, коленки, ладони… она упала!

— Я упала потому что меня толкали! — заспорила сестра. — А ещё бычок потушили! Вон, куртка прожжена! Твой Фурин потушил!

— Тихо, обе! — прикрикнула мама нервно. Наконец-то до неё стало доходить самое главное: «Даша и Фурин! Моя Дашенька и этот отморозок Фурин!» — поплыл взгляд. — Даша, это правда?

Я молчала, отвернувшись в холодное окно.

— Даша!

— Так, Дарья Олеговна, сядьте пожалуйста, — остановил наши разборки сотрудник. Я села. Спрятала замерзшие пальцы в рукава. Тошнило страшно, а знобило ещё страшней. По спине ползали мерзкие щупальца, проникали под лопатки и лезли из горла. Гадость. Только злость на сестру держала меня в узде. Если бы не она с её надменной рожей — меня точно вывернуло бы. Прямо тут. На ноги «рекламного сотрудника» в бахилах. Но при Лизке я держалась. И так достаточно позора.

— Дарья Олеговна, введу вас в курс дела, листанул блокнотик полицейский. — Ваша сестра утверждает, что после школы подверглась нападению м-м… четырёх молодых людей. Приметы она предоставила и, насколько я понимаю, все они живут по-соседству, м-да, — проверил он. — Да. Включая Матвея Фурина, который, по словам вашей сестры, руководил «расправой». Елизавету Олеговну окружили и, не давая ей пройти, оскорбляли, угрожали побоями, и допустили физическое насилие, что привело к получению травм. Она вырвалась и сумела убежать. Все нападающие совершеннолетние, что отягощает их преступление против вашей несовершеннолетней сестры. Это ясно? Насколько я понял, Елизавета Олеговна также утверждает, что причиной, по которой на неё напали, является ваша связь с Фуриным. Вы действительно состоите с ним в отношениях?

— Да, — отозвалась я, не поднимая ресниц.

— Вы подтверждаете, что знали о планируемом нападении?

— Нет.

— Вы подтверждаете, что не хотели, чтобы сестра раскрывала вашу связь?

— Да. Но это тут не причём, — поглядела я прямо. — Матвей не стал бы обижать ребёнка. Она врёт. Она всё выдумала назло мне. Она шантажировала нас, но я отказалась выполнять её условия и теперь она бесится!

— Это ваше личное дело. Мы разбираем лишь факт нападения, — отрезали голубые глаза. — Я советую вам немедленно проехать в больницу и снять побои, — снова обратился он к маме. — Вот мой номер, вот направление.

Мама уверила его, что разберётся, закрыла дверь и вернулась на кухню на нетвёрдых ногах. Схватила стакан. Пальцы её тряслись.

— Что ты мне тут устроила… какой позор… — процедила она, не оборачиваясь. Я не дышала. — Какая ещё половая связь?! Что происходит? Что ты творишь? С кем?! — повторила она, не дождавшись ответа. — Уголовники на твою сестру напали… И Фурин… Ты вообще нормальная связываться с ним? Если я узнаю, что это правда…

— Она правда с ним, мам! — влезла Лизка.

— Молчи! Не с тобой разговариваю! — плескался в побелевших пальцах стакан. — Даша! Ты совсем сдурела?! Ты меня в могилу сведёшь! Лиза, выйди из комнаты.

— А побои… — неуверенно напомнила та. Но мама глотнула воздуха и взревела не хуже медведицы:

— ВЫЙДИ ИЗ КОМНАТЫ, Я СКАЗАЛА!!!

Никогда не видела её такой сердитой! А Лизка и подавно — мама ещё не повышала на неё голос. Она выскочила в коридор с перекосившимся от слёз лицом, и дверь яростно захлопнулась за ней. Стёкла громыхнули, обрезая мне путь к отступлению.

— Что происходит?! — потребовала мама с порога.

— Мам, Лиза всё выдумала, никто не сговаривался, — стала оправдываться я. — Она просто бесится, что я не хочу разбираться с Евсеевой…

— Что происходит между тобой и Фуриным?! — потребовала мама ещё строже, не обратив внимания на мой лепет.

— Мы встречаемся… — выдавила я с трудом.

Мама зажмурилась и схватилась за сердце:

— Скажи, что ты шутишь, Даша! Ты дура? Реально с этим уголовником связалась?!

— Мам, он не уголовник!

— ДАША! Посмотри на него! Ты в своём уме?!

— Он не уголовник, — повторила я, каменея под маминым взглядом.

— Нет… — она упала за стол и закачала головой, отгоняя происходящее. — Нет, я этого не перенесу… это последняя капля… я терпела твои ночные похождения, не спрашивала, куда ты пропадаешь целыми днями, вечерами, с кем… я терпела, переживала, но не лезла в твою жизнь… и вот, дотерпелась. Домолчалась! Что мне теперь с тобой делать?! Что?! Как можно быть такой безмозглой! Я же воспитывала тебя! И кого я воспитала! Даша! Что с тобой?! Где моя благоразумная дочь?! Что я сделала не так… — задрожала она, собираясь то ли расплакаться, то ли разораться. — Что же я сделала не так?! А?!

— Мам! — я набралась смелости. — Матвей совсем не плохой, не верь слухам! Лизка всё выдумала. Он её не тронул бы. Он любит меня, а я люблю его…

— Ты… что? Даша, ты… я не хочу ничего слышать!

— Мам, послушай…

— Нет! Это ты меня послушай! Тебе всего восемнадцать, у тебя ещё вся жизнь впереди! Ты не представляешь, что такое настоящая любовь! Ты всё перепутала! Это гормоны, страсть, это пройдёт, Даша! И что останется?! Послушай меня, я уже достаточно пожила, я знаю о чём говорю! И я была такой молодой и глупой, и я влюблялась не в тех, но я научилась на своих ошибках. И я не хочу, чтобы ты повторяла их! Ты только начала взрослую жизнь, ты ещё сто раз встретишь подходящего парня!

— А этот неподходящий, да? — вскинулась я. Кухня поплыла перед глазами. — Неподходящий тебе или папе?! Или неподходящий соседям?! Кому именно он неподходящий?!

— Даша открой глаза! Ты просто не видишь! Ты как слепая, ты влюблена и не понимаешь, не видишь ничего! Мне со стороны виднее!

— Ты его не знаешь! — возразила я.

— Наслышана уж! Весь двор наслышан! — хмурилась мама. — Ты думаешь это последняя твоя «любовь»?! Вот этот хулиган?! Серьёзно?! Вот этот, покрытый татушками гопник?! Я не могу представить тебе более отвратительной пары! Ты и гопник! Даша! Включай мозги уже! Это не твой уровень. Ты же интеллигентная девушка из приличной семьи! Ты получаешь высшее образование, будешь уважаемым специалистом. А он сынок алкаша и бандит, вертится в тёмных кругах. Какое у него будущее? Ты реально хочешь связать себя с ТАКИМ?! Вот с ТАКИМ?! Даша, очнись! Возьми себя в руки! Я запрещаю тебе! Запрещаю тебе портить свою жизнь! Я не для того тебя рожала, чтобы ты волочила жалкое существование в бедности и терпела его пьяные побои! Нет! Я никогда, слышишь, никогда не приму этот выбор!

— И не надо! — встала я на дыбы. — Я люблю его. Это мой выбор!

— Твой выбор?! — горячилась мама, и чёрные тени от лампы делали её лицо морщинистее и старее. — Тебе только восемнадцать лет! Какой выбор? Доучись сперва! Выбор она делает! Ты ещё жизни не нюхала! Откуда тебе знать, какой выбор сделать?!

— Я люблю его… — как больная, повторила я, потухая. Всё было именно так, как я и представляла. Руки опустились.

Мама заметила перемену.

— Это все не считается, — заговорила она тише, но настойчивей. — Это не настоящее чувство, Дашуль. Поверь мне. Ты милая, скромная девушка, умница, красавица, да за тобой очереди стоять будут, вот увидишь. Дай время, Даш, ещё сто раз встретишь нормального парня, мужа. Это не любовь сейчас, это гормоны, Дашенька, прошу! Послушай меня! Я не посоветую плохого, ты же моя дочь! Я всегда хочу для тебя как лучше! Я буду бороться за тебя, за твоё будущее! Это не любовь это страсть, это пройдет. Страсть всегда проходит. Он же настоящий хулиган.

Хулиганы добром не кончают, и ты с ним намучаешься, Дашенька, услышь меня! Я не хочу чтобы ты потом жалела, чтобы ты проклинала меня потом, что я не остановила тебя!

— Я никогда так не скажу…

— Нет, я сама себе не прощу, если ты похоронишь свою жизнь, свою карьеру из-за этой шантрапы! Даша! Его ни один работодатель не возьмёт! Посмотри на него! Ты что не замечаешь? Да на нём всё-всё написано, чёрным по белому. Нормальный человек не станет покрывать себя наколками, нормальный мужчина не станет украшаться серьгами, погляди на него, там столько проблем в голове! Он же больной человек! Психически неуравновешенный! Даша. И ты хочешь связаться с таким? Ты же приличная девочка, учишься хорошо, тебе все дороги открыты! Зачем тебе ОНО?

Я молчала. Ковыряла глазами узоры на сахарнице. Я не знала, как ответить на мамины аргументы. Мой единственный «я люблю его» ей не подходил. Больше аргументов у меня не было.

А у мамы было ещё много.

Много аргументов.

— Ну, месяц пройдет, год, два, и заскулишь! — продолжала она увещевать, волнуясь. — Он скатится в какую-нибудь противозаконную историю, и потянет тебя за собой. Сопьется, как его отец! Это же был настоящий алкоголик, Даш, а значит, и сыну передалось. Это не лечится. Это в генах. Поймешь, но поздно будет! Останешься с алкоголиком и детьми на руках… будете жить впроголодь… я не хочу тебе такой судьбы, Дашенька! — рот её страшно скривился. — Я не для того пашу на двух работах, чтобы ты так глупо растоптала свой шанс! — она снова потянулась к сердцу. Жалость вызывает, — хмурилась я. — А меня ей не жалко…

— А меня, значит, топтать можно… — капали МОИ горячие слёзы на клеёнку. Просто так капали — без аргументов. Костяшки белели. Ногти врезались и давили, рвали кожную ткань, больно, до крови. Как давили меня, моё чистое чувство. Как втаптывали его в чистый кухонный пол.

Мама схватилась за голову и чуть не взвыла:

— Ты совсем не слышишь! Ну как мне тебе ещё донести, а?! Как? Я тебя спрашиваю!

— Я поняла твою позицию, мам.

— Нет, ты не поняла! — вскочила она, загремев стулом. — Я ЗАПРЕЩАЮ ТЕБЕ ВСТРЕЧАТЬСЯ С НИМ! ПОНЯЛА?! Никаких бандитов! Чтоб я больше не слышала!

— Что!? Запрещаешь?! — не поверила я. Какая дичь, что за бред она говорит! — вспыхнула я. — Как ты себе это представляешь?! Запрёшь меня в квартире?! — тоже подскочила я и так рванула ручку двери, что чуть не оторвала. С меня хватит! — горели уши.

— И ЗАПРУ!

— И ЗАПИРАЙ! В ОКНО ВЫЙДУ! — грохнули об стенку стёкла.

— ТОЛЬКО ПОСМЕЙ! — заорала кухня мне вслед. И торжественно разлетелся стакан. Вдребезги! Как салют: ба-бамс! Настоящий праздник. Даже салют дали, — думала я, летя по тёмному коридору. — Праздник непослушания!

Я подскочила к письменному столу и стала запихивать в сумку конспекты. Знаю, логичней было бы запихнуть туда одежду, что-то действительно необходимое на первое время, но я же «хорошая девочка», и я запихивала «учебу».

Бежать! Бежать! — барабанило сердце сердито, пока на кухне происходил погром. Добралась и до мебели — кипела я, слыша, как падает на плитку табурет, — будет баррикады строить?! Как она меня остановит?! Заплаканная Лизка шмыгнула мимо. Будут вместе строить! — негодую я, запихав в сумку абсолютно всё, что нашла «на» и «в» столе. Учёба собрана. Лизка зовёт жалобно. Ага! — пыхчу у шкафа, — теперь ей маму жалко! А как рассказывать про нас с Матвеем, так пофиг, никакой логики! Никакой пощады! Ещё и при чужих! «Да-аша!» Вот пусть и возится теперь! Успокаивает! «ДАША!» Наломала дров, балбеска маленькая!

— ДА ЧТО ТЕБЕ?! — срываюсь после нескольких «Даш».

— ДАША!

Заладила одно и то же. Ненавижу своё имя из её поганого рта!

— ДАША! МАМЕ ПЛОХО!