Подонок. Я тебе объявляю войну!

45. Стас

Еще в дороге понимаю, насколько это безумная затея тащить Гордееву к себе. Это даже не игры с огнем, это уже, скорее, хождение по канату над пропастью. Без всякой страховки.

Хорошо хоть она не знает, как меня от нее уносит. Нет, хорошо, что никто этого не знает.

И не узнает.

Только с самим собой что делать?

Пока в больнице лежал, измаялся весь, чуть не свихнулся. Как кино на повторе, тысячу раз в уме прокручивал тот день, точнее, те несколько минут, когда она была у меня в палате, когда касалась меня, поправляя одеяло. И в воспаленном мозгу я уже сам додумывал, дорисовывал, что было дальше. Там, в моих фантазиях, она не просила за своего быдловатого дружка, а я ее не прогонял, там она пришла именно ко мне, и мы… Черт!

Увлекшись, лишь в последний момент замечаю, что проскакиваю на красный. Слава богу, дорога пустая. Вот только в аварию попасть для полного счастья не хватало.

Стараюсь больше не думать о ней. Но как не думать-то, когда она вот, рядом? Когда от ее запаха плывет мозг? Когда от ее близости кровь аж гудит?

Все равно надо как-то не реагировать. И так чуть не спалился в этом дурацком шкафу. И вот снова, пожалуйста… Едва я вспоминаю, как мы там жались друг к другу, как ее горячее дыхание щекотало мне шею, так тут же накрывает…

Но я вовремя себя одергиваю. Тряхнув головой, отгоняю этот морок. Старательно сосредотачиваюсь на дороге.

Нет, не надо было ее везти к себе. А с другой стороны — не на улице же ее оставлять.

Кошусь на нее украдкой. Вижу ее профиль, поджатые губы. Тоже вся натянутая как струна. Нервничает? С чего бы? Блин, она что, реально думает, что я стану к ней приставать? Откуда вообще такие могут быть мысли? Может, в шкафу что-то поняла? Да ну нет.

Она, словно почувствовав, что смотрю на нее, поворачивается ко мне, но я тотчас перевожу взгляд на дорогу.

И, между прочим, я даже не соврал, что она не в моем вкусе. Мне вообще всегда нравились блондинки, высокие и стройные, вот как Янка. Чтобы формы были пышные, чтобы ноги от ушей, чтобы волосы длинные, ниже плеч. А Гордеева вообще по всем пунктам мимо, но… но ни от кого никогда меня так бешено не вело. Дурдом.

Худо-бедно добираемся до дома.

Окидываю взглядом девятиэтажку, будто проверяю окна на четвертом этаже. Темные. Какими им еще быть? Ключи есть только у меня, даже у Соньки их нет. У отца — тем более. Это старая квартира деда, он год назад умер и оставил ее мне, потому что с отцом они до последнего были на ножах.

Дед идейный был, называл отца в глаза вором, взяточником и проклятым буржуем, а за глаза — еще похлеще. Впрочем, отец тоже в долгу не оставался. А в последние годы они вообще не общались. Уверен, отец и на похороны его пришел лишь потому, что люди бы не поняли.

В квартире уже все по-другому. Недавно там сделали ремонт и мебель, естественно, всю поменяли. Дед умер прямо дома, и нашел его я. Не то что я очень суеверный, но почему-то находиться в этой квартире совсем не мог. Не по себе было. А сейчас, после ремонта — ничего, нормально. Даже есть мысль свалить от отца сюда. Если бы не Сонька — так бы и сделал.

Заходим с Гордеевой в подъезд. Пропускаю ее вперед. Она, обхватив себя руками, дрожит — на улице реально холод. В первый миг бездумно хочу ее приобнять, погреть, как сделал бы и с Сонькой, и с Яной. Но тут же спохватываюсь и убираю руки в карманы. Скажет еще: ну вот, пристаешь! У этой хватит фантазии.

Заходим в лифт. Вместо кнопки с цифрой 4 — выгоревшая черная дырка. Нажимаю зачем-то на пятый этаж.

Не сговариваясь, мы с Гордеевой становимся подальше друг от друга. Держим расстояние, лишь бы ненароком плечами не соприкоснуться.

Надо было по лестнице подниматься. В лифте моментально становится душно, мне, во всяком случае. Находиться с ней наедине в тесном замкнутом пространстве мне абсолютно противопоказано.

Сердце молотит как бешеное, всё быстрее и быстрее. Закрываю глаза, но так только хуже. Вообще черт-те что на ум сразу лезет.

Если бы она меня сейчас коснулась, я б, наверное, взорвался.

Мало мне всего этого, так тут еще и живот вносит свою лепту и выдает протяжное: у-у-у-у-у. Кошусь на нее: слышала или нет?

Лифт, как назло, еле ползет, но зато скрипит и дребезжит на все лады, заглушая прочие звуки.

А дома что делать будем? Надо хоть о чем-то разговаривать. Потому что вот так находиться с ней рядом в тишине — просто уже невыносимо. Но у самого ни единой мысли. О чем с ней вообще можно говорить? Ну так, чтобы не разругаться.

В прихожей случается конфуз. Тянусь к выключателю, чтобы зажечь свет, но попадаю рукой в мягкое. Понимаю, что тронул ее грудь и резко отдергиваю руку. Спасибо хоть она не поднимает крик, а просто молча отскакивает.

Со второй попытки все же включаю свет. Не знаю уж, какая у меня физиономия сейчас, чувствую только, что пылает, но и Гордеевой, по ходу, тоже неловко. Она краснеет, нижнюю губу закусывает, прячет взгляд. Никогда ее такой не видел. Думал, она вообще непрошибаемая.

Ее все еще трясет от холода, у меня же, наоборот, внутри печет нестерпимо.

— Направо ванная. Там есть банное полотенце и халат. Всё чистое. Можешь душ принять, погреться, — говорю не своим голосом. Глухим и вымученным. Будто я и сам как та выжженная кнопка из лифта.

В гимназии все же гораздо проще. Проще ее не замечать, не реагировать, быть просто собой. Хотя, когда этот дятел Арсений ее обнимал, у меня, конечно, изрядно подгорало. Прямо руку ему сломать хотелось.

— Давай я что-нибудь приготовлю на ужин? — предлагает Гордеева, выйдя из ванной. — У тебя тут есть какие-нибудь продукты?

Я поворачиваюсь к ней и залипаю…

Она стоит распаренная, румяная. В моем халате буквально утопает, как в коконе. Глаза зеленые-зеленые и так блестят, что у меня неосознанно вырывается полувозглас-полувздох.

— О, какая ты… — осекаюсь я, чуть не сказав «красивая». И ничего лучше не придумав, добавляю, идиот: — Чистая.

У Гордеевой на миг взлетают в удивлении брови.

— Кухня там, — показываю я, чтобы скорее уйти от неловкого момента. — Посмотри сама, что есть в холодильнике…

Вообще, я собирался заказать доставку, но раз она изъявила желание — пусть. Так даже… не знаю, приятнее, что ли.

— Можно брать все, что найду? — деловито спрашивает она. Как будто у меня там залежи продуктов. Ты попробуй хоть что-нибудь найди.

— Угу, — тем не менее отвечаю я и скрываюсь в ванной. С минуту сижу на бортике. Потом тоже принимаю душ, но прохладный. Мало-мальски остываю. Переодеваюсь в домашние штаны и футболку.

Она тем временем сварганила омлет. Я не особо люблю яйца в каком бы то ни было виде, но сейчас съел бы что угодно. На голодный желудок омлет Гордеевой кажется мне пищей богов. Я даже добавки прошу.

— Спасибо, вкусно, — благодарю совершенно искренне.

— У тебя тут шаром покати. Кроме яиц, печенья и упаковки сливок ничего нет. А то бы я что-нибудь покруче омлета приготовила, — заявляет она.

— Так ты хорошая хозяйка? — спрашиваю я, попивая чай.

— Ну, готовить, во всяком случае, умею. И люблю. С детства сама готовлю. Мама всегда много работала. Домой приходила поздно. Уставшая. Вот я и научилась.

— Знал бы — затарился.

— А ты тут не бываешь?

— Крайне редко.

И тут слышу — звонит сотовый. Соня, что ли? Иду в прихожую, достаю телефон. Милош. Ему-то что нужно?

— Стас, можно к тебе? Я тихо буду, — неразборчиво бубнит в трубку Милош. — Домой просто не хочу… с матерью сегодня и так поругались, я аж сорвался сюда, а тут еще…

— А ты сейчас где?

— В городе пока… в клубе… в ночном… этом… как его? Не помню, короче… на Южной… Блин, башка трещит… С одной тут познакомился… коктейль ей взял, ну и себе и всё… меня накрыло… хрен знает, что там намешали. Главное, этой хоть бы что. Давай еще, говорит, зовет куда-то… По ходу, разводка какая-то… Вышел вот на улицу проветриться… Холодно, капец…

— Милош, я не дома. Я на старой квартире. От Южной как раз близко. Адрес сейчас тебе скину. Бери такси и приезжай.

Возвращаюсь на кухню. Гордеева, пока я говорил с Милошем, уже и посуду вымыла, и все убрала.

— А можно уже спать лечь? — спрашивает она меня. — А то я безумно устала… глаза слипаются.

И тут до меня доходит: Милоша ведь надо будет куда-то тоже уложить. А у меня здесь только диван и кровать. И что делать? Собственно, вариантов особо и нет. Либо потеснить Гордееву, чего я, конечно, делать не стану, либо самому не спать.

— Да, я тебе дам сейчас чистое белье, постелешь… — говорю ей. — Слушай, сейчас сюда приедет Милош, он там в какие-то неприятности встрял, домой не хочет или не может…

— И что мне? Спрятаться теперь? — спрашивает она с вызовом.

— Ну если хочешь, можешь прятаться, конечно, но зачем? — не очень ее понимаю. — Милош вроде не маньячелло.

— Я думала, ты стесняешься, что он увидит… меня тут… с тобой… Бойкот же мне объявили… Ты еще сказал про него таким тоном…

— Да каким тоном? Просто предупредил. Чтобы сюрпризов не было. Хотя да… Милош сейчас обалдеет.

Минут через десять вваливается и сам Милош. Его слегка покачивает, но на ногах вроде держится.

— Стас, а что это за хата? Это здесь твой дед жил? Теперь она твоя? Прикольно… Можно девочек водить… можно вписки… — обойдя гостиную, он заглядывает в спальню и замирает с открытым ртом.

Несколько секунд просто стоит столбом.

— П-привет, — заикаясь, здоровается с Гордеевой, которая как раз перестилает белье на кровати. Потом он оборачивается ко мне, а у самого глаза как блюдца.

— Как она тут оказалась? Вы что… вы с ней… блин, я даже слов не нахожу. Но вы же не мутите? Или мутите? — взбудоражено нашептывает Милош, когда мы возвращаемся в гостиную. — Что вообще происходит?

— Спи давай. Потом поговорим.

Я вручаю ему подушку и плед. Его, конечно, распирает от любопытства, но он послушно укладывается на диван. Я гашу в комнате свет и выхожу на кухню. Усаживаюсь на подоконник с ногами. Вглядываюсь в темный двор внизу. Ни души. Только редкие окна светятся в доме напротив. Какой-то безумный день…

— Ты тут всю ночь собираешься сидеть?

Вздрагиваю от ее голоса за спиной.

— Да нет, наверное. Лучше пойду в машине посижу.

— А у тебя нет, что ли, матраса какого-нибудь? Или раскладушки? Ну или еще чего-нибудь, что можно на пол постелить? Нет? Плохо…

— Да нормально мне и в машине будет. Не заморачивайся. Иди спи.

Она уходит, но через минуту опять возвращается.

— Нет, я так не могу. Мне неудобно. Кровать же огромная, широкая такая, запросто оба поместимся… Зачем мучиться? Ложись тоже… с другого края.

Собираюсь отшутиться, как она вдруг насмешливо добавляет:

— Не бойся, Смолин, приставать не буду.