Опасный выбор

Глава 22

Зима

— Матвей… — я заулыбалась, представив на миг, заглянув краешком глаза в нашу с ним жизнь, в маленькой квартире с кофейным ароматом, с утренними обнимашками в белой постельке, с его широкими плечами у плиты и моими чертежами на полу, со вторым шкафом, в котором будут все цвета, кроме чёрного, и с нашими бесстыжими отражениями в простеньком зеркале ванной комнаты. Я заглянула и взволнованно прикрыла страничку:

— … а родители…

Одного тихого слова было достаточно, чтобы на нашу «страничку» упала толстенная защитная обложка в классическом кожаном переплёте. Родители. Что они скажут?

— Это так быстро… они не поймут…

— Меня не поймут?

— … и тебя и мой неожиданный «съезд»…

— Не узнаем, пока не спросим.

— Они очень консервативны, Матвей, — волновалась я, пытаясь ему всё-всё объяснить и не обидеть, — ты не представляешь, насколько. Они подумают, что я свихнулась, если заикнусь о переезде к тебе. Они увидят твои татуировки, серьги, машину… да они же знают тебя… весь двор знает… — я поискала выражения, но не нашла, — они просто запрут меня, скажут, что меня переклинило, что я поступаю легкомысленно, назло им, и всё это такой запоздалый подростковый бунт…

— Легкомысленно? — уточнил Матвей, вытаскивая наши руки на свободу. — А так?..

Я изумлённо глядела, как он берёт мои пальцы и осторожно надевает на безымянный тоненькое золотое колечко. Когда его ресницы поднялись, и наши глаза встретились снова, я прочитала вызов. А так слабо? — спрашивали мои Балтийские туманы.

— Матвей… — шепнула я чуть слышно. Сердце побежало в пятки и в ушах зашумело, похлеще моря. Стало жарко и холодно одновременно. — Это так быстро… Матвей…

— Даш, я знаю тебя несколько лет, и ты меня знаешь, — возразил он серьёзно. — Если родители хотят «по классике», я готов. Хочу только тебя. Без тебя не жилец. Пробовал. Я столько раз об этом думал. Хочу просыпаться с тобой, хочу засыпать вместе, хочу варить тебе кофе и слышать твой смех. Хочу тебя круглые сутки, Даш. Слово за тобой.

— И я хочу только тебя, — выдохнула я вместе с паром, не думая, самое сокровенное, и сама себя испугалась. И обрадовалась. Потому что выложила чистую правду — я не представляла свою жизнь без Матвея. Я без моей половинки тоже не жилец на этом Свете.

Сказала и тут же почувствовала его кофейные губы.

Минут пять мы стояли в обнимку прямо посреди улицы и горячо целовались и переглядывались на одном, только нам понятном языке, собирая на головы и плечи толпы снежинок, растворяясь друг в друге и празднуя взаимное признание. Самое главное было озвучено. Остальное пусть ждёт. Весь мир пусть ждёт. Нас бы наверное так и занесло целиком, и мы стали бы отличными снеговиками, и особо чувствительные туристы с радостью бы фоткались на нашем фоне, если бы Матвею не позвонили. Он недовольно покопошился в кармане, ответил коротко и затащил меня под козырёк витрины, чтобы волосы не мокли:

— Не замёрзла? — улыбался, отряхивая нас.

— Нет… Матвей, погоди… — я собралась с мыслями. — Нельзя так сразу их пугать.

— Кого? Родителей?

— Ага.

— Хорошо, давай не сразу. Как скажешь. Будем пугать их постепенно. Я подожду сколько нужно, Даш, — уверил он и по-хозяйски натянул мне капюшон. А я всё глядела и глядела на колечко, как под гипнозом. И думала: как же я признаюсь им?

— Не нравится? — понял Матвей по-своему. — Не хотел ничего вульгарного… — пояснил он, снова беря меня за руку, — не на твои пальчики…

— Нет, очень. Это лучше всего… мне очень-очень нравится, Матвей… правда… дело не в этом.

— А в чём?

— Как я объясню его…

— М-м, ясно. Не переживай, снимай, если нужно. Я не обижусь, — усмехнулся он, отворачиваясь. И я чувствовала, что он снова что-то убивает в себе. И продолжала оправдываться, как дура:

— Столько вопросов будет. И в универе и дома. По любому заметят.

— Угу. А если вот так? — Матвей снял кольцо и взялся за левую руку, но я не дала.

— Нет, — снова протянула правую, и поглядела на него с горящими от стыда щеками. — Не сегодня. Сегодня я только твоя. Прости пожалуйста. Я всё порчу своими страхами… мне так стыдно. Стыдно перед тобой, что я такая… — просила я прощения и удивлялась, куда делась моя знаменитая «гордость»?! Так легко признавать перед Матвеем свои ошибки и слабости. Ни разу не извинялась перед мамой, перед папой, сестрой… язык не поворачивался, как-то само собой рассасывалось, оставляя горькое послевкусие, а перед ним — как на духу. Как странно, — думала я.

Но теперь, когда я озвучила Матвею сомнения насчёт родителей, всё начало обретать чёткость. Я понимала, что не права. Понимала, что проблема не в нём, а в стереотипах, которые бытуют в моей семье и крепко-накрепко сидят в головах родителей. А главное — в моём страхе «перестать быть для них хорошей дочерью», в страхе разочаровать их.

— Я такая трусиха… — выдохнула я с отчаянием, обмыслив это.

— Ты МОЯ трусиха, Даш, — Матвей притянул меня. — Не переживай. Что-нибудь придумаем. Предлагаю пока забить на родню и насладиться вечером, м-м?

И мы слегка «подзабили».

Мы вернулись в квартиру довольные и жутко голодные после зимней прогулки. Пришлось устраивать «ночной жор», как мы это обозвали, или второй ужин. Но сначала — как следует отогрелись в горячем душе. С Матвеем было легко. Мы понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, а уж заводились и вовсе от одной мысли. Что-то на клеточном уровне, — дышала я в исступлении, сходя с ума от его близости. От его напора. От рук.

Мы вырубились, как ненормальные, где-то посреди ночи, и встали где-то к обеду. Я никогда так крепко не спала. Никогда не просыпалась такой счастливой. И никогда не ела завтрак на обед.

Мы смотрели друг на друга и не могли перестать. Если бы не проклятое время, которое никогда не стоит на месте! Минута уходила за минутой, и наши выходные кончались, как кончаются песчинки в песочных часах.

И потянулись бесконечные будни с парами и зачётами. Ленка заметила кольцо моментально. Она удивлялась, боялась и радовалась, когда я с ней делилась, но больше радовалась — настоящая подруга. Она уже почти что свыклась с Матвеем. Считала его очередным моим «закидоном», вроде пошляцкого юмора. Она тоже прожила потрясающие выходные и незабываемую ночь со Славиком, так что, весь понедельник, мы только и говорили, что «о наших мальчиках».

А дни всё летели.

И у меня образовалось два режима — кольцо на левой руке означало, что я на парах или дома, занимаюсь своими обязанностями, а если на правой — включалось время «Матвея». Каждый раз, отправляясь к нему, я с трепетом переодевала колечко на правильную руку, на исходную, и это означало, что я собираюсь как следует насладиться им. Наша собственная ролевая игра. К Новому году у меня даже рефлекс выработался, я бралась за кольцо на парах, и уносилась мыслями к НЕМУ, ощущая дикое желание.

А Матвей выучил моё расписание наизусть и подгадывал момент, чтобы поймать меня после занятий. Он хватал меня прямо в подъезде и затаскивал к себе в логово, как опытный хищник, или дежурил на турниках, дразня меня разгорячённым голым торсом, на фоне заснеженного двора. Он подавал наш тайный знак, что всё чисто, и я незаметно пробегала в его подъезд. И пока я пробегала, он вытворял какую-нибудь эффектную дичь, вроде подтягивания на одной руке или растирания снегом, и отвлекал на себя абсолютно все любопытные взгляды. По принципу: чем ярче, тем незаметнее. Прихватывал снежок и для меня и даже пытался растирать пару раз. Хохота и визга было столько, что пришлось оставить эту затею — слишком громко я отбивалась. Соседи могли не так понять. Кстати, как показала практика — убивать их не пришлось, достаточно было просто избегать их, и нам это отлично удавалось.

До поры до времени.

Но это время ещё не настало, и мы наслаждались жизнью, в счастливом неведении, оттягивая момент объяснения с родителями. Я и так проводила у Матвея по полдня, и он слегка успокоился. Он даже вручил мне второй ключ, чтобы я могла сама проникать в наше «гнёздышко», пока он на работе, и ждать его там, занимаясь учёбой или возясь на кухне. Да, мне тоже было чем его удивить и порадовать — всё-таки не зря мама воспитывала из меня «хорошую девочку» — в программу входила и уборка и готовка, в общем, ведение домашнего хозяйства. А с такой ленивой сестрицей, как Лизка, моё обучение проходило экстерном. Я умела и борща наварить и пирог испечь. Родители возвращались только вечером, а днём приглядывать было не за кем — у Лизки были свои дела и внеклассные занятия, так что я была предоставлена сама себе. И разрушала маленькую кухоньку Матвея с величайшим вдохновением. А потом приезжал и сам хозяин и «помогал» мне всеми возможными и невозможными способами.

Иногда я сбегала с последней пары, чтобы подольше побыть в любимых объятиях, но старалась не борзеть. Некоторые преподы и так начали коситься — чего это со мной стряслось. Сессия прошла неплохо, но не идеально, и я поклялась в следующем полугодии подтянуть все четвёрки.

Совсем уж расслабилась, — ругалась я на себя. — Так и скатиться недолго. На дно, как говорит Матвей, и тогда мне конец — не будет больше хорошей девочки. Будет обычная кулёма, не умеющая собирать мозги в кучку и брать ответственность за свою жизнь. Прекрасный аргумент против Матвея для родителей. Да и перед ним стыдно скатываться, — кусала я губы. Хотелось остаться для Матвея отличницей и «занудой», которую он так любил отвлекать от конспектов и чертежей своими дерзкими «бандитскими» методами.

Но мой конец начался не со страдающей успеваемости. Конец начался с падения. Точнее, с его последствия. Мы благополучно отметили Новый Год и собирались отметить Всемирный День Неторопливости — то есть день рождения Матвея, потому что он ни в какую не хотел отмечать свои двадцать лет, а против Дня Неторопливости ничего не имел. Забавно получилось, что он выпадает на ту же дату. Был ещё вариант отметить день Слесаря, но слесарь показался мне не очень романтичным поводом, мы долго смеялись над этим и спорили, Матвей даже инструменты вытащил, чтобы доказать обратное. Припёрся на кухню с внушительным ящиком и поинтересовался со своей фирменной ухмылочкой: «слесаря вызывали?».

— Матвей! — хохотала я у плиты. — Чай остынет! Я уже залила!

Но он уже завёлся и отодвигал кружки:

— Разогреем…

— Фу-у, не-не-не, только не говори мне про микроволновку… — протестовала я, отбиваясь. — Главное, растворимый кофе это для него — извращение, а разогретый в микроволновке чай — вполне нормально. Где логика?!

— Никакой логики, когда ты рядом… — шептал он, пристроившись сзади. — Что чинить будем? И где…

— Погоди, трудяга, а как же тортик? Давай я тебя сперва тортиком угощу, — смеялась я, хватаясь за столешку. — А потом поработаешь…

— Не-е, сделал дело — гуляй смело, как говорится, — включил Матвей добросовестного «работягу» и уложил меня рядом с тортиком.

— Эй! Спасибо, что не в торт! — возмутилась я весело, пытаясь вырваться. — Надо же, такой старенький, а ещё в силе, — подколола насчёт возраста, уже в десятый раз за сегодня — Матвей так мило бесился, сложно было удержаться. Я слышала, как он улыбается сзади:

— Я тебе покажу старенького…

— Осторожнее! — охнула я.

— Что такое? — он замер, не понимая, в чём дело.

— Тортик песком не засыпь… — прыснула я с его озабоченного тона. Матвей тоже хохотнул и азартно перехватил меня: перекинул через плечо, как мешок с картошкой.

— Песком, значит? Ну всё, конец тебе…

— Песочный? — совсем разошлась я, цепляясь за дверной косяк и давясь со смеху. Настроение было отличное. Последний месяц зимы подходил к своему завершению. Последний ледяной месяц! — ликовала я восторженно. — А потом солнце! Облака! Капель! И певчие птицы! И сочные зелёные листики! Глаза уже невыносимо скучали по зелени, по краскам. Я мечтала, как мы с Матвеем будем целыми днями шататься по парковым закоулкам, по незнакомым дворикам, есть морожку и подставлять лица горячему весеннему солнцу. Разумеется, в перерывах между учёбой и работой, и всякими непотребствами, вроде этого.

— Матвей! Ну пусти! — пищала я, приземляясь на одеяло. Он прыгнул сверху, но успел стянуть с меня только кофту — из прихожки раздался звонок домофона.

— Нас нет, — буркнул хозяин, не отрываясь.

Но таинственный посетитель не согласился — он уже прорвался в подъезд и затарабанил в дверь. Матвей игнорировал, прихватив мои запястья и ещё больше заводясь от злости. Я испуганно сопротивлялась:

— Погоди, может что-то случилось!..

— Без меня разберутся.

— А если это соседи?

— Приперлись с вилами и факелами? — улыбался он дерзко. — Ну, пусть попробуют.

— Вдруг дом горит, — убеждала я, пока он возился с моими джинсами. Одной рукой это было непросто.

— Гори оно всё… Я бы и сам спалил, никакого покоя… — он зарычал, — ар-р, да кто ж на день рождения джинсы напяливает?! — поразился он совершенно искренне, так и не сумев их преодолеть. Я невольно рассмеялась:

— Ты ж вроде не хотел праздновать! А то бы я принарядилась…

— Ах во-о-от оно что!

— Фура, э-э! Фура, слыш! — взывала входная дверь глухо, — Открывай! Э! — требовало несколько голосов, жирно приправляя сверху матами и продолжая стучать. Матвей тоже жирно-прежирно матернулся, выпрямляясь.

— Прости. Бесят, идиоты, — стал выбираться он из кровати. — Схожу убью и продолжим. Полежи пока.

Но я тут же вскочила — какой «полежать», когда в дверь так ломятся?! У ребят явно что-то стряслось. Я натянула кофту на её законное место — на себя, и выглянула из спальни как раз вовремя: в прихожую громко ввалился Щербатый. Он тащил с собой пацана помельче и продолжал испуганно материться. А у меня волосы встали дыбом — лицо пацана было настолько в крови, что я не сразу узнала в нём Костю Косаря.