Подонок. Я тебе объявляю войну!

22. Стас

В выходные отец с Инессой укатили на какие-то острова. Праздновать свою годовщину. Так что целую неделю мы с Сонькой — вольные птицы.

Хоть отец и велел быть тише воды ниже травы, она, конечно, сразу же позвала Яну с Аллой. Ну а следом на стихийную вечеринку подтянулись Влад, Милош и Рус.

Сначала мы зависаем в бильярдной, потом Сонька тащит всех вниз, к бассейну.

— Блин, жарко тут у вас, — тянет Яна, обмахиваясь тканевой салфеткой. — Знала бы, купальник взяла.

— Хочешь, мой какой-нибудь возьми, — предлагает ей Сонька.

— Стас, так а чё, ты Швабру прям голой видел в душе? — спрашивает вдруг Влад и изображает руками пышные формы. — И чё? Как она?

С Сонькиной легкой руки все в классе новенькую зовут шваброй. А про то, как она в среду забурилась в наш душ, кто только не обсудил.

— Говорю же — в полотенце она была, — отвечаю ему и на миг зависаю, как будто опять вижу перед собой её. Пылающую от смущения. Жмущуюся голой спиной к дверце шкафа. Прижимающую к груди свое дурацкое полотенце. И меня тут же опять ведет. Кровь горячо ударяет в голову, сердце влёт разгоняется, а в горле пересыхает. Сглотнув, тянусь за бутылкой минералки и жадно пью воду, с трудом отгоняя этот морок. Реально, какой-то навязчивый бред.

— Надо было сдернуть с нее полотенце… — в шутку предлагает Рус.

Я уж молчу, конечно, что в мыслях так и сделал.

— Ага. И нафоткать, — подхватывает Влад. — А Стас, блин, еще и не пропустил никого, посмотреть не дал. Ни себе, ни людям…

— Да было бы там, на что смотреть и что фоткать, — кривлюсь я. Не дай бог кто-нибудь просечет, какая дурь мне в голову приходит. Сам от себя в шоке.

— Вот именно, — поддакивает Яна. — Жаба мелкая.

— А кто вообще придумал отправить Швабру в мужской душ? — спрашивает Рус.

— Мы, — хвастливо отвечает Сонька, переглядываясь с Аллой. — Подговорили девчонок из десятого. Хотели приколоться над ней. Думали, вы всей толпой после физры завалите, а там — Швабра. Решили вам сюрприз устроить… Думали, поржем потом все вместе…

— А Стас всех обломал, — подытоживает Влад с деланно кислой миной.

Тут к нам бесшумно приближается один из охранников. Наклоняется ко мне и тихо сообщает:

— К вам там пришли.

— Кто?

— Девушка. Полина Меркулова. Просила передать, что у нее для вас есть кое-что важное…

— Для меня? — удивляюсь я.

— И для Софьи Викторовны, — многозначительно добавляет чуть громче охранник.

— Капец! Вы слышали? Меркулова сюда приперлась! Что этой рыжей твари надо? — моментально сатанеет Сонька. — Совсем страх потеряла, что ли? Я ж ее прям тут в бассике утоплю…

— Сонь, угомонись, а? — одергиваю ее. — Где она?

— За воротами. Пропустить?

— Да, проводи ее сюда, — говорю ему.

— Стас! Ты чего? — обескураженно тянет Сонька, но затем, скрестив руки на груди, откидывается на спинку стула и с азартом выдает: — А хотя… пусть заходит! Уж мы ее встретим, да, девчонки? И теперь нам никто не помешает…

Замечаю, что Рус вдруг занервничал. Сидит елозит. Бросает беспокойные взгляды то на Соньку, то на дверь, откуда вот-вот должна появиться Меркулова. Нравится ему рыжая, что ли? Может, поэтому просил тогда Соньку унять? Впрочем, пофиг.

Спустя несколько минут всё тот же охранник приводит к нам Меркулову и сразу удаляется. Она беспомощно смотрит ему вслед. Со стороны видно, как ее потряхивает от страха.

— Ну, — зловеще улыбается моя Сонька. — Зачем притащилась? Снова каяться? Невиноватая я, он сам пришел…

— Нет… то есть… — лепечет Полина. — У меня для тебя важная инфа.

— Как интересно… — усмехается Сонька. — Хотя вообще-то нет. Мне пофиг, что ты там хочешь сказать, поняла? Я тебя даже слушать не собираюсь. Но раз пришла, просто так ты отсюда не уйдешь.

Меркулова смотрит на нее затравленно, а я с интересом наблюдаю за Русом: что он скажет? Но он молчит. И вообще отвернулся. Не хочет смотреть, как будут Полину унижать?

— Это правда важно… вас касается… поверь… — чуть ли не хнычет Меркулова, но девчонок это только веселит.

— Поверь… — передразнивает ее Сонька. — Я тебе уже верила! И что? Что ты сделала?

— Прости меня… — потупив глаза, бормочет Меркулова.

— Так прощения не просят. На коленях давай проси… И повторяй: «Прости меня, рыжую суку, подлую шлю…

— Сонь, всё, сбавь обороты, — вмешиваюсь я, пока она не вошла в раж. — Полин, ты что нам сказать хотела? Говори уже.

— Стас, ну тебе реально охота знать, что эта лживая мразь наплетет? Она же что угодно придумает, лишь бы мы забыли про ее маленькие шалости…

— Это про новенькую… про Швабру… — обращается теперь только ко мне Полина.

— О, ну да, — издает смешок Сонька. — Это прямо капец как важно…

— Она всё знает, — продолжает Меркулова.

— Кто знает? Что знает? — переспрашивает Сонька, но вижу, до нее и так доходит смысл.

— Швабра знает, что сделали с ее матерью. Она знает всё. Ну, почти всё. Где, когда, кто… Она сама мне об этом сказала.

— А она откуда это знает? — спрашиваю я, моментально напрягаясь.

— Кое-что — от Платонова. Он обсуждал это с кем-то, а она подслушала. Кое-что — еще где-то выведала. Она же ходит тут ко всем подмазывается, типа в подружки набивается, а сама выспрашивает. Она и со мной так же.

— Вот ведь крыса! — ахает Сонька.

— Да она специально к нам перевелась. Чтобы все разнюхать. Чтобы следить за каждым шагом… И теперь она ищет доказательства и собирается всё-всё слить везде, куда только можно. Сказала, что у вашего отца будут проблемы. А у вас так вообще… Она и меня подбивает рассказать… ну, о том, как вы меня…

— Наказываем за подлое предательство? — добавляет Сонька, а сама аж бледнеет на глазах.

— Ну, типа травите и всё такое… — опускает голову Полина.

— А ты что?

— А я вообще сначала сказала ей, что это не вы… ну, с ее матерью… что, типа, кто-то другой, не из нашего класса. Но она сказала, что знает точно, что это вы. И потом стала меня уговаривать слить вас. Ну и я сразу к вам.

— А что там с ее матерью? Она поправилась? — спрашиваю я.

— Не знаю, вроде нет… вроде всё плохо с ней, но я точно не помню, — пожимает печами Меркулова.

— Какая же она сука… — дрожащим голосом произносит Сонька. На нее сейчас смотреть страшно. Протягиваю ей стакан воды.

— Попей.

Она на автомате пьет, потом поднимает на меня глаза, а в них — страх, мольба и ярость.

— Стас, что делать?

— Сонь, успокойся, — обнимает ее за плечи Яна. — Ну какие она может найти доказательства? Кроме нас никто ничего не знает. А мы ничего никому не скажем. Да, Аллочка?

— Конечно! — заверяет Алла.

— Да она тут всего неделю и уже знает больше, чем надо! — взвивается Сонька. — Блин! А если еще будет ходить всё вынюхивать. Подслушивать, подглядывать, везде совать свой нос… Прикиньте, каждый день за нами эта хитрая пронырливая тварь будет следить… Какая же она мерзкая скользкая гадина… А ты, Стас, еще и впрягался за нее! Защищал!

— Когда это я за нее впрягался? Что ты несешь? — тут же вскипаю я.

— Возле лингафонного зала! Наорал на меня еще из-за нее! И сейчас опять на меня злишься… — говорит она с обидой. И взгляд ее теперь такой несчастный, что у меня сразу в груди екает и вся злость сходит на нет.

— Дурочка, да пофиг мне на нее. Я же просто не хочу, чтобы у тебя были лишние проблемы. Не накручивай себя раньше времени, — успокаиваю я Соньку, у которой, по ходу, вот-вот истерика начнется. И тогда атас.

— А когда накручивать? Когда уже будет поздно?

— Да, может, она просто на понт берет.

— Нет, надо что-то делать! Срочно! Надо эту тварь как можно скорее выжить из гимназии. Чтобы вылетела как пробка! Чтобы ноги ее здесь не было!

— Завалить гадину! — паясничает Влад, но тут же затыкается, нарвавшись на Сонькин взгляд убийцы. — А если серьезно, можно ее, например, накачать чем-нибудь, раздеть и нафоткать. И пригрозить, что если не свалит, то все увидят эти фотки, а еще лучше видос с ней запилить…

— Тебе бы только фоткать, папарацци ты наш, — усмехается Яна.

— Нет-нет, — останавливает ее Сонька. — Владик дело говорит. Если у нас будет такое видео, ну или даже фотки, она точно свалит. Она же не захочет, чтобы ее мамашка видела свою дочурку в таком виде. Так что уползет она от нас, как побитая собака.

Сонька, сразу приободрившись, говорит теперь с воодушевлением.

— А это реально идея! — поддерживает ее Алла.

— Да вы чего? Это уже совсем треш какой-то. Чем вы ее накачивать собрались? И где? В школе на обеде? А раздевать и фоткать? Опять в спортзале? Да нас самих потом за это нахлобучат, — снова завожусь я. — А если она вдруг кони двинет? Ну или плохо ей станет? Блин, Соня, ну ты думай хоть иногда о последствиях.

— Стас, — обращается она ко мне со всей серьезностью. — Ты же понимаешь, что будет, если эта тварь раскроет рот? Если это реально просочится куда-то дальше? Ты же понимаешь, что будет со мной? С тобой? С всеми нами?

К сожалению, понимаю…

— Стас, надо заткнуть ей рот раньше, чем она его откроет. Милош, можешь достать что-нибудь такое… не знаю, чтобы ее ненадолго срубило, но чтобы без всяких эксцессов?

— В принципе, да, наверное… но мать… если узнает… там же у нее всё под учетом…

— Милош, — Сонька с Аллой тянут укоризненно.

— Я попробую, — сдается он.

— Обожаю тебя, — Сонька шлет ему воздушный поцелуй и деловито продолжает дальше: — Ну и, естественно, это будет не в школе, а на какой-нибудь вечеринке. Типа она там сама так накачалась. Пусть потом докажет, что это не так.

— На какой еще вечеринке? Идиотизм, блин. Где вечеринки и где она.

— Да, Стас, прав. Швабра, конечно, не вписывается в наши вечеринки. Полин, — зовет Меркулову Сонька, и та с готовностью откликается. Подходит ближе, ловя каждое слово. — Ты правильно сделала, что нам передала про эту суку. Поможешь ещё кое в чем, и будем считать… будем считать, что я тебя простила.

— Да, конечно! А что сделать надо?

— Устрой у вас в загородном доме вечеринку. И позови туда Швабру.

— Ну, она вряд ли пойдет, — озадаченно бормочет Меркулова.

— А ты сделай так, чтобы пошла! Ну скажи, что у тебя днюха. О, или скажи, что там будет кто-нибудь, кто про ее мать что-то знает. И она прибежит как миленькая…