Подонок. Я тебе объявляю войну!

44. Женя

— Ну всё, давай, Гордеева! — негромко, но отчетливо говорит Смолин, махнув рукой.

Сует руки в карманы и идет вдоль здания, скрываясь в тени. Только белая рубашка его выдает. Я смотрю, как он удаляется, как заворачивает за угол, как полностью исчезает из вида.

Он просто ушел и всё…

Меня вдруг охватывает разочарование. Или обида? Говорю себе: а чего я, собственно, ждала? Что Смолин кинется меня выручать? После того, как я опозорила его драгоценную сестру? После того, как Дэн страшно избил его и унизил? Глупо было даже думать о таком. Другой бы еще позлорадствовал, а этот просто ушел. Но все равно так обидно, прямо плакать хочется.

Распускаться я себе, конечно, не даю. Глушу ненужные эмоции и заставляю себя думать о вещах поважнее. Например, как мне теперь отсюда выбираться? Тоже через окно? Но я-то точно не Бэтман. Сорвусь обязательно. Или, может, всё не так страшно?

Я снова ложусь животом на подоконник и высовываюсь наружу. Меня тут же обдает ледяным ветром. Он завывает, свистит в ушах, пронизывает насквозь как иглами.

Черт, холодно-то как! И минуты не прошло, а у меня уже зуб на зуб не попадает.

Свесив голову, пытаюсь прикинуть, насколько опасен и труден будет путь на землю. И ясно понимаю, что подобный подвиг мне не по плечу. По-моему, у меня даже роста не хватит, чтобы, повиснув на карнизе, достать ногами до решетки.

Остаться здесь на всю ночь и быть пойманной утром как какой-то воришка-неудачник — так себе, конечно, перспектива. Впрочем, тогда я доделаю начатое. Раз уж все равно попадусь, так хотя бы, может быть, получу то, за чем сюда пришла. А если это удастся, то плевать на всё остальное.

И тут вдруг слышу, как щелкает замок и отворяется дверь.

Темноту директорского кабинета теперь слегка рассеивает желтый свет из приемной.

— Гордеева! — восклицает с порога Смолин. — Ты что творишь? С ума сошла? Быстро слезь с окна, ненормальная!

Я, опешив от его внезапного появления, спрыгиваю с подоконника. Смолин быстро подходит к окну и закрывает створку. Потом поворачивается ко мне и окидывает ошалевшим взглядом.

— Гордеева, ты совсем умом тронулась? Куда ты полезла? Шею свернуть захотела? — возбужденно выпаливает Смолин, едва не кричит на меня.

— Я думала, ты ушел, — сдерживая улыбку, говорю я.

Хоть он и грубо покрикивает на меня, но я, неожиданно для самой себя, очень обрадовалась, что Смолин за мной вернулся. Такое на душе облегчение…

— Уйдешь тут с тобой, — хмурится он. — Нет, ну надо же быть такой дурой! Как тебе это только в голову пришло?

— Ну тебе же пришло.

Он бросает на меня снисходительно-высокомерный взгляд, мол, ты уж меня с собой не сравнивай, кто ты, а кто я. Но ворчать прекращает.

— Всё, идём отсюда скорее, пока там бедный Валера инфаркт не словил. Еле выпросил у него ключи.

Мы вместе выходим из кабинета. Смолин запирает его на ключ, а затем и приемную, перед уходом везде выключив свет. Спускаемся в фойе — там нас ждет молодой охранник, и он действительно явно нервничает.

— Там все в порядке? Вы там ничего не натворили? Не разбили, не наследили? Всё закрыли? Свет не горит? — обеспокоенно частит он, забирая у Смолина ключи. — Проблем, надеюсь, никаких не будет? Стас, сам понимаешь, если что не так, меня отсюда пинком под зад…

— Успокойся, Валер, все закрыли, все в порядке, — заверяет его Смолин.

— А у меня еще сумка осталась в аудитории, — подаю я голос. И оба смотрят на меня с таким выражением, что хочется сквозь землю провалиться.

— В какой аудитории? — раздраженно спрашивает Смолин.

— Я на литературе оставила вещи…

— Валер, пустишь? Мы быстро, — просит он охранника.

Тот, всем видом показывая, как сильно ему этого не хочется, помедлив, все же достает ключ и передает его Стасу.

— У вас две минуты, — сердито говорит он.

Мы чуть ли не бегом поднимаемся опять на второй этаж. Смолин меня запускает, но на своем месте я сумку не нахожу.

— Ее тут нет… но я точно помню, что здесь ее оставляла, — говорю ему.

— Ну, убрали куда-нибудь. После нас тут же еще уроки были. Ищи быстрее.

Он прав — нахожу свои вещи на подоконнике. Хватаю и выскакиваю из аудитории.

— А куртка? — вспоминаю я. На улице совсем не лето.

— Без куртки придется. От гардероба у Валеры нет ключа. Я уже спрашивал. Да нам только до парковки добежать, а там я тебя довезу до самого подъезда.

Едва мы выходим на крыльцо, охранник с грохотом запирает за нами двери. И мы со Смолиным припускаем со всех ног к его машине. Но я все равно успеваю продрогнуть до костей. Холод стоит собачий! Даже снег немного пробрасывает.

Никогда прежде я не заскакивала в машину с таким нетерпением, как сейчас.

— Замерзла? — спрашивает Смолин.

Я даже ответить не могу и просто киваю, хотя это и так очевидно. Сижу, обхватив себя руками, трясусь как в лихорадке и выстукиваю зубами чечетку.

— Сейчас согреешься.

Смолин включает печку, и постепенно становится тепло, даже жарко.

— Стас, — обращаюсь к нему, как только снова могу нормально говорить. — Спасибо тебе огромное.

Губы его, дрогнув, поджимаются. Вижу, что он пытается сдержать улыбку. И ему это почти удается. Он даже отвечает с напускным равнодушием:

— Было бы за что.

— А по камерам не увидят… ну, что ты из окна вылез? Что мы к директору заходили?

— Записи смотрят, только если что-то случается. Ну и в реальном времени за нами палил только Валера.

— А почему он тебе на звонок не отвечал?

— Да просто от… в туалет ходил. Не переживай, Гордеева, никто не узнает про наши приключения.

Едет Смолин в этот раз не спеша. И, разморившись в тепле, я незаметно засыпаю. Пробуждаюсь от его голоса. Не сразу понимаю, что он говорит не со мной, а со своей Соней по телефону.

— Сонь, все со мной в порядке, не переживай… Да, уже еду… где-то через час буду дома…

Кручу головой по сторонам, пытаясь сообразить, где мы. Оказывается, уже совсем близко. Минут через десять будем на нашей улице. И тут меня пронзает мысль: ключи от дома остались в куртке! Я всегда их там держу, потому что в сумке никогда ничего с первого раза отыскать невозможно, а в кармане — пожалуйста.

Черт! Как же так? У меня внутри аж холодеет. В отчаянии я начинаю перетряхивать сумку. Вдруг по какой-то невероятной случайности я туда закинула ключи. Но увы…

Смолин поглядывает на мою возню, но ни о чем не спрашивает, а я не решаюсь сказать ему, что не смогу попасть домой. Как назло, я и у тети Нелли с Денисом вчера забрала запасные ключи, раз уж с мамой сидеть не надо. Впрочем, я могу к ним напроситься на ночь, только вот в подъезд бы еще попасть… Можно, конечно, позвонить Дэну, но он увидит, с кем я приехала и тогда… Хотя я могу набрать его после того, как Смолин меня высадит и уедет.

Да, так и сделаю. А пока напишу ему, подготовлю, чтобы не упасть как снег на голову.

«Привет! Ты дома?» — быстро набираю сообщение.

«Не-а. А что такое?» — отвечает с небольшой задержкой Денис.

«А скоро дома будешь?».

«Ну, пока не собирался. Мы тут с пацанами зависаем у Кирюхи. У него предки отчалили в Тай. У тебя что-то срочное?»

«Да вот хотела к тебе в гости».

«Блин, Жень, давай в другой раз? Давай завтра?»

«Дэн, я домой не могу попасть. Ключей нет. Думала, у вас переночую».

На этот раз Денис совсем не торопится с ответом. Мы уже сворачиваем к нашему дому, когда от него наконец приходит сообщение.

«Жень, давай ты лучше к Кирюхе подъедешь? Он на Второй Железнодорожной живет. Я тебе скину адрес. Потусим вместе. Мне домой сейчас просто вообще не в тему. Мы же не чай тут пьем. Мамка спалит. Орать будет. Жду тебя, короче, здесь».

Я даже ничего ему на это отвечать не хочу, просто убираю телефон в сумку. И в тупой прострации пялюсь перед собой в окно. И мы как раз подъезжаем к нашему дому.

— Что-то не так? — интересуется Смолин.

Сказать или хватит с него на сегодня?

Все-таки говорю:

— Ключи от дома в куртке…

Качнув головой, он издает смешок.

— Все у тебя, Гордеева, не слава богу. И что, дома никого нет?

— Никого.

С полминуты Смолин молчит, видимо, что-то обдумывает. Потом берет телефон и звонит кому-то.

— Сонь, короче, я сегодня домой не приду… ну, извини… так получилось… Да, все со мной хорошо… Точно… Нет, утром сразу в гимназию оттуда поеду… Не скучай… Уроки поделай для разнообразия, — смеется он. — Ладно, пока. Спокойной ночи.

Последние слова Смолин произносит с неподдельным теплом, даже слышать непривычно. Затем он убирает телефон и, развернувшись, выезжает со двора.

— Ты куда?

— Поедем ко мне. Что с тобой делать? В смысле, не ко мне домой, а в старую квартиру. Да ты там уже была, — хмыкнув, припоминает он.

— Нет, не стоит. Спасибо, конечно, но…

— Есть другие варианты?

— Просто… — начинаю я, но замолкаю на полуслове. Не знаю, как выразить свою мысль, но переночевать у Смолина — это для меня что-то абсолютно немыслимое.

— Не волнуйся, фоткать тебя больше не буду, — с усмешкой говорит он, выезжая на дорогу.

— Мне просто… не по себе.

— Ты боишься, что я буду к тебе приставать? — искренне изумляется он. И тут же цепляет на себя знакомое насмешливо-высокомерное выражение. — Вот за это вообще можешь не переживать, Гордеева. Уж тебе это точно не грозит. Ты не в моем вкусе.

На языке крутятся колкости, но я ничего ему не отвечаю. Благодарность заставляет помалкивать. Все-таки он готов меня приютить, хотя я даже не просила.

На самом деле приставаний со стороны Смолина я совершенно не опасаюсь. Уж скорее это он от меня отшатнулся бы, если б мне вдруг в голову пришла безумная идея поприставать к нему.

Просто рядом с ним мне неловко. Это не страх и даже не совсем смущение. Это что-то трудно поддающееся определению. Какое-то непонятное напряжение, которое держит меня в тонусе. Вибрирует где-то внутри. Не дает расслабиться ни на секунду. А ещё делает кожу сверхчувствительной даже к его взглядам.

До его дома мы едем в молчании. Но это молчание громче и красноречивее любых слов. Оно давит и накаляет до предела воздух, ситуацию, нас самих. И что бы Смолин ни говорил, он тоже это чувствует.

Поэтому в лифте мы стоим по разным стенкам и друг на друга даже не смотрим. Поэтому же и потом, нечаянно столкнувшись в темной прихожей, шарахаемся в стороны, словно от удара током…