Опасный выбор

Глава 14

Объяснение

— Привет, — поздоровалась я, когда Алик вышел.

— Привет, Даш, — он покопошился в машине, и по спине у меня побежали мурашки — в руках у Алика появился букет. Настоящий, милый букет из самых розовых роз.

— Это тебе, — подошёл он скромно. — Я понимаю, что подвёл тебя, поломал все наши планы… — он вздохнул и сунул розовую красоту мне в руки. — Извини, что так вышло с друзьями, я не хотел. Я всё обдумал, вспомнил, я очень виноват перед тобой.

— Спасибо, — как лунатик, промямлила я, не зная куда деваться от нежнейшего аромата его «извинений». Как же стыдно, — спрятала я в розовые заросли глаза, принимая букет, и вспоминая, как пять минут назад обвивала этими же бессовестными руками Матвея. — Как мне сказать ему?

Прямо! — твёрдо потребовал мысленный Матвей. — А то я поговорю. Прямо в челюсть.

— Я приходил, искал тебя… — продолжал беспокоиться Алик. — Переживал, куда ты пропала? Мы все тебя потеряли.

— Да, прости, я почувствовала себя не очень, — принялась я оправдываться, теребя букет, — захотелось пройтись пешком. Хотелось побыть одной и подумать обо всём.

— О чём всём? О нас? — начал догадываться Алик, по моей унылой физиономии.

— Да… и о своей жизни и о нас, в целом…

— Даш, ты же не серьёзно? Или ты настолько обиделась? Давай поговорим. Я готов. Только скажи, что тебя беспокоит.

— Мне кажется, мы не подходим друг другу, — выпалила я, как из пушки, пока он не стал дальше уговаривать.

— Что? — Алик аж на капот присел.

Он яростно потрепал на себе волосы и стал похож на безумного учёного, провалившего эксперимент:

— Ты серьёзно?

— Да…

— Ты не шутишь? Ты всерьёз об этом думала? Вчера?

— Да, Алик, прости, я понимаю, что это звучит неожиданно…

— Неожиданно! Не то слово, — покивал он, в ступоре. — Я не пойму, почему так резко-то? Всё же хорошо было. Ну вчера накосячил разок, всякое бывает, но, в целом, у нас же всё хорошо? С чего вдруг такие мысли? Даш, не пугай меня!

— Я просто подумала… я не уверена…

— Даша…

— Правда, Алик, я не хочу тебя обманывать, ты очень хороший…

— Даш, не надо так… — Алик встал и подошёл ближе, заглянул в лицо. — Ты чего? Так не делается, что с тобой? Давай поговорим? Обсудим проблемы. Только расскажи, по порядку, в чём дело.

— Дело во мне, Алик, — чуть-чуть отступила я, снова опуская взгляд на розы. — Я не хочу тебя обманывать, я не понимаю, что я чувствую… я, кажется, ещё не готова к отношениям… — бормотала я заезженные шаблоны, — прости, что так вышло… я не хотела… я запуталась.

— Вот это да-а… — он потёр лицо, стараясь осмыслить происходящее.

— Прости, — снова шепнула я. Сердце защемило от тоски. Алик не виноват… «что хорошим девочкам нравятся плохие парни?» — улыбнулся Матвей злорадно. Я развеяла его саркастический образ.

Не сейчас.

Я прощалась не с Аликом.

Моя идеальная открытка горела синим пламенем. И мне нужно было смириться, что не будет у мамы милого зятя, которому она будет промывать мозги и печь пирожки. Не будет у папы собеседника на рыбалке. Не будет Ниссан гонять в строительный за нашими шторами и на рынок за свежими овощами к ужину. Не будет забирать из школы детей, чтобы провести вечер в тесном семейном кругу, с фильмами и настольными играми.

Погасли тёплые гирлянды на моих стенах.

Чик.

И темнота.

И в темноте…

Запищала далёкая подъездная дверь.

Я оглянулась и быстренько заслонила букет — от Матвея. Хотя, кого я обманываю, он наверняка следил на нашими «объяснениями» из окна, и всё-всё видел. Поэтому и вышел, как напоминание, чтобы я поскорее закруглялась. Пошёл на турники. Там уже тусила парочка его парней.

Их отдалённые маты и смех давно «играли» на фоне — стандартный саундтрек нашего «колодца». Я и не прислушивалась. Не замечала. Белый шум. Помехи.

— Даша, пожалуйста, объясни по-нормальному, что я сделал не так? — проговорил Алик уже спокойней.

— Я же говорю, ты тут не причём… — Холод пробирался под кофту, отрезвляя, знобя, делая объяснение ещё невыносимей.

— Даш, так всегда говорят, когда «причём», я что дурак по-твоему? Просто скажи всё, как есть. Я не обижусь. Давай. Не может быть, чтобы вчера мы держались за руки, обнимались, целовались…

— Нет, ну не совсем… — попробовала я возразить.

— Брось, я держал тебя за руку, это же что-то значит… — он потянулся за моей ладонью, но я только крепче сжала букет.

— Алик, постой, не надо.

— Что изменилось за эту ночь?! — недоумевал он. — Прошло меньше суток… да? Ну, да. Даш, мы веселились с тобой, шутили, обнимались, танцевали, — восстанавливал он вечер в памяти, — а потом ты пропала. И теперь говоришь мне, что мы не подходим друг другу… что случилось после клуба? Тебя кто-то обидел? Или я обидел и не помню? Кто-то сказал про меня гадость? А? Что? — допытывался он.

Он искренне старался понять.

А я глядела на него и на розы, и снова на него, и не знала, как сказать ему, что, этой роковой ночью, моё сердце выбрало падать в проклятый чёрный колодец неизвестности с человеком, которого я любила, кажется, всю свою жизнь, но не догадывалась об этом.

Может ли сердце выбрать за несколько часов?

Может. Теперь я знала, что может. Оно выбрало Матвея за одну секунду, когда наши пальцы соприкоснулись и разорвали наши судьбы в клочья, не оставив нам выбора: одну судьбу на двоих или смерть в одиночестве.

В том, самом отвратительном виде одиночества, когда тебя, вроде бы, окружает семья, муж, но он не ТОТ самый. Не половинка. И ты живёшь, и вроде как счастлив, но только наполовинку. Потому что с тобой нет второй. Нет того, с кем ты по-настоящему чувствуешь себя целым. Полным. Счастливым, даже в самые трудные времена.

Я готова была разреветься. Я понимала, что никакими словами на свете, я не смогу передать Алику, что происходит внутри меня. Я смогу только обидеть, банальными: «я тебя не люблю» или «я полюбила другого». Но и это всё будет ложью. То, что я испытывала к Матвею было больше обычной любви.

Я не подозревала, что такое бывает, пока не испытала на собственной шкуре. Пока меня не вывернуло химической волной наизнанку. Не бросило в этот колодец — в космическую нирвану или в губительную бездну.

Не важно было куда лететь.

Главное — с НИМ.

Я дрожала.

То ли от холода, то ли от нервного напряжения. Алик заметил. Нахмурился.

— Идём в машину? Ты совсем окоченела, — забеспокоился он, хватая меня за плечи, — вон, аж губы посинели, ты чего в одной кофте?

Заметил наконец.

— Не надо, Алик, — я опасливо покосилась на турники. Матвей бдил. Ещё немного и рванёт сюда. — Алик, давай завтра в универе поговорим? Я не могу сейчас, меня дома ждут, прости…

— Дома… ладно… — он осторожно выпустил меня.

— Возьми букет, — предложила я. — Маме подари, а? Мне неловко брать… теперь…

— Нет, — уверенно мотнул он головой, отступая — Розы для тебя. Иди, не мёрзни. Завтра поговорим.

Я вернулась в подъезд и не сдержала взволнованного вздоха — не получается. Завтра придётся говорить всё заново. Живот крутило, зубы стучали. Ненавижу объяснения!

Признаюсь ему, что люблю другого.

Пофиг.

Так будет больно, но зато ясно.

Пусть я буду плохая. «Безобразница», — вспомнила я тёть Валю. — Вот кто я. Бегаю без куртки в октябре, принимаю букеты от всех подряд, целуюсь по подъездам с бандитами, пугаю родителей. Классно. Вот, до чего дожила, — топала я наверх устало.

Задержалась на середине — поглядела, как Матвей подтягивается на перекладине. Раз, два, десять, двадцать… я всё преодолею. Мы преодолеем. Если я верила, что мама Алика обязательно примет меня «в семью», то почему не могу поверить, что мои примут Матвея? — спрашивала я себя. — Чем он хуже остальных? Чем хуже меня? Ничем не хуже. Лучше. Честнее. Сильнее. Бесстрашней. Вот бы родители смогли понять это… увидеть под его бронёй, как увидела я.

Квартира спала. Настоящее сонное царство. Я поставила розовое напоминание об Алике в вазу, чтобы оно подольше мучило меня. Мазохизм какой-то, а не букет. Зато Лизка оценила — нафоткалась вдоволь. Мама с папой так и сидели в своей комнате, вылезли только к обеду, пошуршали на кухне, покормили нас и снова разбрелись по углам. Потом заходила тёть Валя, и они с мамой долго копались на балконе в поисках какого-то прибора, потом так же долго гоняли чаи на кухне, болтая о соседях. Тёть Валя любила поболтать. Мама, видимо, тоже была сегодня не прочь, чтобы отвлечься от ужаса, что я ей устроила.

Она так и не заговорила со мной.

Но, к моему облегчению, и тёть Вале ничего не рассказала, просто «не видела звонков, доча». Слишком личное — поняла я и выдохнула. Если рассказать тёть Вале, то, на следующий день, мои ночные похождения будут обсуждать всем двором. Не хотелось бы портить репутацию в глазах окружающих. Меня вполне устраивал статус «умнички» и «помощницы», милой и скромной студентки, идеальной доченьки. Я была идеальной старшей доченькой, а Лизка — типичной младшей. Чуть-чуть разбалованной, но тоже вполне себе умничкой. И все знали нас такими. И относились к нашей скромной и порядочной семье с должным уважением. Родители гордились этим.

И тут я со своим ночным клубом…

И…

«Девятнадцать…» — напомнил круглосуточный номер. — «Хочу, не могу».

Я улыбнулась, захлопнула конспект по истории.

«И я хочу)»

«Иди сюда»

«Куда?))»

«Просто выйди и иди. Я тебя везде жду.»

«Звучит, как начало песни, — написала я, перечитав. — ты случайно стихи не пишешь?)»

«Не выйдешь — не узнаешь.»

«Ладно, я постараюсь на минутку сбежать)»

«А я постараюсь отпустить тебя через минутку обратно. Но не обещаю.»

— Матвей, — шепнула я испуганно, когда он поймал меня на выходе и потянул в тёмный закуток с колясками и самокатами. — Ты как сюда зашёл? — стремительно теряла я голову от прикосновений.

— Я везде зайду. Если мне нужно, — порывисто и горячо ответил он, целуя. — А мне нужно, ты не представляешь как. Без тебя невозможно терпеть… — Ты куда-то поедешь? — заметила я шлем на полу.

— Угу, — Матвей чуть отодвинулся, — заскочу в зал к пацанам. Хоть как-то отвлечься от ломки. Ты же не хочешь отвлекать меня…

— Хочу, — уверила его искренне, — но не могу, родители и так косо смотрят — куда это я дверьми всё время хлопаю. Сейчас, вот, придумала почтовый ящик проверить, но фантазия уже кончается, — призналась я скромно.

— Тогда предлагаю мои фантазии воплощать… — прошептал Матвей совсем не скромно, запуская пальцы в мои волосы. — У меня знаешь сколько вариантов… тебе понравится…

— Матвей…

Боже, сколько раз за последние сутки я произнесла его имя, — подумала я упоённо, чувствуя поцелуй на запрокинутой шее. Чувствуя себя его добычей. Желанной. Обожаемой. Необходимой, как воздух.

— Чуть не убил, — проговорил вдруг Матвей, ослабляя хватку. — И как тебя завтра отпустить к нему…

— Не к нему, а на пары, — поправила я, с трудом поняв, что он про Алика. — Не волнуйся, я ему всё сказала.

— А цветочки взяла…

— Это всего лишь цветы, он как-то резко подарил… пришлось взять… — попыталась оправдаться я.

— А мои возьмёшь?

— Твои?

— Ага.

— Твои… — я запаниковала, — а как я объясню…

— Ясно. Забей, — Матвей улыбнулся. — Будем без цветочков.

— Мне не нужны цветы, — шепнула я убедительно. Матвей хмыкнул. На верхней площадке открылась дверь. Мы задрали головы. Прислушались — наша «минутка» кончилась. Слишком быстро.

— Скажи, что пойдёшь к подруге, — прошептал Матвей, хватая с пола шлем и целуя меня напоследок. — Вернусь через пару-тройку часов, поужинаем… я знаю местечко…

— Как? На мотике? Я не могу… это слишком заметно… — зашептала я быстро, слыша, как сосед сверху затопал по лестнице.

Матвей усмехнулся:

— Тачку возьму, — он не выдержал, азартно прихватил меня за талию, и не выпускал, наслаждаясь моей бесполезной борьбой, пока сосед не затопал на втором. Я чуть не умерла от страха, а Матвей только угорал. Смешно ему! Поцеловал — как затянулся в последний раз, и выскочил.

А я, по широкой дуге, прыгнула к почтовым ящикам и усердно закопошилась там:

— Здравствуйте! — вежливая улыбочка.

— Добрый день, — кивнул знакомый дядька, выходя.

Сумасшедший! Вот не может без этого! — ругалась я на своего хулигана, но всё-таки лыбилась, как влюблённая дурочка, поднимаясь обратно.

Дома улыбочка стёрлась.

— Курить что ли бегала? — подколол папа хмуро. Он обувался в прихожей.

Я показала ему рекламный буклетик из ящика:

— Ага. Письмо жду. А ты куда?

— На работе авария, — выдохнул он, натягивая куртку. Усы его взволнованно топорщились. — Нервов на них нет. Воскресенье называется. Всё, — крикнул маме на кухню и грузно вышел, — я уехал!

— Удачи!

Я заперла за ним и рухнула на рабочий стол. Закопалась в учебники для вида, но не училась, а долго пялилась на буклетик с красочным предложением «сбежать на круиз в Сочи». Если бы и мама куда-нибудь уехала, то и врать не пришлось бы… — думала я и стыдилась. Я же знала, на что иду. Знала, что никто не одобрит мой выбор. Сколько мы с Матвеем сможем скрываться? Сколько у нас счастливых минут до разоблачения?

И что будет после?

Не хотелось думать. Я собиралась в универ, чтобы завтра с утра ничего не забыть, и отодвигала рациональные мысли подальше. Заталкивала тетради в сумку, а разумные мысли — в тёмные и глубокие уголки своего разума, чтобы не замечать. Чтобы не переживать зря, как Матвей говорит.

Ужин. Он знает местечко. Что же это за местечко? А если нас увидят вместе? Он и это продумал? Местечко тайное? Хорошо, не на моте! На моте было бы слишком громко и заметно! И откуда Матвей возьмёт машину? Он умеет водить? Или он имел в виду такси? — атаковали меня вопросы со всех сторон, а я отбивалась своим единственным, но самым неоспоримым аргументом: да какая разница, если Матвей рядом!

Мне было так стыдно снова врать своим, маме, но не видеть ЕГО было равносильно кровотечению. Рана вскрылась с первым поцелуем и развернулась зияющим красным цветком посреди сердца. И каждая минута разлуки отнимала мои жизненные силы, причиняла боль. Я металась в агонии. Матвей стал жизненно необходим, мне нужны были его объятия, как перевязка тяжело раненому больному.

Я болела им.

Долго и серьёзно.

А симптомы обострились только вчера.

Я взрослый человек, в конце концов! — подняла я голову в темнеющее окно. — Я имею право «болеть» кем хочется и как хочется, — сердилась я на себя и на всю эту глупую ситуацию. Двадцать первый век на дворе! Подумаешь, забитый татушками! Подумаешь, серьги! Этим сейчас никого не удивишь. Главное же, что внутри!

Выйду из дома и пойду куда хочу, — решила я и тут же трусливо добавила: — Только вернусь пораньше. Часиков до девяти. Угу. Сама решительность, Даша! Браво! Решительный взрослый человек.

Сложнее всего было с Лизкой. Она всё время вертелась под ногами от скуки, просила внимания, болтала о всякой фигне, в общем, мешалась. А мама так и сидела в комнате, не разговаривала, не спрашивала — для неё, меня не существовало. Временно, конечно. Где-то до среды, — прикинула я, уже на опыте. — Чтобы я как следует помучилась и поняла свою ошибку.

Телефон засветился.

«Готова?» — спросила моя «ошибка».

«Почти) осталось только придумать как сбежать» — отписалась я, кусая губы.

«Прыгай в окно, я поймаю)»

«Я высоты боюсь))»

«А ты зажмурься»

«Тогда я промахнусь)))»

«Чёрт) мин 10 подъеду. Как насчёт просто сбежать по лестнице? Вроде всегда работало, не?»

«10?! Нифига себе, я не успею)»

«Да просто куртку накинь и выбегай. Напишу как подъеду.»

«Ок. Постараюсь)»

Я заволновалась. Всё это жуть как напоминало свидание. Как-то слишком официально, — переживала я, перед зеркалом в ванной. — Непривычно. Вечер, фонари, встреча у подъезда, ужин в «местечке», — подкрасила я тоненькие стрелки. — Ужасно хотелось принарядиться по такому случаю. Приукраситься для него. Надеть каблуки. Но как быть с «подружкой»? Стала бы я наряжаться к Ленке? Нет. Блин, — достала помаду. Посмотрела на себя задумчиво.

— Ты куда? — вылезла из ниоткуда Лизка.

— Встречусь с Леной, — я подвинула возмущённую дылду и пошла к шкафу. Любопытная коза. Чего в телефоне не сидится, — торопилась я: Матвей вот-вот подъедет!

Достала короткую замшевую юбку, вкусного карамельного цвета, любимый свитер, тёплые колготки, стала всё напяливать — Ленка Ленкой, но ведь даже с подружкой можно погулять не уродом, правильно? Погулять цивильно. Я вздыхала. Не хочется тащиться в «местечко» Матвея в растянутых джинсах.

— А куда пойдёте? — не отставала сестра.

— Да так, в одно местечко, — отмахнулась я, и чуть не заржала от волнения. — Лизка, ну чего ты пристала? Вон, смотри, тебе там написал кто-то…

Сестра надула губки.

— Иди-иди, Лиз, — продолжала я суетиться, — не до тебя. Спешу. Вернусь через пару часиков, не теряйте.

«Я тут» — написал Матвей. — «Запрыгивай)»

И я попрыгала. Нацепила сапоги, пальто — пора было утепляться. Середина октября — напомнила я себе. Подмёрзла сегодня в толстовке, до сих пор знобило. Не заболеть бы.

Мама так и не вышла, и я тихонько просочилась в подъезд: тук-тук-тук-тук — стучали сапожки наперегонки с сердцем. Свидание. Свидание! — румянилась я, проверяя сумочку — всё ли на месте. Главное, — думала я, — как можно скорее запрыгнуть в машину — подальше от соседских глаз.

Мне вдруг стало страшно, что Матвей пошутил и перед подъездом будет стоять не машина, а мотик. Убью его тогда, — фыркнула я, уже почти смирившись. Ну, правда, такую выходку от него можно ожидать, ему же всё равно, что люди подумают. А мне?

Я открыла подъезд и приготовилась убегать в кусты, если там мотоцикл, но мотоцикла не оказалось. И машины. Вдоль тротуара, торчало только несколько соседских. Я закопошилась в поисках телефона. Забыла спросить Матвея куда подходить. И почему я решила, что он будет ждать там же где Алик? — поражалась я, жалея, что из-за своей тормознутости могу попасться на глаза случайным свидетелям.

Пока писала сообщение, к подъезду подкрался чёрный джип, бандитской наружности. Чего он тут вынюхивает? Я чуть не сбежала обратно за крепкую железную дверь — из таких вот машин и вылезают «папики», как их называет Матвей. Горячие южные папики. Вроде вчерашнего доброжелателя из клуба… — я вспомнила и по коже забегали мурашки… — Если он нашёл адрес Матвея и приехал за ним…

Я сделала вид, что читаю сообщение. Почему он не отвечает?!

Тонированное окно зашуршало вниз.

А сердце зашуршало в пятки.

Бежать!

— Долго ты прыгаешь, — веселился за рулём Матвей. — Давай, тут не высоко!