Подонок. Я тебе объявляю войну!

34. Женя

Я выбегаю на дорогу — высматриваю среди потока машин скорую. Иначе они долго тут будут петлять, да и между гаражами не проедут. Надо будет их отвести. Красный Порше Смолина так и стоит у обочины, мозолит глаза. А вот серого мерса уже нет.

И тут вдруг вижу Милоша. Он дерганой походкой, с короткими перебежками, движется в мою сторону. Точнее, к гаражам. Влада и Руслана с ним не наблюдаю, но все равно в первый миг внутренне напрягаюсь.

Однако, заметив меня, он и сам сразу же останавливается. Несколько секунд мы опасливо смотрим друг на друга на расстоянии. Потом он всё-таки в нерешительности подходит ко мне, пряча за спиной кусок арматуры.

— Где Стас? — спрашивает Милаш.

— Там, где вы его бросили.

Он густо краснеет.

— Там ещё… эти… — не находит он слов, но я и так его понимаю.

— Нет там уже никого, так что можешь бросить свою железку.

Милош смущается еще больше, но отбрасывает длинный ржавый прут в сторону и отирает руку о джинсы.

— Не успел… — бормочет сконфуженно. — А Стас? Что с ним?

— Пойди да посмотри, — отрезаю я и, не удержавшись, добавляю: — А где группу поддержки потерял?

Милош на это ничего не отвечает. Меня так и тянет съязвить ещё, но тут к остановке подъезжает скорая помощь. Я подбегаю к ним, машу, указываю рукой в сторону гаражей. Врач и медбрат выходят из машины и быстро следуют за мной. Милош прибивается ко мне и возбужденно шепчет:

— Это Стасу скорая? Вы что там с ним сделали?

Я молчу.

— Ты совсем без башни?

Я на миг останавливаюсь, разворачиваюсь к нему, полыхая возмущением.

— Ну, знаешь! — выпаливаю я. Но оглянувшись на медиков, выдыхаю и иду дальше. И на ходу шепчу ему:

— Это я без башни? А вы, значит, нормальные? Смолин нормальный? Вы напали на меня вчетвером!

— Да кто на тебя нападал? Что ты гонишь? Нам только твой телефон нужен был. Никто бы тебе ничего не сделал. Стас и пальцем бы тебя не тронул. И не собрался…

— Угу, конечно. Вы гнались за мной вчетвером в такую даль, чтобы ничего не сделать.

— Долго еще? — окликает меня врач.

— Нет, всё, пришли… вон он…

Я останавливаюсь в проходе. Они уже сами, без меня, подбегают к Смолину, который так и лежит на земле.

Милош тоже делает несколько шагов к нему, затем оглядывается на меня с выражением ужаса.

— Дальше ты уже сам… тут… а мне надо идти.

Пока врач, присев на корточки, осматривает Смолина, я ухожу. Мне, конечно, и правда надо к маме успеть, но и, если честно, находиться там, видеть Стаса, так страшно избитым — просто невыносимо…

Возвращаюсь от мамы уже вечером. А перед глазами так и стоит разбитое в кровь лицо Смолина. И так тяжко на душе, будто мне на шею огромный камень повесили. Будто это не его, а меня держали на коленях.

Господи, я не хотела, чтобы вот так всё вышло!

Он сам виноват. Не надо было меня шантажировать, не надо было гнаться за мной, твержу себе, но не помогает.

А если они его покалечили? Если у него теперь будут серьезные проблемы со здоровьем? Я же себе этого не прощу…

В половине одиннадцатого ко мне заявляется Дэн. Я уже собираюсь спать и дальше прихожей его не пропускаю. Да и, говоря по правде, мне не очень-то хочется сейчас с ним разговаривать.

Дэну, наоборот, на ночь глядя приспичило выяснить отношения.

— Жень, что это сегодня было? Что это за хрен? Почему он за тобой гнался? И с чего вдруг ты включила Мать Терезу?

— Мать Тереза была садисткой, Дэн.

— Да пофиг, кем она там была, — тут же раздражается он. — Не переводи стрелки. Я узнал его, точнее его Порше. Это ж он был, тот самый поц, который тогда тебя довез, да? Мы когда с пацанами вышли, смотрим — а там эта его пижонская тачила. Тюнинг ей небольшой заодно сделали… Так ты не ответила, почему он за тобой гнался?

Так хочется просто выпроводить Дэна к черту, но проще всего винить его. А он ведь, если на то пошло, он меня защищал, как умеет, как привык. По моей просьбе.

— Жень, так что? Мы с пацанами сегодня за тебя вписались. Вместо благодарности ты кинулась его жалеть. При мне, при пацанах. Ты в каком свете опять меня выставила? — заводится Дэн. — Я могу хотя бы знать, что у тебя с этим чуваком происходит? Почему он то подвозит тебя, то гонится за тобой?

Скажу ему про Сонино видео, придется выкладывать и остальное. Представляю, как ему понравится мой рассказ про то, что у психа есть моя полуголая фотка, про то, что я ночевала у него дома, про злосчастную вечеринку. И пусть всё это было не по моей воле — для Дэна эти нюансы вообще значения не имеют.

Нет уж. Лучше и впрямь перевести стрелки, как он говорит.

— Это ты мне скажи, зачем ты его так зверски избил? Зачем понадобилось унижать его? Ставить на колени?

— Зачем? Ты серьезно? Я так-то вписался за тебя, свою девушку…

— Да не прикрывайся ты мной, Дэн. Ты специально его унизил. Тебе просто захотелось доказать, что ты круче. А теперь подумай, что с тобой и мальчишками будет, если об этом узнает его отец. Чтобы ты лучше понял ситуацию, отец его — второй человек после губернатора, — повторяю я слова Полины. — И в гимназии его боятся практически все.

— Хочешь сказать, что этот мажорик побежит теперь еще и папочке своему плакаться… жаловаться, как обидели его, бедненького… надрали ему задницу… — Дэн глумливо посмеивается, но я вижу, как напрягается его лицо, как в глазах проступает тревога. Да и смех под конец звучит натужно.

— Я хочу сказать, что его отец засадит вас как нечего делать за своего сына. А, может, еще и похлеще что придумает. Кто их знает. И тогда будет всем не до смеха.

— Но он первый вообще-то начал! — оправдывается Дэн. — Я что, должен был стоять и терпеть, когда этот утырок меня ударил?

— Да, первый. Но ты тоже не лекции ему читать ведь собрался. Он просто опередил. Но главное, я же просила тебя остановиться!

— А нефиг ему было к тебе лезть! Сам напросился… — злится Дэн.

С минуту он еще возмущается, но, когда я прошу его уйти, ссылаясь на поздний час, он быстро скисает.

— Ладно, пошел я.

Дэн выходит в подъезд, но сразу оборачивается и спрашивает с явным беспокойством:

— Думаешь, он реально подтянет своего папашку?

— Не знаю.

Все выходные я до вечера торчу у мамы. У нее и уроки на понедельник делаю, благо в ее палате есть и стол, и кресла, и бесплатный вай-фай. Персонал тут такой милый и заботливый — приносят полдник на нас обеих.

Я так соскучилась по общению с мамой. На неделе ведь забегала вечерами уже, буквально на пять минут.

Речь ее по-прежнему неразборчивая, но я давно научилась понимать маму по жестам, по взгляду, по мимике, по интонации. Она волнуется, остались ли у нас деньги. Я успокаиваю ее: да, остались. Я ведь совсем мало трачу. Переживает, как питаюсь. Я заверяю, что отлично. Спрашивает, нравится ли мне в гимназии. И я с бодрым видом вру, что очень. Рассказываю ей про математика, мол, он от меня в восторге, передаю приветы от коллег. Она радуется.

Домой от мамы приезжаю около восьми. Уже подхожу к подъезду, как меня окликает Дэн. Он сидит с соседскими парнями за столиком в кустах.

Я останавливаюсь, жду, когда он подбежит.

— Привет, ты откуда, — целует меня по-хозяйски в щеку.

— От мамы.

— Ну что, как там… ничего не слышно?

— Ты о чем?

— Ну про того мажора… ты ж говорила, у него батя там какой-то важный перец… мстить будет…

— Я просто предположила.

— А-а… Значит, всё спокойно пока? Ну ладно… А ты что делать будешь? Может, зайду к тебе? Кино посмотрим?

— Нет, не хочу. И вообще я скоро спать лягу. Мне вставать очень рано.

— Слушай, Женька, послала бы ты эту гимназию нахрен…

— Эй, Дэн, ты там скоро? — зовут его из кустов.

— Ну ладно, Жень, потом тогда договорим. Видишь, без меня там никак… — самодовольно хмыкнув, говорит он. Быстро наклоняется ко мне, по-хозяйски целует в щеку и убегает обратно. А я захожу в подъезд.

На самом деле я тоже все время думаю про Смолина. Как он, что с ним? Сильно ли пострадал? И, главное, спросить не у кого…

А в понедельник вся гимназия только и говорит о том, что Смолина жутко избили. Что его отец уже с утра примчался в гимназию, орал на кого-то, метал громы и молнии, кого-то допрашивал… На крыльце, в фойе, в гардеробе, везде обсуждают эту новость.

Захожу в нашу аудиторию — у нас то же самое.

— Мы вчера с Соней ходили к Стасу в больницу. Это что-то невообразимое… — всхлипывает Яна. — Смотреть больно! При нем еще кое-как держались, потом вышли в коридор и обе рыдали… Что за мрази такое с ним сотворили!

— А что, неизвестно кто это сделал? — спрашивает Алла.

— Стас сказал, что это просто какие-то неизвестные ублюдки… гопота какая-то… Что там Стас забыл в той подворотне? Не пойму. И Соня не знает. А! Они же еще и машину ему испоганили. Ножом или гвоздем, не знаю… маты понацарапали… колеса пробили… Виктор Сергеевич при нас кому-то звонил, так страшно орал… ну, чтоб их нашли… гопников этих. Ох, я им не завидую, если, конечно, их найдут…

Я перевожу удивленный взгляд на Милоша, затем на Влада и Руслана, но те почему-то сидят и помалкивают, будто сами не при делах и не в курсе. В мою сторону даже не смотрят.

— А давайте отпросимся сегодня с последних двух уроков? — предлагает Алла. — Скажем, что всем классом хотим Стаса навестить. Арсений, уверена, поймет и отпустит. Там же как раз еще какие-то часы приема ограниченные, да? Он вообще где лежит?

— На Боткина, — отвечает Яна. — Господи, там так убого, такой запах, бе. Ну, правда, у самого Стаса палата ничего еще. Но в коридоре… пока идешь… нас с Соней чуть не вырвало.

К обеду ажиотаж немного стихает. Я подхожу на перемене к Милошу, он стоит в стороне от всех у окна. Спрашиваю его про Стаса. Но он не отвечает. Даже бровью не ведет. Будто меня не слышит и не видит.

— Милош, Стас правда так сильно пострадал? — повторяю чуть громче.

Молчит, уткнувшись в свой телефон.

— Может, мне у Влада тогда спросить? Или у Руслана? Хотя они же еще дальше убежали…

Милош тотчас поднимает на меня злой взгляд. Лицо у него очень нежное, тонкое. На бледных скулах сразу проступает пунцовый румянец. Что ж, этому хотя бы стыдно.

— Чего тебе надо? Отстань от меня, поняла? Почки ему отбили, так что кровью с***. Ребра ему сломали! — тихо, но гневно отвечает он. — Не знаю, для тебя это сильно пострадал или, может, не очень. Можешь не трястись за своего дружка, Стас не стал его сдавать. Сказал, что сам нарвался на какую-то гопоту. Ещё сказал, чтоб тебя никто не трогал. Ты же этого хотела. Так что всё. Успокоилась? Отвали теперь. Никто тебя больше тут не тронет. И разговаривать с тобой тоже больше никто не будет. Тебя для нас нет.

— Эй, Милош, — окликает его Яна со смешком. — Ты что там? Сам с собой говоришь?

— Угу. Сам с собой.

— Ты же пойдешь с нами к Стасу?

— Да, — он, не глядя больше на меня, отходит от окна и присоединяется к остальным.

Мне бы ликовать — я ведь и правда этого хотела. Но мне почему-то тяжко. И оставшееся до урока время я гуглю про сломанные ребра и ушибы почек…

Идти к нему или не идти, я долго сомневалась. Я и сейчас сомневаюсь, стоя перед дверями в отделение. Пусть Смолин хоть сто раз сволочь, но он здесь из-за меня, напоминаю себе. Ещё и Дэна не стал сдавать. И еще мне кажется, нам надо поговорить. Попробовать хотя бы…

Одноклассники тут были днем, поэтому я прихожу ближе к вечеру. Спрашиваю у санитарки, где платные палаты.

— А к кому ты?

— К однокласснику. Стасу Смолину. Его вчера привезли.

— Он что у вас звезда какая, к нему толпами ходят и ходят. Утром были, днем были, только что вот девица ушла. Папаша его бегал тут орал. Еще этот черт торчит тут как столб. А мне мыть за всеми! Пятьсот двенадцатая у него. Прямо и направо. Только недолго!

Подхожу к двери с табличкой 512 и замираю. Замечаю, что с чего-то вдруг разволновалась не на шутку, аж ладони взмокли.

Вдохнув побольше воздуха, захожу. И на миг теряюсь. В палате почти темно. Жалюзи опущены, свет едва проникает сквозь них.

Черт, Смолин, наверное, спит, а тут я. Но все же приближаюсь к его кровати. Зря я, что ли, столько усилий над собой сделала. Глаза быстро привыкают к полумраку. И я уже различаю не только контуры.

Останавливаюсь возле его кровати. Он действительно спит. Дышит тяжело, даже как-то мучительно. Одна рука свисает, вторая лежит на груди. В полутьме не так бросаются в глаза его раны, но все равно жутко это, страшно. Половина одеяла сползла на пол. Я наклоняюсь, поднимаю его и потихоньку, чтобы не разбудить, укрываю Стаса. Все равно случайно задеваю бедро сбоку. Кожа его такая горячая, прямо пылает.

Какого-то черта я вдруг смущаюсь. Потом выпрямляюсь и снова перевожу взгляд на его лицо и чуть не вздрагиваю — Смолин пристально, не мигая, смотрит прямо на меня…